СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Лес внешне опустел, по-осеннему нахохлился, но еще полон потайной жизни. Упорно и настойчиво долбит сухое дерево дятел, хрипло орут осатаневшие сороки, человеческие шаги спугнули из-под кустов побелевших зайцев. Продираясь сквозь заросли лещинника, Сергей набрал горсть орехов, половину отсыпал девушке и с хрустом принялся сам их грызть. В ложбине заметил раскинувшиеся ковром голубичные листья и угостил Женевьеву приторно-сладкими душистыми ягодами.

   Лесник шагал впереди, не выпуская трубки изо рта, и француженка, попав в клубы едкого табачного дыма, неудержимо расчихалась и закашлялась. Груздев, похохатывая, легонько похлопал ее по спине, а девушка отбивалась от парня. Серьезной дичи не встретилось. Домой вернулись налегке, довольные удавшейся прогулкой.

   В гостях застали Эриха Турбу, разговаривающего с Лисовским. Немец сдержанно поздоровался с Сергеем, приветливо кивнул Женевьеве. Та устроилась на стуле, но Костя предупредил девушку:

 — Извини, Женевьева, у нас мужской разговор. Ты не обижайся.

 — Я не обидчива, — сухо отрезала она и вышла, хлопнув дверью.

 — Обиделась!

 — На сердитых воду возят! — рассмеялся Сергей. — Чё он толкует? — кивнул Груздев на Турбу, который от окна прислушивался к непонятному разговору.

 — Договорился со шкипером баржи, и тот по Рейну и каналам переправит нас в Голландию, — сообщил Костя. — В самой Голландии сейчас относительное затишье. Союзники перешли в наступление в Бельгии и Франции, видать, хотят сокрушить линию Зигфрида и прорваться в Рур...

 — Извини-подвинься, — прервал его земляк. — Пусть штабисты ломают себе голову насчет союзников, а нам к своим попасть не терпится... Ты лучше скажи, што фри... Эриху от нас понадобилось?

 — Как ты догадался?

 — Будто не вижу, как он на меня зыркает! И хочет сказать, да язык немой. И Женьку ты недаром попер.

 — Эрих в нашей помощи нуждается. Арестован коммунист, подпольщик...

 — Да, да, —уловив знакомое слово, закивал Турба.

 — Он поддерживал связь с антифашистским комитетом концлагеря. Вместе с немцем гестапо схватило  двух русских, членов комитета...

 — Далековато залетели братья-славяне! — невольно вырвалось у Сергея.

 — Русские здесь в шахтах работают. Завтра их из гестапо повезут на казнь в лагерь. Эрих просит помочь освободить антифашистов.

 — Какой разговор. Я как штык!

 — Нас двое и подпольщиков трое. Эрих предлагает устроить аварию.

 — Каким манером?

 — Грузовик ударит в бок полицейской машине, а мы выручим смертников.

 — Пулемет не пройдет! Эсэсов лопухами не назовешь, они по грузовику до подпольщиков доберутся. А вдруг шофер при аварии погибнет, аль «черный ворон» от удара увернется?.. Попроще нужно и понадежнее. Спроси у него, может што-нибудь еще придумали?

   Костя перевел, Эрих отрицательно мотнул головой.

 — Не придумали, — вздохнул Сергей. — Он хоть точно дорогу знает, по какой братьев-славян повезут?

 — Да, да, — подтвердил немец.

   Груздев задумался, глядя на носки домашних туфель. Мягкая, теплая и удобная обувь ему понравилась. После тесноты ботинок или сапог нога в ней отдыхает. И дома бы неплохо такую иметь, да соседи засмеют, стариком обзовут. Пожилые, кого своя кровь не греет, носят в деревне опорки, катанки с обрезанными по щиколотку голенищами...

 — А если устроить засаду и гранатами «черный ворон» остановить? — предложил он.      — Мы с тобой эсэсов законтромим, а немцы смертников выручат из машины... Лимонки нужны. Трех гранат, што у нас, не хватит. И цивильную одежду пусть достают, наша слишком приметна. Переводи!

 — Есть, есть яйцевидные ручные гранаты, — заговорил Турба, — Мы думали о засаде, да боялись, как бы не пострадали невинные люди. И все же этот план более реален, чем автомобильная авария.

   Сразу после разговора Турба засобирался, сказав, что дело к вечеру, а ему перед сменой предстоит встреча с товарищами:

   Женевьева сердилась на парней, избегала их, делала вид, что не замечает Костиных попыток к примирению. Сергей после обеда спокойненько завалился на дивай и проспал до ужина, хотя француженка, спохватившись, заглядывала в комнату и тихонько его окликала.

   На стол фрау Марта подала тушеную гусятину с капустой. Ели в глубоком молчании, каждый думая о своем. За стенами бесновался ветер с дождем, по-волчьи завывая в трубах, а в уютной гостиной сухо потрескивали дрова в камине, мирно тикал маятник в больших часах. После ужина Георг и Сергей подсели к огню и закурили. Груздев поставил ноги на каминный ящик для дров из отполированной меди и рассматривал выпуклые фигуры католических монахов, пьющих пиво. Костя включил «телефункен» и четыре удара литавр известили, что начинается радиопередача о положении на фронтах.

   Женщины убирали и мыли посуду. Женевьеве даже показалось, что она вернулась под отчий кров. На родительский похож старый дубовый буфет, занимающий половину кухни, жаром пышут начищенные до желтизны подносы и латунные ступки, вот-вот сорвутся с крючочков и запорхают по углам метелочки из перьев...

 — Интересно, какая завтра будет погода? — выключив приемник, подошел Костя к камину.

 — Дождь, — приминая горящий табак в трубке, отозвался Георг, — ветер. Возможно, снежком пробросит. Уж время...

   Женевьева завела в гостиной патефон и поставила пластинку с любимой песней. Нежная, трогательная мелодия понравилась Косте, и он спросил у девушки, как она называется.

 — Кубинская песня «Голубка», — и торопливо, шепотом попросила Лисовского: —  --Скажи Сержу, я его люблю. Сильно, сильно люблю... Так и скажи!

   Смутилась, покраснела и убежала, стуча каблучками по ступенькам. Костя растерянно замер. Ее признание раздосадовало парня. Оно усложняло их отношения. Да и завтрашняя операция не располагала к душевным переживаниям. Нужно волю собрать в кулак, а не расслабляться на эмоции.

   Сперва Костя хотел промолчать, да совесть не позволила, и он рассказал другу о признании девушки. Сергей беззаботно рассмеялся:

 — Чудит Женька! Глупышка, полюбит еще своего француза и обо мне забудет. Скажи ей, пусть не шухарится, когда уедем. Вели сидеть и ждать. Без нас никуда ни шагу!

   Косте не хотелось сообщать француженке неприятную новость, но Сережку к ней не пошлешь. Скрепя сердце подошел к ее спальне и постучал в дверь.

 — Войдите! — донеслось  из комнаты. — А-а, это  ты, Костья!- в голосе разочарование.

   Девушка сидела у туалетного столика, рассматривая себя в зеркало, и кончиками пальцев разглаживала мелкие морщинки в уголках глаз.