Знамя Журнал 8 (2008) - Журнал Знамя

- Честно говоря, я тоже для такой роли…

- Брось, у тебя получится. К тому же ты не даром будешь работать, а за процент. Получим свою прибыль, поделим, и ты бросишь наконец пахать на этих “новых русских”. Спектакль будем делать вдвоем! Да от этого Курамова с его кинухой одно мокрое место останется! Ну скажи честно, я ведь лучше, чем он?

- Ты - лучше. Но кагор…

- Кагор нас спасет. Выручи, я умоляю! Я просто пропадаю, пойми!

Окурок нервно раскрошили в пепельнице, после чего Мосина надолго закашлялась. А я понял, что придется тащиться к святым отцам. Я не умел отказывать Мосиной, любые мои проблемы в сравнении с ее проблемами - меркли и казались ничтожными. У меня не было долга в несколько тысяч зеленых, не было астмы; и ребенка с пороком сердца я не рожал, а Мосина - родила и теперь разрывалась между творческими порывами и санаториями, куда иногда помещали юного Антона.

- Когда начнем делать спектакль, - откашлявшись, сказала Мосина, - я брошу курить. Честное слово!

- Ты и в прошлый раз, когда начинала, обещала бросить.

- Ну, тогда был стресс! Да и Антон, как ты помнишь, в больницу попал… Между прочим, он сейчас в санатории, нужно его навещать, поэтому в церковь, сам понимаешь… Да, тебе же нужны образцы!

- Образцы чего? - не понял я.

- Продукции. Мне эти краснодарцы завезли несколько бутылок на пробу…

Нырнув под стол, Мосина извлекла три бутылки. “Кагор N32” - это я прочел на этикетке.

- Сама-то пробовала? - спросил я.

- Я сухое пью, как ты помнишь… Но это вино - классное, я тебя уверяю! Можешь смело нести его прямо в Александро-Невскую лавру!

- В лавру - слишком нахально, - сказал я, укладывая бутылки в сумку. - Я начну с чего-нибудь поскромнее.

Моя работа оторвала меня от культуры, Мосина же вроде как возвращала в ее лоно. Возвращала, впрочем, хитрым окольным путем, через коммерцию и церковь, а эти две вещи были равно от меня далеки, да и вообще как-то плохо соединялись в мозгу. Отложив свидание с попами, я двинул на Невский, по которому не гулял уже черт знает сколько времени. И на первом же перекрестке увидел Дятлова.

Под мышкой он держал увесистый черный том, и лицо Дятлова озаряла загадочная усмешка. Обернутый в глянцевую суперобложку, том выскальзывал, но Дятлов почему-то не спешил укладывать его в потрепанный кожаный портфель. Наоборот, он взял портфель под мышку, а том понес перед собой, как Евангелие в церковный праздник. Встречные, однако, проявляли полное равнодушие к приобретению библиофила, положение спасло только мое появление.

- Видишь?! - Дятлов тыкал книжкой в нос. - Это “Маятник Фуко”!

- Вижу… - отвечал я, - И что с того?

- “Маятник Фуко” Умберто Эко!

- Ну и? Насколько я знаю, это не самое свежее изделие мастера.

- Зато там есть вот что!

Дятлов раскрыл книжку, и на титульном листе обнаружилась размашистая подпись, сделанная фломастером. Латинские буквы образовывали какой-то каббалистический узор, в котором с трудом угадывались “U” и “E”.

- А-а… Добрался до тела, значит?

В те дни Питер переживал культурный шок - к нам в гости пожаловала ожившая легенда мировой литературы. “Ты слышал? - вопрошали меня по телефону. - Во время лекции в Публичке он ругал Интернет и хвалил Гуттенберга!” Говорили, что Умберто Эко бессменно сопровождают переводчица Елена Костюкович и ребята из модного издательства, получившие на последние книжки автора эксклюзивные права. Еще говорили, что ребята неплохо греют руки на визите, живой классик, мол, служит великолепным катализатором продаж, и этим информация исчерпывалась.

Дятлов сразу почувствовал мою отстраненность от эпохального события.

- Нет, - сказал он, - так не пойдет. Ты понимаешь, что такое бывает раз в пятьдесят лет?

- Ну уж… - криво усмехнулся я. - За последние пятьдесят лет к нам и Маркес приезжал, и даже Жан Поль Сартр…

- И ты слушал их лекции, да? И брал у них автографы, верно?

- Так я и здесь лекцию не слушал. И автографа, как видишь, не имею.

- Ну и дурак, - заключил Дятлов. - Между прочим, в Домжуре завтра прессуха будет, а потом еще в Доме книги пройдет автограф-сессия. Где ты спокойно можешь подписать такую же книжку.

- Такую же не хочу… - вяло возразил я. - Мне больше “Имя Розы” нравится.

Дятлов испепелил меня взглядом. Да читал ли я вообще это великое произведение - “Маятник Фуко”? Ах, не читал… Но как же я тогда смею предпочитать одно - другому?!

Спорить не тянуло. Библиофил гвоздил лоха из всех калибров, а я вдруг вспомнил про тот маятник, что раскачивается в Исаакиевском соборе. С юных лет меня завораживал процесс демонстрации вращения Земли, когда маятник Фуко сбивал установленные дощечки. То есть завораживал именно процесс сбивания, о том, что Земля вертится, я и так знал. Установленный экскурсоводом крошечный брусочек в гигантском объеме Исакия смотрелся жалко, выглядел ничтожной песчинкой мироздания. А маятник, между тем, неумолимо к нему приближался, как воплощенный Фатум. Приделанный к шару длинный штырь скользил в сантиметре от брусочка, потом в миллиметре, и, когда в момент очередного качка брусочек опрокидывался, так жалко почему-то становилось, так вдруг сжималось сердце… Ей-богу, в этот момент хотелось остановить вращение Земли, но группу уводили, и теперь другие должны были лицезреть беспомощность брусочка перед судьбой.

- Короче, приходи завтра в Домжур. Это будет самым значительным событием в твоей жизни, поверь.

- Думаешь? - усомнился я. - Вообще-то я Гагарина видел живого, а еще Фиделя Кастро…

- Скажи еще: руку ему пожимал!

- Руку Фиделю пожимал один мой знакомый. Между прочим, он…

- Нет, ты полный дебил! Все, прекращаю общение, иначе мне захочется стукнуть тебя по голове этой книжкой! А книжку - жалко!

Дятлов кинулся на другую сторону Невского, рискуя быть задавленным автотранспортом, я же направился к метро.

Через час я уже вешал двери под четким руководством Якута. Главное тут было соблюсти идеальную вертикаль коробки, а для этого - использовать отвес.

- Что-то он качается все время, отвес этот… Прямо как маятник Фуко.

- Маятник чего? - спрашивал Якут.

- Фуко. Который в Исаакиевском соборе висит.

- Ты там тоже, что ли, двери навешивал? Ну, в соборе этом?

- Пупок развяжется, если там двери навешивать. Там каждая створка - весом в танк.

- Да ну? - не верил Якут.

- Точно. Слушай, а почему тебя якутом зовут? Ты вроде не похож на представителей нацменьшинств…

- Потому что родился в Мирном. Знаешь такой городишко? Он как раз в центре Якутии находится… Но здесь уже десять лет работаю, видишь, даже до прораба дорос.

- И что, за десять лет в Исаакиевский не сходил ни разу?

- Да я вообще не знаю, где он находится. Ну как, установил? Косовато вроде…

- Можно поправить, если косовато.

Якут взглянул на часы.

- Некогда поправлять. Сегодня с дверями надо кончать, на кухню переходим.

Не знаю, почему хозяин этих пятикомнатных хором так доверял прорабу из Мирного. Немцы вместо слова “брак” употребляют выражение “русская работа”. Здесь же практиковалось нечто более чудовищное, что следовало бы назвать “якутская работа”. Дверные и оконные блоки перекашивало, паркет в углах скрипел, но Якут как-то умело убалтывал хозяина, выпячивал достижения, халтуру же искусно маскировал.

- От, блин… - ругался он на кухне, заделывая в стену пластиковый водосток. - Не лезет! Надо было штробу глубже делать, а времени долбить уже нет! Ладно, дай-ка молоток.

Якут в три удара вогнал в штробу водосток, который из круглого сделался овальным, потом и вовсе треснул. Повисла неприятная пауза.

- Надо бы заменить… - неуверенно проговорил Якут. - Но где взять время? Поэтому давай, заклей эту трещину скотчем - и можешь замазывать.

Замуровывая треснувшую трубу в стену, я представлял, как через пару месяцев штукатурка набухнет водой и из стены забьет “кастальский ключ”. Однако жалости к владельцу апартаментов не испытывал. С какой стати? Я чувствовал себя жертвой экономической разрухи, хозяин же, говорили, неплохо хапнул во время перераспределения собственности, откуда и квартирка в сталинском доме в полторы сотни квадратов…

Когда я, собравшись домой, вскинул на плечо сумку, раздалось предательское звяканье. Якут сделал стойку.

- А что это у тебя звенит? - спросил он вкрадчиво. - Пиво?

- Кагор, - честно ответил я.

- Да ну? - не поверил прораб.

- Точно, я его в церковь несу, продавать.

- В церковь, значит… - Якут что-то мысленно прикинул, после чего радостно заявил:

- Так ведь сейчас пост! А значит, твои церковники подождут еще пару недель! В общем, давай, наливай!

К счастью, Якут плохо переносил сладкое, поэтому ограничились распитием одной бутылки из трех. Продолжили на улице, пивом, и, когда прораб расслабился, я закинул удочку насчет завтрашнего дня.