Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943–1945 гг. - Евгений Фокин

— Вперед! — осипшим на морозе голосом кричит лейтенант.

После изнурительного более чем тридцатикилометрового марша мешок за спиной стал теперь во сто крат тяжелее. С усилием поднимаемся и устремляемся вперед.

Рой свистящего вокруг вражеского свинца прошивает все пространство, по которому мы перебегаем.

Когда делали короткие перебежки, я краем глаза видел, как справа от меня падали на снег раненые или убитые наши ребята-разведчики. Лейтенант Дышинский еще бежал, но потом и он залег. Различаю, что в пулеметную стрельбу вплетаются и автоматные очереди. Это немцы бьют из траншеи, что протянулась у подножия плотины, на нашей, восточной, стороне.

Горбатые фигуры разведчиков, с выпирающими вещмешками, перебегают и, упав в снег, быстро отползают в сторону и изготавливаются к стрельбе.

— Плотина рядом. Еще рывок — и мы будем на ней! — кричит Дышинский.

Одна за другой взлетают ракеты, струи свинца заставляют нас вжиматься в снег. Кажется, враг специально выжидал, чтобы в самый критический момент обрушить на нас шквал разящего огня.

Свинцовые стрелы буравят, прожигают предрассветные сумерки и устремляются к нам. В морозном воздухе резко стрекотали наши автоматы, деловито огрызаясь врагу короткими очередями. Если наш огонь был, по-видимому, малоэффективным, то пули врага, не щадя нас, творят свое черное дело. Они ищут нас в снегу, в который мы быстро зарываемся, но, к сожалению, находят и там. Зима — не лето. Малой саперной лопаткой удается только углубиться в снег и укрыться за ненадежным белым холмиком.

В злом посвисте пули продолжают по-прежнему выкашивать нашу залегшую цепь. Особенно велики потери в середине цепи. Вот и сейчас сбоку от меня вскрикнул еще один боевой товарищ. Он ранен в живот. Он то вытягивается дугой и сучит по снегу ногами от боли, то силится подняться, но это ему не удается, и он скрипит зубами и матерится. Спустя несколько минут он смолк…

— Ложись! — что есть мочи закричал Дышинский бесшабашному в своей удали Шапореву.

«Командир, — прикидывал я, — попытается найти какой-нибудь ключик к выходу из создавшегося положения, не впервой, найдет…» В критические моменты мы всякий раз полагались на его сообразительность, решительность, интуицию.

Немцы прижали нас к земле, практически не дают возможности поднять голову и хорошенько осмотреться. Тогда Дышинский решает перейти к детальному изучению переднего края. Почти каждому из нас, лежащему в снегу поблизости, выделяет участок для наблюдения и выявления огневых точек противника. Лежим. Лежим и наблюдаем, изредка докладываем.

— А ты чего бегаешь туда-обратно, — выговаривал взводный Сергею Усачеву, — тебе что? Жить надоело? Не мельтеши перед противником. А сейчас отползи назад, к домам, выбери себе удобную позицию и бей по пулеметам. Понял?

— Понял, товарищ лейтенант!

— Вперед! — снова командует Дышинский, и мы, поднявшись во весь рост, дружно устремляемся к вражеской траншее, которая тянется вдоль подошвы плотины, прикрывая подходы к ней с восточной стороны. Поднимаюсь и я, хотя тело с трудом, без желания отрывается от земли. И как прежде, с того берега по нас ударили тугие трассы свинца. Вскочив, как наэлектризованные, мы бежим к траншее, ощетинившейся огнем, поливая ее длинными очередями, стараясь прижать немцев, не дать им вести прицельный огонь. Но враги пристрелялись, вновь нащупали и начали прошивать нашу цепь с двух сторон. И на этот раз наша дерзкая попытка успеха не имела. Ведя бой с противником впереди, мы невольно прислушивались и к звукам боя, происходящего у нас за спиной.

А параллельно с этим штаб отряда ловил момент направить саперов на обезвреживание зарядов по разминированию шлюзов. Взвесив все, командир решил — пора.

Для проведения этой ответственной работы лейтенант И. К. Голубчик выделил двух наиболее подготовленных саперов — старшину Н. И. Лантуха и сержанта Белозерцева.

Вместе с ними должны идти и два проводника, хорошо знающие этот район.

Позже один из них нам рассказал: «Выбран был маршрут не только движения, но и возвращения, где их будет подстраховывать лейтенант Голубчик…Сначала шли между домами поселка и удачно подобрались довольно близко к шлюзам. Потом поползли. Мы впереди, саперы — за нами. Маршрут выбрали на значительном удалении от плотины. Так безопаснее и не особенно привлекали внимание противника. Здесь под прикрытием плотины, со стороны нижнего бьефа, было много снега. Ползли медленно, по ходу маскируя свой след, для чего последний тянул пучок срезанных веток.

На фоне неба были четко видны расхаживающие попарно и притоптывающие на морозе немецкие патрули. Они ходили в основном около шлюзов, по гребню плотины.

Переливаясь через металлические створки, вода попадала на сливную часть плотины и оттуда с шумом низвергалась вниз. От воды на морозе сильно парило.

Наконец добрались до берега реки и здесь, недалеко от воды, решили остановиться. Саперы уползают к шлюзам, а мы остаемся, ждем, рассредоточившись и замаскировавшись в снегу на удалении ста метров от плотины. Патрули изредка бросали ракеты. Пролетавшие над головой и рвавшиеся с грохотом снаряды, вырвав из темноты безжизненную и избитую осколками землю, на миг, как при вспышке молнии, высвечивали проволочные заграждения, сквозь которые мы недавно проползли. С тяжелым фырканьем над нашими головами пролетели осколки.

А с той стороны реки по-прежнему то взлетит ракета, то начинает плеваться злыми очередями пулемет, и пули, кажется, стонут и жалобно визжат в поиске своих жертв. Их яростные очереди ищут цели, куда бы вонзиться.

Врезать бы по паре очередей по этим фрицам, и дело с концом, но этого делать было нельзя, это не выход из создавшегося положения — немцы не должны нас обнаружить. Ветерок, тянущийся со стороны плотины, пробирает до костей. Саперы работают, а мы ждем, ждем. Ног я уже не чувствую и не имею возможности даже постучать ими одну о другую — немцы близко, услышат. Лежание на снегу было пыткой. Нас донимал мороз, а минутная стрелка, казалось, и не двигалась, как будто примерзла к циферблат у часов. Внутри, казалось, все промерзло. Вчера в это время еще змеилась поземка, злилась метель, а теперь вызвездило. Темное небо исколото яркими звездами, а над головой повисла луна. Руки сильно начало прихватывать. Сначала кончики пальцев кололо, словно иголками, а потом они потеряли чувствительность — ими шевелишь, а не чувствуешь, словно они уже не твои. Кажется, еще несколько минут — и мы тут замерзнем. Наконец, ухо улавливает легкий шорох. Ползут. Оба. Саперы подползают, а мы с сочувствием и состраданием смотрим на них. Если нам было холодно лежать в снегу, а каково им выполнять такую тонкую, деликатную работу по разминированию голыми руками в невыносимую стужу.