Знамя Журнал 8 (2008) - Журнал Знамя

Дудаев, хотя и без погон, хотя и переодевшийся, в пиджачке, владел собой и ситуацией. Он не знал в те дни поражений… Он довольно спокойно сказал мне, что он снова придет с бойцами к моим складам. И снова заберет себе оружие… Сегодня же!.. Точно так же… Столько же БТРов. И гранатометов столько же. И “калаши”, само собой. И патроны.

Затем, чуть хмыкнув, он решил не мелочиться:

- Я заберу все.

И только затем спросил, глядя глаза в глаза:

- Кто мог меня предать? - и так странно, так колюще он смотрел на меня.

И знал вроде бы ответ. Но верить в такое не верил. Чтобы этот времяш мог так быстро, так мгновенно в ситуации разобраться?.. этот никчемный, пропахший, подванивающий честным потом, всеми брошенный майоришка?.. он?.. это складское дерьмо?!

Однако!.. Однако при этом Дудаев впервые (впервые за годы) смотрел на меня, нечеченца, с настоящим уважением.

Я пожал плечами:

- Предают только друзья. Вы же сами сказали… Предают только лучшие, верные друзья.

Он все еще смотрел на меня. Безотрывно.

- А все остальные сдают, - продолжал я. - Просто гадят, и это нормально… Что удивляться! Люди как люди… Сами так сказали.

Я же, мол, не твой друг. Если даже это я, времяш, такое тебе устроил - я же из остальных. Я же не из числа друзей. И значит - не предатель… Чему удивляться!

Он вынул бумажник, легко сбросил мне на стол тысячу долларов. Сотню за сотней.

- Неплохо, а?

Однако же и при столь царском движении рукой, уже давая деньги, уже покупая у меня, он не вполне верил, что разнос на дороге его колонны (в семь тридцать по времени) связан со мной… Ну, не мог он поверить! Чтоб это дерьмо… Чтоб этот майоришка. Может, за его спиной кто-то серьезный?.. Да, да, кто-то серьезный.

Иначе б он, Дудаев, вынул пистолет. Если б вполне поверил. Он бы застрелил сгоряча… Но он не застрелил и даже не вынул пистолет, а вынул штуку зеленых… И еще спросил - неплохо, а?

Я сказал:

- Неплохо… Если половина колонны дойдет до гор. В горах ведь и половина колонны тоже неплохо.

И Дудаев вновь - опять же не веря (в меня) ни секунды - вынул из бумажника еще одну тысячу и положил на ту, на предыдущую. Еще полцены. Наперекос положил. Чтоб не считать. За вторую половину колонны. Так на столе они и лежали крестом. Мои первые тыщи.

А потом они, его люди, пришли… Загрузились полностью. Не оставив даже пол-ящика патронов. Ни ствола… Выгнали в ворота БТРы, до последнего. Там и было-то два… Три грузовика. Два джипа… Вот и опять получилась колонна. Взяли все и ушли.

Я стоял в открытых воротах вчистую разграбленного склада. Колонна запылила… Чеченцы уходили. Ворота так и остались распахнуты. У меня уже не было ничего и никого. Ни солдат-грузчиков. Ни солдат-охранников.

У меня были только распахнутые ворота.

Там у ворот мы и стояли - Дудаев и я… Стояли не спеша. И молча… Вроде как поладили и тем самым навсегда прощались.

И тут, вот минута, ему позвонили. Он вынул мобильный телефон. (У чеченцев мобильники появились раньше, чем у нас. Но тогда их еще вовсе ни у кого не было.) Просто чудо. Такой блокнотик. Без проводов, без антенны!.. Вроде плитки шоколада. И так плавно шоколад-блокнотик разносил вокруг свои позывные - мелодичный, как бы щенячий звон. А Дудаев - сразу важный, усики сделал строго - поднес телефон к уху и коротко сказал кому-то:

- Мы вышли.

И зачехлил блокнотик.

Возможно, генералу показалось, что во мне маловато эмоций по поводу мобильника. Восторга моего мало. Снисходительно глядя, он мне подсказал, что я сейчас должен чувствовать - мол, видал диво! вот теперь какая связь будет… связь в горах - ты, майор, и представить себе не можешь, какое это чудо для войны в горах!

Я на всякий случай по-горски восхищенно поцокал, пощелкал языком. Мол, диво дивное.

Дуда сказал:

- Вот мой лучший друг теперь. Вот кто не предаст.

А я как в воду глядел. Сказал машинально:

- Еще посмотрим, товарищ генерал.

Иногда (мысленно) я рассказываю отцу о своей фантастиче-

ской (и однако же реальной) продаже оружия. И что не кто-нибудь, а Дудаев стал повивальной бабкой моего торгашеского таланта. (Сам того, впрочем, не сознавая.) Отцу всласть было бы послушать. Наверняка!.. Старенькому выпивохе польстило бы!

Как он, отец, там в Ковыльске?.. Закрываю глаза. Вижу его, идущего меж пятиэтажек в сторону магазинчика. И какой легкой походкой!

Первая моя сделка по оружию так и осталась единственной. Я словно бы потрясен был сам собой. Я обомлел… Я больше никогда ни ствола не продал… Возможно, социологи сделают наблюдение. Возможно, не один я в те дни попытался скачком совершить торгашескую метаморфозу. Не знаю!.. Я как бабочка, только-только освободившаяся от кокона. Бабочка совершила свой первый полет. Свое первое кружение… И замерла… И сидит… Мимикрируя на цветах разнотравья. Схожих с ее крылышками.

Да и обстоятельства от меня отвернулись. Война!.. Грозный в огне… Время то ползло, то немыслимо ускорялось. В мятежный город с двух сторон ворвались десантники Бабичева и десантники Рохлина. И эти “клещи” - единственное, что в те дни уперлось в меня вплотную.

Конечно, война, становясь гражданской, жесточеет. Понять ее невозможно… Воюющий невоенный человек, я лишь для себя (для внутреннего пользования) все-таки нашел войне объяснение. Оно простое: война сама по себе абсурдна… Пока она не кончилась.

Нет, нет, вот так будет правильнее: война абсурдна, пока нет победителя… Пока победителя нет, не задавайся вопросами. Почему? Да как? Да кто виноват?.. Да кто в драке ударил первый… Детские споры!

Вот выявится победитель, и сразу (или постепенно) найдутся понятные причины, неизбежные следствия… События встанут по росту. Победитель расставит все и всех по своим (по своим) местам. Появится логика победителя. А другой логики у нас, у простых людей, не бывает.

Шел - 95-й… Логики еще не было. Грозный разрушен, раздавлен… Черепки домов. Сожженная бронетехника. Десантники Рохлина, разрушая или сжигая дом за домом, вдруг натыкаются на сгоревший цементный завод и на несгоревший (!) склад с бензином. Чем не абсурд!.. Склад, забитый бочками с бензином, целехонек. Бензиновое спокойное море. А кругом огонь!.. И безлюдные пакгаузы в ряд. Никем не охраняемые. Если не считать одного шизанутого майора, который с пистолетом в руках бегает у распахнутых ворот и вопит, что эти бочки не отдаст… бензин не отдаст!.. Никому!

Рядом, там и тут горят дома, рушатся стены… на воздух большими птицами взлетают крыши… А майор кричит, загораживая собой склад с бочками:

- Мое!.. Мое!

Я и был тот шизанутый майор.

Десантники скрутили меня. И один из них, добрая душа, успокаивал мою безумную складскую алчность: “Мы их заберем, майор… Не боись!.. Мы все твои бочки заберем”.

Мне дали отпуск на целый месяц, и я уехал в родной Ковыльск к жене и дочке. Ну, и к отцу, конечно… Отцу я привез первые байки о Дудаеве, а жене - две дудаевские тысчонки - доллары… Которые я сохранил, несмотря на острую шизоидность тех моих дней (одиноких, у ворот склада). А может быть, сохранил благодаря той шизоидности. В обычной пятнистой куртке. В обычном грудном кармане.

Дома я рассказал жене о совете чеченца построиться на большой неназываемой реке. Ночью рассказал… В постели. В любовном затишье… Дудаев, вот кто уже тогда чутко понимал, что выбравшемуся из Чечни майору свою реку, где жить, лучше не озвучивать. На всякий случай… Тогда же, в постели, мы с женой решили - мысль хороша… Какая интересная, Саша, мысль, с полетом!.. Что значит генерал!

- Генерал авиации, - подтвердил я.

Но только через год, когда в Чечне сделался какой-никакой мир, мы с женой созрели вполне. И, не промедлив, уже в следующий мой отпуск, я выбрал большую реку. И по-быстрому съездил, присмотрел местечко на ней. Но начинать там стройку жене пришлось одной. Меня вызвали…

Не отпускали. Замирение в Чечне, все чувствовали, было непрочным… Меня перебросили в Моздок, строить дома возле Чкаловского аэродрома… Дома и казармы… Чкаловский становился очень востребован.

То там, то здесь разбег и взлет самолета. Свист, рев двигателей. Я на стройке общежития, и вдруг… знакомый голос. Окликает меня, а с какой стороны, не разобрать. Из-за рева самолетов… Я верчу головой… Ищу… И вдруг ах! Костыев!.. Стоит, улыбается! Его, питерца, тоже бросили на здешнее приаэродромное строительство. Вернулся мир - вернулись стройки. Видно, на чьей-то начальнической бумажке (или в чьей-то начальнической башке) мы так и числились, так и жили парой - Жилин и Костыев, инженеры.

Мы обнялись. Никакой у меня, конечно, обиды… Ну, уехал! Ну и что?.. Тем более что Костыев объяснил. Его тогда выдернули прямо в ночь - либо уедешь сейчас в свой Питер, либо вообще не уедешь!.. А он, среди ночи собравшись, попросил некоего Исмаилова. Просил рассказать мне… Записку написал!.. И крупно поверх: МАЙОРУ ЖИЛИНУ… Но Исмаилов, это я тоже помнил, тогда же исчез. Говорят, убили.