Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

И так далее — длинный разговор был и убеждение; ушли с миром, а о. Титу будет написано.

Вечером, когда шел осматривать работы по ремонту, о. Павел в окно своего дома выглянул и заявил, что идет ко мне с гостем.

— Кто такой?

— Арай Цунено–син, только что вернувшийся из Америки.

Выглянул и Арай и вышел поздороваться. Где же узнать! В 1868 году виделся с ним, когда он в числе инсургентов в Инамото был в Хакодате; был он таким пылким юношей, готовым к христианскому научению. По моем отъезде тогда в Россию, в начале 1869 года, он уехал в Америку и вот тридцать лет прожил там. Попал он в научение какому–то мистику Гаррису, человеку доброму, сохранил сердце чистым и поведение добрым (хоть отплачивал за то Гаррису, как видно из рассказа, батрачной работой на его фермах); но учения Христа, которому усвояет божеское достоинство, однако не знает и знать не хочет:

«Какой прок, мол, в учении, было бы поведение!» Даже крещения не принял — «духовное–де достаточно». Учитель его, кроме Бога—Отца, исповедует еще Богоматерь (что–то совсем новое) и прочее — много галиматьи рассказывал про своего учителя с видимым благоговением к нему. Я приглашал его просветить разум Божественным учением, которое три с половиною года преподавал Спаситель — стало быть, не немаловажно оно, как исповедует мистик, и так далее. Араю пятьдесят три года, он не безнадежен тем более что, кажется, не чужд и смирения, вопреки тому, что являл в своих письмах лет пятнадцать назад. — Я угостил его и о. Павла Сато японским ужином из кухмистерской.

2/14 августа 1899. Понедельник.

Некая госпожа Савельева, чрез протоиерея Василия Яковлевича Михайловского и о. Феодора Быстрова, просится в Миссию; о. Феодор прислал ее прошение, в котором она очень восхваляет свои педагогические таланты, которыми пользовалась Палестина и множество женских школ в России; ей тридцать семь лет. — Тотчас же по прочтении документов начертил телеграмму: «Petersburg Ingenernoi Zamok. Protojerei Bistroff: Savelieva ne nado». Завтра утром пошлю. Немножко жаль двадцати ен на нее, но о. Феодор пишет, что она просит ответить телеграммой, ибо во время каникул удобно подыскать другое место. Пусть ищет. Здесь же Женская школа ведется японками так хорошо, что лучшего и желать не нужно.

3/15 августа 1899. Вторник.

Был в Иокохаме, чтобы: 1) сдать в банк, с разменом, чек присланной одной суммы содержания Миссии. Hong Kong and Shanghai Bank на сей раз показал размен на 34 ены ниже настоящего. Хорошо, что я предварительно заехал в Chartered Bank of India etc и спросил — сюда и сдал чек, так как Миссия имеет дело с обоими банками; 2) взять чек на пятьсот рублей в Русско–китайском банке для отсылки о. Феодору Быстрову на уплаты за ризы, книги и прочее; 3) засвидетельствовать в Консульстве мою доверенность о. Феодору на получение в Петербурге из Казначейства моей пенсии — двести рублей; консула не застал, оставил доверенность с запиской; ныне (десятый час вечера) засвидетельствованная доверенность с любезной запиской консула уже получена мною; 4) взять ящичек с бриллиантовым крестом на клобук. Сказали в Консульстве, что он завчера переправлен в Посольство, почему, возвращаясь из Иокохамы, я заехал в Посольство и получил футляр с алмазным крестом; всего одиннадцать алмазов в кресте; застрахован был ящичек в две тысячи рублей, как сказали в Посольстве. Спасибо Государю за такой щедрый дар! Но право же, совестно надевать! Все награждают только меня, а японцы, служащие со мной, остаются без всякого поощрения. Не знаю, что делать? Испросить о. Павлу Савабе и другим старшим священникам синодальные кресты? (Скуфья и камилавка здесь пока невозможны — просто неприличны). Но не будет ли это неудобным инцидентом? Где набрать крестов на дальнейшие награды? А дашь ныне, будут смотреть на руки и потом. Например, о. Павел Морита — и ревностен, и успешен; чрез три–четыре года будет заслуживать награды и он; но он молод; ходатайствуя о нем, как обойти оо. Бориса, Тита и прочих? Что же, это значит и всем, или почти всем кресты? То есть лет через десять отныне у нас почти все священники очутятся в крестах, но какая же это будет награда? И опять, где взять крестов? Не все же из Святейшего Синода — совестно будет все просить оттуда, довольно было и разрешения Святейшего Синода дать крест. Или уж не начинать и обычая награждаться японцам из России? Кажется, это будет всего разумней; Миссия будет избавлена от многих неприятных компликаций. Притом же японцев до сих пор никак не разубедишь (язычников, конечно), что Царь не имеет никакого властного отношения к японским православным христианам. Миссия и Церковь будут избавлены от лишнего подозрения, не награждаясь в японском составе от России.

4/16 августа 1899. Среда.

Целый день писал письма в Россию да ходил по ремонтным работам, идущим весьма вяло.

5/17 августа 1899. Четверг.

Из Одавара беспрерывные письма, что Церковь все больше и больше приходит в расстройство, но что о. Петра Кано никакими способами невозможно убедить подавать прошение о переводе оттуда; пишут, что противники его давно приготовили за подписью будто больше ста человек прошение о том, чтобы он убран был из Одавара. Я намекнул, наконец, Петру Исикава, чрез о. Павла Савабе, и катихизатору Петру Кураока, который сегодня явился с жалобой на окончательное расстройство Церкви, прямо, чтобы выслали заготовленное прошение к о. Павлу Савабе; я частно заимствую от него это прошение, телеграммой вызову о. Кано, покажу ему: «Видишь, что Церковь не в мире, как ты всем беспрестанно заявляешь; итак, ты не можешь управить Одаварскою Церковью, а потому подавай о переводе оттуда». Он, без сомнения, послушается; тогда я прошение христиан возвращу о. Павлу Савабе для возвращения от него им — «мол, и без вашего прошения о. Петр Кано будет переведен, он сам просит о том»; отправлюсь в Одавара, объявлю христианам, что «о. Петр просит о переводе, и потому будет переведен, вам же дается другой священник».

Из Хацивоодзи известие, что катихизатор Игнатий Мацумото заболел дизентерией, которая ныне свирепствует. Священник Алексей Савабе отправился туда.

Вечером почти в пустом Соборе была торжественная праздничная всенощная.

6/18 августа 1899. Пятница.

Праздник Преображения Господня.

В Церкви тоже было мало христиан.

Я едва отслужил: тоже захворал, и самою дрянною ныне болезнью — расстройством желудка; должно быть, арбуз виною, ломти которого в последние два–три дня подавал Никанор заключительным блюдом. Вперед не есть его никогда!

Так и провалялся целый день на постеле или на диване, что прескучно. Да и жарко же! Никогда, кажется, не было такой жаркой ночи, как прошлая, и такого жаркого дня, как сегодня. Думалось: если в аду вдвое жарче, чем сегодня, да еще там болит живот, как у меня сегодня, то больше никакой муки не надо для самых больших грешников. Прости, Боже, прегрешения!