Красный Петушок - М. Сэблетт

Первым моим действием было послать Николя к де ла Коста и осведомиться, когда я могу представиться ему, а также передать привет Марии. Он возвратился с взволновавшим меня ответом, что дядя и племянница уехали в одно из имений на юг и в Париж их ждут не скоро. Я с горечью проклинал де ла Коста, так как видел в этом отъезде злой умысел — разъединить меня с любимой девушкой. Когда Мартин смеялся над моим нетерпением, я страшно злился, что его еще больше забавляло.

После того как я выспался, настроение мое улучшилось, и мы с Мартином отправились к известному ювелиру Фору, которому можно было доверять. Это был высокий человек с выражением любопытства в глазах. Он провел нас в небольшую комнату, откуда вела дверь в другую, побольше, которая была полна работавшими мастерами и учениками, сидевшими на длинных скамьях. Узнав по какому делу мы пришли, он прикрыл дверь и попросил показать драгоценности. Он долго рассматривал содержимое мешочка, поворачивал камни своими тонкими пальцами, тщательно изучая их через какое-то странное стекло, находившееся у него в одном глазу.

— Господа, — сказал он наконец, — за эти драгоценности вы можете выручить громадное состояние. Оценить все это довольно трудная работа, на это потребуется не меньше недели. Я, тем не менее, могу взяться за нее и сообщу вам мою оценку; если сумма эта удовлетворит вас, я возьму эти драгоценности за назначенную мною цену.

Мы согласились на это и стали уходить; перед уходом я выбрал среди драгоценностей большой рубин с прекрасным блеском для подарка Марии и заставил Мартина взять себе безукоризненный изумруд, вставленный в кольцо; кольцо изображало дракона с изумрудом на голове и золотыми когтями. Он взял его неохотно, хотя очевидно было, что он восхищается им.

В течение нескольких недель я жил в Париже, не видя любимой девушки и ничего не слыша о ней. Я предпринимал экскурсии по городу и с каждым днем все больше знакомился с его улицами и переулками. Они меня притягивали и в то же время отталкивали. Под веселой наружностью чувствовалось множество интриг и злых умыслов; но я был осторожен, держал язык за зубами, не вступал в споры и имел шпагу в ножнах. Большую часть времени я проводил в обществе Мартина, и некоторые из его друзей стали также и моими. Терпеливо продолжал я ждать возвращения Марии.

Наконец они прибыли. Мне хотелось, чтобы Мартин сразу же представил меня графу де ла Коста и чтобы он, заменяя моего отца, просил руки его племянницы. Таким образом, Николя опять отправился туда и пришел с ответом, что де ла Коста будет рад принять нас на следующий день. Снова я стал ждать, находясь попеременно то в веселом, то в мрачном настроении; но так как всему бывает конец, желанный час наступил. Когда мы пришли к де ла Коста, лакей доложил о нас и ввел к нему. При первом взгляде дядя казался точной копией того де ла Коста, который погиб в пустыне Нового Света: но при более близком знакомстве оказалось, что он скуп на слова, в то время как тот был болтлив и груб в обращении, погибший же был вежлив и приветлив. Некоторое время мы говорили о пустяках. И в это время де ла Коста бросал на меня острые, пронизывающие взгляды; затем Мартин удалился с ним к оконной нише и приступил, наконец, к важному для меня разговору, предоставив меня самому себе. Когда они возвратились ко мне, я ничего не мог прочесть на их лицах: Мартин был серьезен, как всегда, а выражение лица де ла Коста было непроницаемо. В высшей степени церемонно он благодарил меня за мое участие в спасении его племянницы и был так милостив, что послал за нею, когда я осведомился о ее здоровье.

Она вошла в комнату такой легкой походкой, что, казалось, ее маленькая ножка не касалась пола; ее милое лицо выражало столько счастья, что я был вполне вознагражден за длинные недели одиночества и сомнений. Мы с трудом держали себя с достоинством в присутствии старших — благоразумно называя друг друга «мадмуазель» и «мсье», — но ее глаза говорили мне все то, что я так хотел знать. Когда я поднес ее руку к своим губам, я почувствовал успокаивающее пожатие ее нежных пальчиков. Некоторое время мы говорили натянуто о вещах, которые нас мало интересовали, а затем, слишком быстро для меня, Мартин и я должны были откланяться.

— Граф де ла Коста ничего не имеет против нашего сватовства, — сказал мне Мартин, когда мы пришли домой, — но он предпочитает подождать до вашего благополучного возвращения из экспедиции, которую мы намереваемся предпринять. Если вы и Мария будете того же мнения, то он даст свое согласие и передаст ей наследство ее отца, которое до сих пор находится на его попечении. Я знаю, что это горькая пилюля, Блэз, но де ла Коста имеет преимущество…

— Небольшое оправдание! — прервал я его. — Я ему не нравлюсь…

— Нет, Блэз, я думаю, дело не в том, что вы ему не нравитесь, а в том, что есть другой, который ему нравится больше.

Моя рука инстинктивно схватилась за рукоятку шпаги; Мартин заметил это.

— Нет, сын мой, этого никогда не будет, — сказал он.

Таким образом, я должен был согласиться с настоящим положением вещей.

Через несколько дней ювелир Флор вручил мне деньги за проданные драгоценности Беннони. Для французского дворянина высокого ранга эта сумма дала бы определенное благосостояние, для бедного же гасконца это было громадное богатство.

Два раза в течение года я посетил Брео, где плотники и каменщики работали над постройками, которые я решил воздвигнуть; они работали по указанию опытного управляющего Мартина, которого он мне предоставил на это время. Еще два раза я отлучался из Парижа по делам, касающимся нашей экспедиции. Пять раз Доминик де Гурж приезжал в Париж советоваться с Мартином и со мною. Продажа его поместий затянулась, и он выручил гораздо меньше денег, чем думал, так что Мартин, я и некоторые его друзья дали необходимую сумму, чтобы закупить и снабдить всем необходимым суда для нашей экспедиции.

В течение этих месяцев я ни разу не видел Марию одну: всегда кто-нибудь присутствовал при нашем свидании — или ее бабушка графиня Матильда, или ее горничная — угрюмая старая дева, а иногда и сам граф де ла Коста. Все мои ухищрения не помогли обмануть их бдительность. Случайное прикосновение, брошенный украдкой взгляд любви — вот и вся наша радость.

Наконец, к концу 1567 года пришло давно ожидаемое известие из Бордо от Доминика де Гуржа о том, что мы отправимся через две недели. Я об этом сообщил Марии при свидании; она ничего не сказала, но ее милые глаза омрачились страхом. Граф де ла Коста, казалось, был очень заинтересован нашей экспедицией и задал мне ряд вопросов. Хотя он был нашей веры, я ему ничего не сказал об истинной цели нашего предприятия. Тогда же я решил повидать Марию одну перед отъездом из Парижа.