Знамя Журнал 8 (2008) - Журнал Знамя

- Точно, я его в церковь несу, продавать.

- В церковь, значит… - Якут что-то мысленно прикинул, после чего радостно заявил:

- Так ведь сейчас пост! А значит, твои церковники подождут еще пару недель! В общем, давай, наливай!

К счастью, Якут плохо переносил сладкое, поэтому ограничились распитием одной бутылки из трех. Продолжили на улице, пивом, и, когда прораб расслабился, я закинул удочку насчет завтрашнего дня.

- Мне на пресс-конференцию надо. Хочу Умберто Эко послушать.

- Кого-кого?!

- Одного итальянца знаменитого.

Якут горестно махнул рукой.

- Итальянцев все хотят слушать, а кто будет слушать Якута?! Я же говорю: времени, блин, в обрез! Заканчивать надо с этой хатой, а то скоро все сыпаться начнет!

Когда я купил еще по кружке, Якут вспомнил, что у него есть домашние дела. А значит, хата вполне может подождать до послезавтра.

Пресс-конференция была намечена на вторую половину дня, первую же я посвятил делам коммерческим. Опыт говорил: любой бизнес заканчивался для меня плачевно, госпожа удача воротила нос от моих поползновений огрести маржу на купле-продаже. Но тут вроде как не я, а Мосина была инициатором коммерции. На всякий случай я поставил инициатора в известность, мол, “иду на вы”, услышал в телефонной трубке бодрое: “С богом!”, после чего отправился в Спасо-Преображенский собор.

Первой преградой оказался церковный порог. Я не бог весть какой православный, но входить в церковь с прагматической целью впарить две фуры кагора не позволяло генетическое уважение к крестам на куполах. Перед глазами встала картина: “Изгнание торгующих из храма”, и я в смущении остановился перед колоннадой. Служителей культа не было видно, пришлось обращаться к церковным нищим.

- Служебный вход? - удивился некто одноглазый. - Так откуда ж в храме - служебный вход?! Тут все входы для верующих, а ты, мил человек…

Я понял свою промашку и тут же опустил в шапки каждому из трех сидящих на паперти.

- Есть вход, - объяснила пожилая нищенка, - вон там. Надо в подвал спуститься, где у них хозяйственная часть. Только смотри, они ребята суровые…

- Ага, - добавил третий попрошайка. - Гоняют нас - со страшной силой!

Спускаться в подвал сразу расхотелось. Но и позорно сбежать, когда вожделенная прибыль была так близко…

В длинном, уходящем вдаль подвальном коридоре было пусто. Плитка на полу, белый кафель на стенах - это напоминало коридор больницы, сходству мешали разве что прикрытые брезентом штабеля вдоль стен. Приоткрыв брезент, я обнаружил ящики с пустой стеклотарой, на которой красовалась одна и та же надпись: “Кагор “Чумай””. Мелькнуло: “Верной дорогой идете, товарищи!” - после чего я двинулся вглубь, где слышались приглушенные голоса.

Завернув за угол, я увидел такой же коридор, а в нем - еще один штабель, теперь уже без брезента. Голоса сделались громче, а вскоре показались и их обладатели: один мелкий и худосочный, с венчающим редкую шевелюру хохолком, другой - массивный и чернобородый, в расстегнутом сером халате. Парочка сидела за столом, на котором стояла водка (как ни удивительно) и какая-то простецкая закуска.

- Плитку укладывать хочешь? - спросил обладатель хохолка. - Извини, набрали уже орлов… Приходи через месяц, когда будем ограду подновлять.

Я смущенно забормотал, дескать, работа не нужна, а вот кагор… Выслушав меня, собеседники переглянулись.

- Два фургона, говоришь? Да куда ж нам столько, родное сердце? Разве мы столько выпьем?

Мужик с хохолком цепко меня оглядывал, будто обшаривал карманы.

- Можно впрок купить… - неуверенно сказал я. - Впереди ведь еще Пасха, ну и так далее…

- Конечно, родной, конечно… И Пасха, и Троица, и Успение Богородицы… Сам-то крещеный?

- Ну.. да… В детстве крестили.

- В детстве - это хорошо. В детстве мы эти… агнцы, да, Кирилл?

- В детстве - все агнцы, зато потом…

Толстый Кирилл, кажется, имел в виду меня, дескать, из безвинной овцы некоторые потом превращаются в живоглотов.

- Так как, берете? Я видел в коридоре пустые бутылки, там под брезентом один опорожненный фургон уж точно стоит.

Хохолок удивленно закачался влево-вправо.

- А ты хват - разглядел, чего хотел! Ну, ладно, если ты такой умный, то вспомни, что написано на бутылках?

- Написано: “Кагор”.

- А еще что?

- Ну, “Чумай”…

- Вот! Мы молдавский кагор покупаем, ясно тебе?

- Краснодарский лучше! - убежденно сказал я.

- Зато молдавский дешевле.

- Это как-то непатриотично… - проговорил я после паузы. - У нас с Молдавией трения, приднестровский конфликт, а вы в это время…

- Ну, ты загнул! Выгода - она границ и конфликтов не знает. Нам выгодно это, понимаешь? А с тобой связываться - невыгодно!

Я помолчал, потом сказал:

- А маятник Фуко вешать не пробовали?

Парочка опять переглянулась.

- Что за маятник, родной? - спросил хохолок с подозрением.

- Его подвешивают за верх церковного купола, чтобы вращение Земли демонстрировать. Если деньги за это брать, тоже выгоду можно поиметь.

Повисло нехорошее молчание.

- А ты, однако, безбожник… - произнес Кирилл и, выпрямившись, уперся головой в подвальный свод. - А с безбожниками у нас разговор короткий…

- Сами хороши! - огрызнулся я, ретируясь. - Сейчас пост, между прочим, а вы тут водяру трескаете!

Я не стал огорчать Мосину неудачей, решил, что сделаю это после пресс-конференции.

Мероприятие проходило в малом зале Дома журналистов. Ища место, я здоровался со знакомыми, то и дело слыша: сколько лет, сколько зим! Ты куда пропал, а? Мы уже решили: ты умер… “Не дождетесь”, - думал я, придерживая сумку с бутылками.

На сцене восседал вальяжный чернобородый человек, он что-то быстро говорил по-итальянски, а сидевшая рядом дама с короткой стрижкой (надо полагать, Костюкович) переводила. В первом ряду я заметил Дятлова, однако там мест не было.

- Ну? - саркастически спросил один из знакомых, свободный философ по фамилии Брандт. - Тоже пришел отметиться? Тогда садись, приобщись к дискурсу этого профессора.

- Почему профессора? - я присел на уступленный кусочек стула. - Он вроде как писатель.

- Нет, он именно профессор! Все, что он пишет, - это же университетская лекция, закрученная в детективный сюжет!

Брандт был фигурой гомерической, и предметы поклонения у него были такие же. Ницше, Селин, Чарльз Буковски - все, кто идет перпендикулярно толпе, превозносились Брандтом, остальных же он в упор не видел.

- Собрались, смотрите на них! - Брандт саркастически кривил рот, озирая сообщество. - Дескать, мы тоже участники европейской интеллектуальной жизни! Тоже не лаптем щи хлебаем!

Публика в зале и впрямь напоминала неофитов, приобщавшихся к таинству, которое ожидалось в течение всей жизни. Те же, кому удалось усесться на сцене и составить что-то вроде президиума, вообще парили в облацех, их лица без всякого преувеличения сияли.

Эко вел себя свободно, много шутил, возвышаясь на высоком подиуме, как римский бог, изволивший посетить гиперборейскую страну. Гиперборейцы, напротив, своей неестественностью и суетливостью демонстрировали безнадежный провинциализм.

Брандт толкнул меня в бок.

- А Дятел-то - глянь: никак вопрос задать решил!

Вскочивший в первом ряду библиофил что-то прокричал, получив краткий шутливый ответ. Дятлов захлопал в ладоши, приглашая зал присоединиться, а Брандт закатил глаза в потолок.

- Нет, ну что за низкопоклонство?! - он раскрыл газету. - Ты лучше посмотри, что пишут про твоего любимого Эко!

- С чего ты взял, что он у меня любимый? Он у Дятлова любимый.

- Ну, с Дятла чего возьмешь? Дятел - он же и в Африке, как говорится… Короче, слушай. “Когда этот человек объявляет, что заканчивает новый роман, издательские машины по всему миру приходят в движение. Литературные агенты начинают бороться за права на переводы и издания. Новый роман этого маэстро интеллектуальной интриги подобен камню, который обрушивает лавину…” Тьфу!

- Ну, положим, я бы тоже не отказался, чтобы издательские машины скрипели и литагенты шустрили, когда я заканчиваю что-то писать. Но ведь не скрипят, увы.

Моей ошибкой было то, что я втиснул между собой и Брандтом сумку. Тонкий кожзаменитель не мог скрыть лежащих в ней сосудов, и приятель, поерзав, спросил: что, мол, там?

- Кагор… - вздохнул я.

- Ну, даешь! Ты бы еще шампанского притащил, чтоб отметить приезд этого макаронника! Ладно, здесь есть одно укромное место, в курилке. Пойдем, раздавим твой кагор…

Говорить про образцы продукции было бессмысленно. Оставалась робкая надежда, что церковное винище Брандту придется не по вкусу и хотя бы одна бутылка уцелеет. Увы, аппетиты на спиртное у Брандта были тоже гомерические: два кагора пролетели мелкими пташками.

- Идем продолжать в “Борей”, - сказал Брандт.