Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

— А НАТО?

— И НАТО свое пусть тоже в задницу засунут. А если попробуют на нас наехать, то заботиться им придется не об одном летчике, а уже о многих, и не только летчиках. Еще вопросы есть?

Емельянов отрицательно покачал головой и, развернувшись, пошел прогуляться по лесу.

Какой-то сбитый сербскими силами ПВО американский самолет-разведчик отчего-то не давал ему покоя. Вроде бы действительно — мало ли что? Мало ли самолетов еще собьют в этой войне?

Его, Емельянова, дело — зарабатывать тут деньги, скрываться от российского правосудия. А потом — будь что будет.

Однако что-то здесь было не так. И Чернышев тоже не зря забеспокоился.

Может быть, в Емельянове тревогу породила наигранная беззаботность И вицы?

Вот что это значит! До него дошло. Теперь в их войну могут вмешаться американцы и решительно, как в Персидском заливе, навести тут мир. То есть война может принять более яростный характер. И главный удар будет направлен против сербов, то есть против него.

Да, он ехал сюда воевать и вполне понимал, что вместо денег может заработать кусок свинца в лоб, может попасть в плен и подвергнуться пыткам и так далее, но… Но все это было очень давно, когда он не встретил еще Злату, когда не было побега из хорватского плена, который сблизил его и эту девушку.

Раньше вообще ничего не было — не жизнь, а просто пустое существование. Теперь же умирать совершенно не хотелось. Теперь было просто необходимо жить, чтобы снова встретить Злату, чтобы помочь ей, если нужно, чтобы просто посмотреть в ее глаза…

Емельянов быстро вернулся на базу и буквально влетел, ворвался в комнату:

— Вадим, вставай!

— Что, уже пора? — Чернышев испуганно поднял голову от подушки. — Который час?

— Не знаю. Это сейчас неважно. Ты лучше расскажи, что там с этим самолетом и что с ООН?

— Каким ООН? Может, НАТО?

— Один черт.

— А что случилось?

— Да ничего не случилось, — до Димы вдруг дошла некоторая абсурдность такой его спешки. — Считай, что это просто неудачная шутка.

Чернышев многозначительно покрутил пальцем у виска и снова упал на подушку. Потом прикинул, что сон уже все равно пропал, и снова спросил Емельянова:

— Так сколько времени?

— Да вечер уже. Где-то пять, наверное, или шесть.

— Ну, хоть нормально поспал. Сейчас умоюсь, а потом у меня есть одно интересное предложение и я тебе его скажу.

— Давай, — Дима бросил Чернышеву полотенце.

Когда Вадим привел себя в порядок, он сел на кровать перед Емельяновым, достал расческу, причесался, а потом сказал:

— Я смотрю, у тебя нервы совершенно сдали — бесишься неизвестно с чего, глаза какие-то ненормальные.

Емельянов в ответ на это наблюдение только грустно улыбнулся, но ничего не сказал.

— Тут только два объяснения, — продолжил Вадим, — либо у тебя крыша поехала, либо влюбился, что в принципе — одно и то же, — Вадим усмехнулся и продолжил: — Так что давай сейчас раскрутим казаков на бутылочку «Русской» и…

Задумавшийся Дима только пожал плечами, что Чернышев принял за согласие и побежал реализовывать свое предложение. В принципе, водка здесь не была проблемой, но местную дрянь, граппу — виноградную водку, предпочитали пить как можно реже и только по необходимости, всему остальному предпочитая отечественную «Русскую».

Основательно поторговавшись с казаками и наобещав им с три короба, но потом, Вадим вернулся в комнату с водкой и закуской.

— Приступаем! — весело сказал он, потирая руки. — Сейчас примем легонько, а потом раскрутим нашу проблему со всех сторон.

Он разлил водку по кружкам и чокнулся с Емельяновым:

— Будь здоров!

— И тебе того же!

— Теперь закусим, — комментировал свои действия Чернышев. — Закусили — можно и поговорить. Ненавижу это занятие на трезвую голову, — признался он, даже не заметив, как саркастически улыбнулся при этом признании его собутыльник. — Ну, рассказывай, что ты там выведал еще про самолет.

Емельянов закурил, щелкнув зажигалкой.

— Ты сначала расскажи.

— Да я тебе все уже рассказал. Самолет упал, пилот катапультировался. Американцы просили найти, а. сербы их дипломатично отослали очень далеко, так что американцы теперь злы, как черти, и готовятся к наступлению. Конечно, возможно, что все и не так…

Емельянов задумался, силясь понять, что стоит за словами Вадима и в чем причина его веселости? Поговорить предложил и сам за водкой к казакам сбегал.

Нет, что-то тут определенно не так. Вадим бывал таким услужливым и приветливым только тогда, когда ему, Чернышеву, что-то было надо от собеседника — денег ли, помощи, простого участия… Значит, ему что-то надо и теперь — и это совершенно очевидно.

Приятели приняли еще понемногу, и Чернышев решительно сказал:

— Не знаю, что у тебя за мысли в голове, но меня вся эта беда с американцами здорово беспокоит. Я предлагаю сейчас, пока не поздно, перейти к хорватам.

— Как это?..

Вадим принялся деловито пояснять:

— Тем более, что, ты сам говорил, там значительно больше платят.

— Это не я говорю, это они так говорят, — наконец пришел в себя Емельянов.

— Раз говорят, значит — платят.

— И что?

— Ну как что? Рвем?

Емельянов вздохнул.

— Не знаю…

— Ты, главное, не тяни резину. Надо решать быстро и желательно даже сегодня.

— Почему именно сегодня?

— Время идет.

— Не понимаю, к чему такая спешка.

Презрительно хмыкнув, Чернышев объяснил тоном школьного учителя:

— Время — на вес золота… Так что думай. А пока расскажи про хорватов. А то ты про плен толком и не рассказал.

— А что говорить — плен как плен, — отмахнулся Дима. — Издеваются, в вонючих камерах держат. Кормят баландой.

— Понятно. А тебя там, думаю, явно по голове били, рефлексы отбили окончательно. С чего это ты сегодня такой задумчивый? Меньше думай, — посоветовал Чернышев, — здоровее будешь…

— Ты много не думаешь — по тебе очень заметно, — вздохнул Дмитрий.

— Главное в жизни иметь крепкое здоровье и много-много денег, — Чернышев сделал вид, что не расслышал колкости напарника, — а остальное можно всегда купить. Зачем мне думать — пусть за меня это другие делают…

Емельянов молчал. Было заметно, что Дима все время порывается сказать нечто важное, но не решается.

— Да ладно, рассказывай.

Дмитрий поднял голову.

— Что?

— Я же вижу, что ты что-то скрываешь, — приободрил его Чернышев.

— Понимаешь, я там видел девушку…

— Где? В плену?

— Да. У хорватов…

Чернышев заржал:

— Ставлю десять против одного, что я знаю, что у тебя было…

Дима нехорошо посмотрел на бывшего омоновца. Что тот может понимать в любви. Но сказать гадость может всегда. Если он сейчас о Злате…

Однако Чернышев имел в виду фигуру неопределенную.

— Ты встретил ее в плену, познакомился поближе и ее сексуальные таланты сразили тебя навек. Так? — и не дожидаясь ответа, добавил: — Только ты это из головы выбрось. Не место здесь и не время. Так, перепихнуться — это пожалуйста и сколько угодно, если не боишься триппер или спидяру подхватить.

— Дурак ты, Вадим. Если бы ты только знал, какая она… — Емельянов осекся, не желая, чтобы Чернышев своим грязным языком мусолил эту тему.

— Да-а-а… Твое дело совсем дрянь, как я посмотрю. Давай лучше выпьем по этому поводу, — и разлив водку по кружкам, Вадим произнес тост: — За вечное и пламенное чувство. Пусть оно не покидает вас на долгие-долгие годы. У вас все наладится — и вы будете жить вместе долго и счастливо. Будь!

Выпили вновь. На этот раз Емельянов не захотел чокаться с собутыльником.

— Баба бабой, — первым нарушил молчание Вадим, — а только это тебе еще один предлог валить отсюда побыстрей.

Емельянов в который раз пожал плечами.

— Вот-вот, — продолжал наставлять Чернышев. — Ты сомневаешься? Ну сомневайся, сомневайся, пока не придут американцы, Сталлоне и Шварценеггеры, со своей электроникой и всех нас покоцают, перестреляют. Они с нами долго церемониться не будут, ясно?..

В чем, в чем, а в этом Чернышев был прав — и Емельянов понимал это хорошо. Кто они тут, русские наемники? Сербы вряд ли будут помогать им выпутываться из неприятностей, если такие последуют со стороны наводящих порядок американцев.

Чернышев со снисходительной улыбкой смотрел на своего напарника.

— Думай, Дима, думай…

— Думаю, — Емельянов потер лоб. — Ты только на меня не дави.

— А тут у тебя еще и нежное, высокое чувство, к тому же взаимное? И вообще: никак не могу понять, где же ты ее умудрился оттрахать? Неужели в камере?

Это было уже просто невыносимо — Емельянов, ничего не говоря, затушил сигарету и вышел из комнаты…

Глава 8