Дневник добровольца - Дмитрий Артис

диаметром, ещё сорок гусиных шагов. Далее труба сужается до восьмидесяти сантиметров. Она не длинная. Метров десять. После неё взорванная металлическая труба, которая расположена внутри холма. Проползли сквозь отверстие в ней. Дальше идёт лаз метра четыре вверх, со ступеньками, к вершине холма. Оттуда видно многое. До неприятеля можно доплюнуть.

Мы знаем сколько немцев сидит на линии перед нами, когда ротация, какой у них боекомплект, где они спят, что едят, куда ходят в туалет. О нас они не знают ничего.

Даст Бог вернуться с войны, постараюсь склеить семью. Буду чаще собирать оставшихся. Возьму под крыло разбежавшихся по городам и весям детей. Надо, чтобы мы были вместе, чувствовали плечо друг друга.

Я знаю за что воюю, знаю, почему ушёл на войну. Хочется вернуть некогда великую страну, некогда большую семью. Ведь моя вина в том, что прежний мир — добрый, чистый, светлый — рухнул, тоже есть.

2 октября, 20:01

Томаш и Ра завтра выходят из Отростка. Местный Кот сегодня утром вышел. Остаётся моя команда и три человека из штрафников — две Бороды плюс Элпэка. Говорят, что пришлют усиление в три человека. Тоже из штрафников. Нам пока замены нет. Ротации не предвидится. Людей не хватает. Людей много, и всё равно не хватает.

Солдатское радио передало, что в нашем подразделении семь человек двести. Снайпер при заходе в Сердце Дракона. Заходили ночью. Дурная практика. Перед этим Дик — двести — «ноги» — тоже ночью шли. Второй раз можно было не рисковать. Зачем?

Позывных пока не знаю. Просто молюсь за всех наших парней. Семь человек. Больно в груди. Пусть солдатское радио соврёт или преувеличит в очередной раз.

Костек сказал, что больше на б. з. не пойдёт. Я ему ответил, что мы ещё не вернулись и когда вернёмся, если вернёмся, неизвестно.

Томаш один сползал, поставил растяжку и полтора кило взрывчатки. Через час взорвалась растяжка. Взрывчатка стоит. Заяц задел или мышь. Может кошка. Зайцев здесь не видел. Завтра сползает посмотреть, что там не так. Минёр…

Костек мусульманин. Отрезал кусок сала и съел его. На слова «Какой же ты мусульманин, если сало ешь?» сказал: «Главное в жизни верующего человека — никого не обидеть. За то, что я сало съел, перед Всевышним отвечать буду, а не перед вами».

3 октября, 10:34

Мыслей нет. Слов нет. Одна молитва в голове.

Боже милостивый, спаси и сохрани. Дай сил, терпения, стойкости, мужества.

Костек начал жаловаться на почки и боль при мочеиспускании. Скорее всего, камни.

Ещё бы неделю нас не трогали. Работа есть, много работы. Накидывают. Правда, начинаем лениться, медленнее дела идут. Но ведь идут!

Обстановка стабильно напряжённая, как всегда.

3 октября, 16:22

По радейке, голоса:

— Проверь там, Томаш и Ра дошли?

— Томаш и Ра дома.

— А нас когда выведут?

— Нас — это кого?

— По голосу не узнаешь, что ли?

— Тебя выведут одиннадцатого.

— Почему так поздно?

— У тебя морда страшная.

— У тебя лучше, что ли?

— Так меня и выведут двенадцатого, ах-ха!

3 октября, 21:19

Томаш вышел. Я перешёл спать на его лежанку. Она основательнее, и теперь у меня два спальника. Мой, летний, и Томаша, зимний. Летний постелил на мешки. Не так больно будет. Зимним укроюсь. Ра оставил мне свой бушлат. Можно считать, что теплом обеспечен.

Пару раз забегала трёхцветная беременная кошка. Покормили. Нашу еду — бурдистику (это когда в кастрюлю кидают всё, что имеется под рукой и варят) — не ест, но с удовольствием слопала паштет из консервной банки. Гурманка.

Вызвали сапёра, чтобы нормально заминировали поляну. Томаш не успел. Сам я не рискнул и своих парней не пустил. Нужен профи.

День прошёл тихо. Проводили ребят, гоняли чаи, разговаривали ни о чём. Мешками для трупов закрыли трубу, в которой отдыхаем, чтобы теплее было. Мешки крепкие, непродуваемые. Теперь уютнее.

Нас на Отростке осталось немного. Мне так больше нравится. Хуже, когда задами друг о друга трёмся, не протолкнуться. На завтра наметили объём работы, обговорили, обсудили. Проснёмся — выйдем.

4 октября, 09:44

На новой лежанке спал как у Христа за пазухой. Теплее и острые углы камней не так сильно впиваются в бока. Новый день, новая жизнь. На войне каждый новый день можно считать днём рождения.

Обезбол закончился. Надо искать таблетки. Боюсь, без них не потяну. С ними руки вместе с ногами отказывают, а уж без них…

Новостей никаких. Стабильно напряжённые. Стреляем чуть меньше.

С утра пораньше выскочили пошуметь из РПГ, но почему-то не выстрелило. Либо порох отсырел, либо мы отупели. Скорее всего, второе. Но первого тоже нельзя исключать.

Передвигаюсь с трудом. Вида не показываю. Костек говорит, что моя борода совсем белой стала. Голова тоже. Что поделаешь, даст Бог вернуться с войны, буду блондином щеголять в лакированных штиблетах. Не худший вариант.

4 октября, 15:55

Хорошо отработали, хорошо отъели пузо. Элпэка борщец сварил. Утром хуже себя чувствую, чем ближе к вечеру, после хорошо проделанной работы.

Элпэка с нами не ходил. Взяли Чика попробовать. Не тянет он. Крупненький. Больше нытья, чем пользы. Наверх поднимался с Костеком. Он при хорошем настроении. Костек в хорошем настроении и Костек в плохом настроении — два разных человека. Когда Костек в духе, одно удовольствие с ним в паре работать. Но это, наверное, у всех так. Я тоже невыносим, если встаю не с той ноги. Правда, здесь слабину себе не даю. Стараюсь держаться так, чтобы никто не заметил, как мне тяжело.

Долго ли, коротко, а ведь мы в Отростке одиннадцатый день. Выходили всего на недельку.

Сигареты закончились, лекарства тоже. Не думал, что задержимся. Мало брал.

Положа руку на сердце, могу сказать, что мне на выходах нравится больше. Время быстрее идёт. Постоянно что-то происходит. В располаге на пятый день места себе не нахожу, дурные мысли в голову лезут.

4 октября, тёмная и холодная ночь

К вечеру вытащили наушники наверх и подключили радио, чтобы послушать о встрече больших политиков.