Изменник - Хелен Данмор

реальности. Его переспорили, прикрываясь несуществующими койко-местами, и не факт, что они вообще появятся. Что ж, он еще раз попытается отстоять свою точку зрения, хотя когда он в прошлый раз аргументировал необходимость найма физиотерапевта, то видел, как Борис Комаровский из отдела кадров нахмурился и что-то записал в блокнот — так, чтобы все это заметили.

«Я становлюсь неудобным, — думает Андрей. — Много высовываюсь. Не слишком умное поведение». И все-таки сегодня на собрании он попробует еще раз настоять на своем.

Анну откомандировали на однодневный курс практической статистики. Примостившись за неудобной партой, она следит, как лектор чертит на доске таблицу и заполняет ее уверенными росчерками мелка.

Для статистика она чересчур элегантна: серая юбка, свежая, только что из стирки белая блузка, туфли на высоком каблуке и блестящие, тщательно приглаженные черные волосы. По сравнению с ней Анна чувствует себя растрепой. Несмотря на прохладную погоду, в аудитории душно — слишком много народу. Стулья неудобные, но хуже всего то, что Анна не привыкла так долго сидеть без движения. В детском саду она все время на ногах, да и дома она обычно лишь к десяти вечера успевает все переделать и наконец присесть. И в час досуга ей хочется заняться столькими делами одновременно — она не знает, что и выбрать. Послушать радио, повязать, пошить, поболтать с Колей, пока он не лег спать, продолжить читать роман, который она не может домучить уже несколько месяцев, но главное, все время сидеть напротив Андрюши, чтобы каждый раз, когда она поднимает глаза, видеть его прямо перед собой.

Кто бы мог подумать, что минутной стрелке требуется столько времени, чтобы преодолеть ничтожное расстояние между цифрами «1» и «2»? Она ползет так, словно увязает в песке. В садике время летит незаметно. Когда она рисует, время тоже течет по-другому. Обычно, когда она отрывается от рисунка, солнце уже успевает переместиться по небосклону.

Все ее кости ноют от скуки. У лекторши хороший голос, ясный и звучный, но, хотя Анна отчетливо слышит каждое слово, смысл фраз от нее ускользает. И дело не в том, что она чего-то не понимает. Ей не хочется забивать себе голову лишней ерундой. Например, как собрать точную статистику, чтобы подсчитать, каким образом уровень образования родителей влияет на правильное питание детей. По ее опыту, связи тут никакой. И потом, ей до смерти надоело раздавать родителям анкеты. Ну не любят они их заполнять, да и с чего им это любить? «В следующий раз Лариса Николаевна потребует принести кастрюлю с супом», — шепнула Анне одна из родительниц, ознакомившись с особо навязчивой памяткой о том, что вчерашний бульон необходимо довести до кипения и, «чтобы избежать размножения бактерий и последующего расстройства пищеварения», кипятить не меньше пяти минут, прежде чем добавить в него овощи.

Но ей нужно сосредоточиться. Морозова обязательно спросит, как прошел день и каковы «результаты обучения». Анна поспешно записывает несколько предложений и перерисовывает с доски таблицу.

У скуки есть и хорошая сторона: она успокаивает. Полночи Анна прокрутилась в постели, и ей с трудом удалось заснуть лишь к четырем утра, а в шесть она уже подскочила от звонка будильника. Главное, ни о чем не думать. Она видела, как бесконечные размышления полностью подточили жизненные силы отца. Мальчик Волкова хорошо перенес операцию и теперь выздоравливает. Через несколько дней его выпишут, и Андрюша будет в безопасности. Может быть, Волков отвезет семью на Черное море для дальнейшей поправки здоровья. Там полно пансионатов и санаториев для партийных работников. Волкову не составит труда устроить своего ребенка в один из них.

Она и подумать не могла, что не сумеет отыскать в себе ни капли жалости к ребенку. Возможно, оттого что она никогда его не видела и знает только по имени. Но если быть с собой до конца честной, это не просто равнодушие: в ней поднимается холодный протест при одной мысли об этом мальчике и навязанном Андрею общении с ним. Пусть он лечится у именитых докторов, в самой закрытой из всех закрытых клиник. Пусть он окажется где угодно, лишь бы не там, где его существование соприкасается с жизнями Андрея и Коли, отравляя их и угрожая им. Мальчик представляется ей во много раз ухудшенной версией Малевича, потому что способен причинить неизмеримо больший вред.

Оса жужжит в самом верху оконной рамы. Слишком высоко — Анне не достать, чтобы выпустить ее на улицу. Потолки здесь, наверное, метра четыре. За счет их высоты комната должна бы казаться просторной, но не кажется. Ее пропорции неправильны: это лишь половина комнаты, отделенная от второй фанерной перегородкой. Если прислушаться, можно услышать, как бубнит за стенкой другой лектор. Монотонный мужской голос не прерывается ни на минуту. Тем временем по эту сторону стены звучный, уверенный голос лекторши наконец замолкает.

— Есть вопросы? — обращается она ко всем с неким вызовом, словно вопросы здесь неуместны и являются вопиющим нарушением заведенного порядка.

Анна переставляет затекшие ноги и надеется, что никто ничего не спросит и их больше не станут задерживать.

Женщина, сидящая справа от Анны через несколько парт, тут же тянет руку и спрашивает самоуверенным тоном отличницы, знающей, что задает правильный вопрос:

— Позвольте мне поинтересоваться, товарищ, можно ли эти таблицы чертить не на миллиметровой бумаге, а на простой, специально разграфленной для этой цели? В случае необходимости, как вы понимаете. Некоторые из моих коллег работают в отдаленных регионах, где не всегда есть широкий выбор канцелярских принадлежностей. Я сама недавно вернулась из командировки в Уфимскую область, где была по долгу службы.

«По долгу службы! Ну не смешно ли? Кем, интересно, она себя воображает? Мы же не военные, прости господи», — думает Анна с таким ожесточением, что на секунду пугается, не произнесла ли она этого вслух.

— Конечно, использование миллиметровой бумаги необязательно, — отвечает лекторша еще более ясным и любезным тоном, как бы показывая, насколько ей приятен этот вопрос, ведь он демонстрирует несгибаемость духа коллег, которые твердо намерены чертить таблицы даже в неблагоприятных условиях.

— Большое спасибо за разъяснения, товарищ, — говорит женщина и умолкает; напоследок она победно озирает аудиторию, сверкнув очками вправо и влево.

Тут шевельнулась соседка Анны слева.

— Разрешите спросить, — говорит она, и Анна улавливает какую-то необычную интонацию в ее голосе. — Как долго, по вашему