Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов

Через месяц в Верхотурье вернулась старица Анисия и сразу же взялась за наведение порядка. Старухи нашептали ей, кто из молодух провинился больше других. Двух послушниц изгнали с позором, остальных при деятельном участии старух поучили на теле. В женских кельях воцарился покой. Мирских песен никто не пел, каждое утро старицы и послушницы чинно собирались кучкой и шли на службу в монастырь.

Старица Анисия пришла к ссыльным, была встречена ласково и с той поры зачастила в гости. Иван Желябужский доброжелательно относился к ее посещениям и вел с ней долгие беседы о божественном. Александр Желябужский на дух не переносил старицу, и Марья разделяла неприязнь младшего дяди. Ее раздражала слащавая улыбочка старицы Анисии, за которой она скрывала злобу ко всем окружающим, особенно к мужскому полу, не исключая монахов, отца настоятеля и набожного Ивана Желябужского.

– Мужику лишь бы набить утробу, а божественного и в мыслях нет, – говорила она бабушке Федоре, когда рядом не было ее сыновей. – Право, сгинули бы все мужики, наступил бы рай на земле!

– Как же чадорождение? – удивлялась бабушка. – В наших летах действительно пора о божественном думать, а юным девицам положено выходить замуж. За кого им выходить, ежели все мужики сгинут?

– Что доброго в замужестве! – отмахивалась старица Анисия. – Как вспомню свою супружескую жизнь, так слезы на очах наворачиваются! Старалась пореже допускать до себя постылого мужа, так он, аспид, приставал ко мне даже в постные дни. Повадился насильничать, дабы потешить свою похоть.

Старица рассказывала, что свекровь невзлюбила невестку. Муж, подзуживаемый свекровью, бил ее смертным боем. Родня мужа тоже распускала руки.

– Совсем сжили меня со света! Спасибо, надоумил Господь! Однажды отлеживалась за печью после жестоких побоев, и вдруг словно благоухание разнеслось по избе. Чую, взял меня кто-то невидимый за руки и молвил ангельским гласом: «Вставай, сестра! Беги от мира». Сейчас же вскочила и побежала в чем была со двора. Все сестры здесь такие же постригшиеся от мужей своих, а кто вдовые, так ждали мужниной смерти яко манны небесной.

В феврале месяце, когда еще стояли трескучие морозы, неугомонная тетка уговорила мужа поездить по окрестностям Верхотурья. Ей сказали, что в вогульских стойбищах можно задешево выменять меха, и она загорелась, хотя дурачок Сенька нашил уже столько шуб, что не поместились бы и в сундуки князя Буйносова-Ростовского. Иван отпросился у воевод, давших на всякий случай провожатых, дабы ссыльные не вздумали покинуть верхотурский уезд. Скучающий Александр поехал с братом. Марья тоже с радостью составила бы им компанию, но Федора в зимнюю пору боялась показать носа из избы. Пришлось внучке остаться с хворой бабушкой.

В первый же день после отъезда дядей и тетки избу ссыльных навестила старица Анисия. Она завела разговор о том, что мечтает основать девичью обитель, чтобы ее и других постригшихся не называли безместными старицами. Ненароком она обмолвилась, что рассчитывает на помощь матери великого государя и его тетки. Бабушка Федора сразу же насторожилась и окольными расспросами выведала, что в стольном граде Анисию допустили к старице Евтинии.

– Сама меня позвала, и откуда только прослышала, что я из Верхотурья, – умилялась Анисия. – Приняла меня честно, словно мы ровня. Пожертвовала полтину на сестринские нужды и обещала похлопотать насчет девичьей обители.

– Не довелось ли тебе видеть старицу Марфу, мать великого государя? – осторожно расспрашивала бабушка Федора.

– Ох, матушка, не сподобилась! – сокрушалась Анисия. – Однако благоверная сестра Евтиния обещала, что великая старица облагодетельствует девичью обитель, когда пострижется молодая государыня.

– Значит, Марфа и Евтиния задумали упрятать мою внучку в монастырь! – вскинулась Федора.

– Нет, так не говорили, – смутилась Анисия, поняв, что проболталась. – Вдруг ежели на будущее… Пути Господни неисповедимы.

Вскоре выяснилось, что слова о постриге вырвались не случайно. Когда старица обмолвилась о своих замыслах, Федора велела внучке говорить, что она больна и не может ее принять. Но Анисия не слушала отказа и нагло вламывалась в избу.

– Бабушка, дозволь выгнать ее поганой метлой! – молила Марья.

Федора Желябужская охала:

– Нет, Машенька! Не драться же с ней, не царское это дело! Ох, дура невестка, не вовремя она утащила сыновей к вогуличам. Лишь бы они скорее возращались и оборонили нас от змеи подколодной.

Старица Анисия, словно не замечая, что ей не рады, садилась у изголовья постели болящей и заговаривала о счастливой жизни в девичьем монастыре. Говоря о будущей обители, она грезила наяву. Монастырская церковь с внутренним убранством, а также все жилые и хозяйственные постройки виделись ей воочию до мельчайших подробностей. Она говорила, что церковь воздвигнут во имя Покрова Пресвятой Богородицы, а убранство будет столь же пышным, как в московских церквях. Кельи устроят не хуже, чем в Вознесенском стародевичьем монастыре, а кругом будет идти высокая стена.

– Мужиков на порог не пустим, а внучка твоя будет жить в почете как настоящая царица, – обещала она Федоре.

– Рано ей в монастырь, – угрюмо говорила бабушка, отворачиваясь к стенке.

– Самое время, – убеждала старица Анисия. – Все едино быть твоей внучке черницей.

В глубине души бабушка Федора понимала, что для отвергнутой царской невесты нет иного исхода, кроме пострижения. Почти всем обитательницам кремлевского верха была одна дорога – в монастырь. В Московском государстве не выдавали царских дочерей замуж за иноземных принцев, потому как они не православной веры. Отдавать же царских дочерей за своих подданных считалось зазорным. Когда царевна вырастала и наливалась девичьей статью и красотой, приспевала пора идти не под венец, а надевать иноческий клобук.

Клобук был также уготован для цариц, неугодных царственному мужу. Взять, к примеру, Соломонию Сабурову. Из полутысячи невест выбрали ее в жены великому князю и государю Василию Ивановичу. Но за двадцать лет супружеской жизни Соломония не родила наследника. Сие было великой бедой для великокняжеской семьи. Не желая завещать престол братьям, Василий запрещал им жениться, пока у него не родится наследник мужского пола. Чего только не делала великая княгиня, от которой весь народ ждал рождения ребенка. Молилась истово, щедро одаряла монастыри, ездила на богомолье и часами клала поклоны пред чудотворными иконами. Ничего не помогало. От отчаяния приказала тайно присылать в Кремль бабок-ворожей, которые смотрели ей на брюхе и шептали страшные заговоры. По просьбе великой княгини колдуньи наговаривали масло, мед пресный и воду. Наговоренной водой скрытно смачивали сорочки и порты Василия, чтобы жалел и любил свою жену. Однако ворожба не возымела действия. Однажды поехал великий князь в объезд и, возрев на древо, увидел птичье гнездо. Сотворил он великий плач: «Люто мне, кому уподоблюсь аз; не уподоблюсь ни ко птицам небесным, яко птицы небесный плодовита суть, ни зверем земным, яко звери земные плодовити суть, не уподоблюсь аз никому же, ни водам, яко же воды плодовити суть, волны бо их утешающа и рыбы их глумящееся». Вернувшись с объезда, он вопросил бояр: «Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех градах моих и приделах? Братьям ли все оставлю? Ино братья своих уделов не умеют устроить». Бояре отвечали: «Князь-де великий государь, неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда».