Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

По окончании службы полковник, по русскому обычаю, поблагодарил всех служивших для них: о. Роману дал пять ен, иподиакону Моисею Кавамура три ены, двум певчим и пономарю по две ены.

Редактор Петр Исикава отправился в Одавара, где у него больная жена. Поручил ему сделать последнюю попытку убедить о. Петра Кано подать прошение о переводе его из Одавара. Если будет тщетна, придется вызвать сюда о. Петра и велеть ему подать прошение.

23 июля/4 августа 1899. Пятница.

В одиннадцать часов было в Соборе бракосочетание Гусарского гвардейского полковника Павла Павловича Воронова с Евдокией Алексеевной Старцевой. Полковник был в своей великолепной гусарской форме, невеста не менее великолепно одета была в белый атлас и цветы. Богослужение было — все чтение по–русски, пение по–японски. Со мною служили оо. Роман и Симеон, но только для торжественности, равно как диакон Кугимия, ибо эктении говорил Дмитрий Константинович Львовский. Новобрачные были, видимо, очень счастливы, и дай Бог соблюсти счастие сегодня на всю жизнь!

На Церковь дал полковник сто ен, на служивших японцев и певчих — пятьдесят ен.

Христиане из Каназава просят за Такеици — «не он–де виноват в разводе, а жена». Акила Ивата присоединяет свой голос к их просьбе. О. Симеон Мии тоже. — Если Акила еще язычествует, то о. Мии — совсем уж ровно ни на что не годная в подобных делах тряпка; больше не приберу названия для него. И тут же еще в своем письме о. Мии просит выслать в Каназава на катихизаторскую квартиру за восьмой месяц шесть ен, — деньги, которые уже были высланы, но промотаны Петром Такеици, за честность которого распинается о. Мии. Дураком его, о. Мии, кандидата богословия, назвать нельзя; младенцем назвать было бы уж слишком наивно. Одно: миссионер, не полагайся на японца, кто бы он ни был, а держи всегда ухо востро!

Фома Такеока, катихизатор в Цуяма, пишет, как у него умерла благочестивая христианка, как родные ее, язычники, добивались хоронить ее по–язычески, несмотря на ее завещание, как он едва–едва отстоял свое право отпеть и похоронить ее по–христиански. Нравоучение: хотя ныне и «заккё», и свобода религий, а смотрите, как теснят! — Длиннейшее письмо, видимо, назначенное для печати. В «Сейкёо—Симпо» и послано.

Илья Накагава из Иннай пишет, что бонзы там по поводу «заккё» оглашают местность проповедию: «Как скоро явится иностранец сюда, обращай и его в буддизм, потому что что же такое христианство пред буддизмом!! Да к тому же, какой иностранец знает веру!!»… К счастию для иностранцев, едва ли кому–нибудь из них удастся заглянуть в такую трущобу, как Иннай.

24 июля/5 августа 1899. Суббота.

О. Тит Комацу отвечает, что «христиане в Оцу оскорблены, что у них без спроса отнят их любимый катихизатор, что Георгия Оно не хотят и не примут — он–де раздражительного характера (Судзуки не может не опакостить кого или что — его это зловонный след), пусть лучше совсем останутся без катихизатора». — Эта часть письма меня рассердила. Негодяи! Ни гроша не дают на содержание катихизатора, хотя богачи там есть, как братья Саймару, и осмеливаются роптать, что у них не спросили о переводе катихизатора, тогда как общее церковное правило, всем известное, — если не жертвуют на содержание катихизатора, то не имеют право удерживать его. Следовало бы, действительно, оставить их без катихизатора, тем более что и Церковь совсем дрянная, бесплодная, — пусть бы священник посещал их только для преподания таинств. Но другая часть письма о. Тита заставила посмотреть на дело иначе: жена Романа Фукуи больна чахоткой, и ей врачи советуют жить на берегу моря — а Оцу и есть на берегу моря, почему о. Тит и решил прежде поселить там Романа с семьей. Пусть будет так. Написано о. Титу, что следовало бы оставить грубых христиан Оцу без катихизатора, пусть это он им внушит, но… и так далее. — Георгию же Оно скажет, чтобы отправлялся в Уцуномия; для него это несравненно лучше, чем в Оцу, хотя и жаль: думал было сочетать бесплодного катихизатора Георгия Оно с бесплодною Церковью в Оцу, но вышло иначе.

25 июля/6 августа 1899. Воскресенье.

Пишет Петр Исикава из Одавара: «Истощил все резоны, убеждая о. Петра Кано подать прошение о переводе из Одавара — все тщетно; ответил было о. Кано, — „дайте подумать”, но это только для того, чтобы собрать своих сторонников и посоветоваться с ними, после чего сказал решительно: „Ни за что не подам!“» Пробовал Исикава говорить со сторонниками его — тем меньше успеха. Говорил Исикава о. Петру, что это и мое желание, — нуль внимания! Советует он вызвать о. Петра в Токио, но непременно с печатаю, и лишь только будет мгновение согласия о. Петра, тотчас же заставить его написать в кратких словах прошение, приложить к нему печать и тем дело кончить; ни в каком случае не дать ему вернуться в Одавара для совета.

Так как сегодня был здесь за Обеднею о. Павел Савабе, то я, вместе с ним прочитавши вышеозначенное письмо Исикава, сказал ему:

— Я Вас просил повременить отправлением в Одавара, куда Вас просят для исправления треб противники о. Петра. Это я хотел испытать вот эту меру убеждения о. Петра; так как она оказалась бесполезной, то отправляйтесь туда и, исполняя требы, присмотритесь, не правду ли говорит о. Петр, что немирные почти уже помирились с ним; он так настоятельно это повторяет; вот даже и в сегодняшнем письме (которое и прочитано было при этом), вопреки утверждению, столь же настоятельному, катихизатора Кураока, что вражда все более разгорается.

— Не поеду я туда, — отвечает о. Павел.

— Отчего?

— Они прежде просили меня туда, а на днях прислали письмо, что просят не приезжать — «не можем–де с спокойною совестию принять таинства», и готовят прошение к Епископу о выводе о. Петра из Одавара.

— Это уж совсем нехорошо. Подадут прошение — я не могу не принять и не исполнить его, так как целый год ждал, что о. Петр управит свою Церковь, умирит немирных, и оказался он бессильным сделать это; стало быть — нельзя не вывести его. Но как это отзовется на другие Церкви? Не затрезвонят ли везде, что одаварские христиане выгнали своего священника, стало быть — и нам можно?.. Где у нас идеально хорошие и поголовно всеми любимые священники?..

— Употребимте еще одно средство убедить о. Петра подать прошение о перемещении, — говорит о. Павел.

— Какое?

— Мы, Тоокейские священники, все вместе попытаемся уговорить его. Если уж и это не поможет, тогда велите ему подать прошение.

— Отлично! Коллективным письмом вызовите его (то есть письмом за подписью отцов Павла Савабе и Павла Сато, что, мол, есть дело; когда явится, все пять Тоокейских священников дружно нападите на него, и авось крепость будет взята! В момент уступки его — лист бумаги и кисть в руки — одну строку всего, что «утомился долгим пребыванием в Одавара и прошу перевести в другую Церковь», подпись и печать, и лист ко мне. Я до того времени считаюсь не причастным к этому делу, но лист уж из рук не выпущу и, как бы не распинались сторонники о. Петра, — «вот, смотрите — его собственное, совершенно добровольное прошение, которое я не могу не исполнить»… Все же лучше, чем если я прямо велю ему написать прошение, и тысячу раз лучше, если я принужден буду вывести его по прошению христиан.