Изменник - Хелен Данмор

том, что в их присутствии она всегда немного нервничает. Рано или поздно все спрашивают, чем она занимается, и встречают ее ответ с плохо скрываемым удивлением, потому что им кажется, что она должна быть таким же профессионалом, как и Андрей.

Сейчас ей хочется потанцевать с ним. Она устала чувствовать на себе чужие мужские руки, обнимающие ее за талию, сжимающие руку. Когда танцуешь, ты находишься близко к другому человеку, слишком близко. Иногда даже чужой запах может отталкивать, хотя ты и делаешь вид, что не замечаешь его. И не потому, что от кого-то дурно пахло — к балу все постарались привести себя в пристойный вид. Вполне вероятно, кто-то думает то же самое и о ней — просто потому, что она не в их вкусе.

Ей нравится, как пахнет Андрей: чем-то теплым, похожим на запах печенья, и таким родным, что иногда ночью она, когда думает, что он уже уснул, утыкается в него лицом, пробуя на вкус, ощущая губами его ровное тепло.

Последний танец с Орловым был ужасен, но она хотя бы вспомнила, как его зовут. Его пухлые ладони были влажными, а короткие ухоженные ногти впивались ей в спину. Маленькие мигающие глазки, если присмотреться внимательно, не излучали веселья, а казались холодными и наблюдательными. Анна заметила, что на его жене было черное платье, полинявшее от времени, хотя она и попыталась освежить его новым воротничком. Но сам Орлов при этом выглядел блистательно: от кончиков бальных туфель до напомаженных волос.

Орлов с женой уже ушли. Толпа поредела, и те, кто остался, теперь могут танцевать свободно. Больше никакого топтания на одном месте, локтем к локтю. Над танцующими висит облако табачного дыма. Когда они пришли, в зале пахло зеленью и розами. Цветы только что сбрызнули водой, и они были покрыты сверкающими каплями. У Анны был и свой цветок: Андрей приколол к ее корсажу бордовую розу в обрамлении папоротника. Теперь та выглядит слегка увядшей, но когда Анна вернется домой, она поставит ее в воду, и за ночь та оживет. Есть в ней бархатистая сладость настоящей садовой розы. Но теперь весь зал пропах папиросным дымом, запахом спиртного и духами «Красная Москва». И даже складки ее платья опали и безжизненно повисли.

Она знала, каким будет предстоящий бал, представляя все его детали, вплоть до композиций из жестких гвоздик в позолоченных вазочках на сервированных к ужину столиках, пятнистого зеркала в дамской гардеробной, бутылок советского шампанского и цинандали (которых никогда не бывает достаточно) и оценивающих улыбок начальства Андрея.

И все равно она испытывала радостное волнение, когда собиралась сюда. Коля уже уехал к Грише, Андрей дежурил до семи тридцати, и в квартире Анна была одна. Когда она надевала через голову платье, оно скользнуло вниз, обдав ее потоком холодного воздуха, и дрожь прошла по всему ее телу, от затылка до пяток. Может, ее вызвал запах новой ткани, свежесть ее прикосновения или чувство обновки, с которой еще не связано никаких воспоминаний. И так легко хоть на мгновение поверить, что в этом платье может случиться любое чудо. Она оглядела свои руки, сильные и округлые. Сжала и разжала пальцы. Кисти руку нее похудели, и вены на них выступили сильнее. Когда работаешь с детьми, это неизбежно, сколько бы статистических данных ты ни собрала и в какие бы таблицы ни оформила. Это физическая работа, и от нее кожа грубеет. А зимой костяшки пальцев всегда обветрены.

Хотя сегодня, спасибо Ирине, руки у нее выглядят нежными и гладкими. «Возьми, Аня, полчашки сахарного песку и смешай его в глубокой миске с двумя ложками растительного масла. Эту смесь вотри в кожу рук и держи как можно дольше. То же самое проделай с локтями. Локти-то нас и выдают».

На первый взгляд, это был напрасный перевод сахара и масла, но Ира так настаивала, что Анна согласилась попробовать ее рецепт, и вынуждена была признать, что он сработал. В результате сахар приобрел неприятный грязно-серый оттенок, но ее руки уже много лет не были такими мягкими.

Она разгладила платье на бедрах. Сидит прекрасно. Если бы у нее было время и швейная машинка, как у Юлии, она бы всю одежду шила себе сама. Замечательно, когда вещь сидит идеально и сшита специально на тебя! Она заметила, как бьется сердце под тканью платья. Даже странно, что она так взволнована. Это не то волнение, какое испытываешь в юности, собираясь на танцы, где надеешься встретить «кого-то». «Нет, — думает Анна, подходя к зеркалу и разглядывая в нем свое лицо. — Это не то, чего я хочу. Я хочу встретиться с Андрюшей, но не так, как мы каждый день встречаемся дома. Домашняя жизнь — рутина, и такой она и должна быть, но иногда возникает ощущение, что мы проживаем ее, точно во сне, как лунатики».

Она смотрит на свое лицо в зеркале, такое же, как всегда. Но нет, она обманывает себя, потому что и лицо у нее не такое, как прежде. Ей уже тридцать четыре, и с каждым днем она становится старше. Если бы из зеркала на нее взглянуло ее двадцатилетнее отражение, перемена потрясла бы ее. Она движется по конвейерной ленте от рождения к смерти, но так медленно и незаметно, что это не кажется невыносимым.

Анна сжала кулаки: «Ты должна это прекратить!»

Она собирается на свидание с Андреем, своим мужем. Ирина думает, что Анне повезло, что ей удалось построить свое счастье. Бедная Ирочка! Все, чего она хочет, это выйти замуж и родить детей, любить и быть любимой. «Я знаю, что счастлива, — думает Анна. — Даже представить не могу, как бы я жила без Андрюшки и Коли».

Иногда ей кажется, что мертвые до сих пор сердятся на нее за то, что она выжила, а они — нет. Она снова вернулась к жизни. Волоски, которыми сплошь обросли руки у нее и у Коли, теперь сошли. Андрей говорил, что они выпадут, как только они начнут нормально питаться. Но отца и Марину зарыли в яму.

Анна отвернулась от зеркала и посмотрела на дверь Колиной комнаты. Там лежал отец. Что, если она сейчас подойдет, откроет ее, а он все еще там, — лежит и смотрит на нее с упреком за то, что она совсем его забыла. Вдруг