Преобразователь - Ольга Голосова

Вот опять. Все просто норовят умереть при встрече со мной!

– А меня не Азраил 74 зовут, уважаемый, что при встрече со мной каждый переходит в вечность, не подготовившись? (Как излагаю, собака, как излагаю!)

– Нет, бек, не смейся. Ты расул.

– Что это значит?

– Это значит «открывающий дверь», или «проводник». Мы все ждем махди 75, но никому из смертных не дано знать, когда он придет и придет ли. Но иногда в мир приходят те, кто может разделить то, что так и не смогло соединиться. Ты знаешь, мир правоверных со дня смерти пророка разделился. Все это знают. Но не все знают истинные причины. Подумай, и, может, ты догадаешься почему. Две жены и десять наложниц было у пророка. Но он не оставил наследника, потому что наследник должен прийти, а не родиться. Одни из нас стали ждать истинного наследника, а другие пошли путем закона, желая взять то, что не могут усвоить. Я думаю, ты поймешь остальное, а я умолкаю, дабы меня не обвинили в кощунстве слепцы, не знающие, откуда у них растет голова, а откуда – ноги.

Я не думал долго, куда мне отправиться. Прежде чем ринуться на поиски таинственного Ибрагима, я хотел наведаться туда, откуда меня вынесли, – в дом моих нечаянных родственников, братьев-сватьев моей мачехи. Опять же, прикольно. У меня, оказывается, и мачеха была, или она так не называется, потому что мама ее пережила? Ну, значит, в дом к родственникам покойной законной жены моего папы.

Конечно, не один я такой умный, поэтому, скорее всего, меня где-нибудь в кустах будет поджидать парочка дюжих молодцев. Но мы… А мы их обдурим. Сделать себе роскошный бюст из воздушных шариков, вымазать рожу хной и напялить узбекский халатик – меня и родная мама не узнает. А что, если еще покраситься в черный цвет? Мысль о предстоящем преображении столь вдохновила меня, что я едва не забыл о главном. А что, други мои, главное в нашем с вами убогом существовании? Правильно, деньги.

Если бы деньги у нас с вами не были главными, то и существование наше нельзя было бы назвать убогим. Вот такая максима, достойная Марка Аврелия76, сменившего Рим на капусту.

А капусты-то мне и не хватает. В нынешнем смысле, впрочем, а не в Марк-Аврелиевом. А где ее взять? Можно банально ограбить кого-нибудь. Можно украсть. Можно заработать. А можно… Мысль моя устремилась в бесконечность, но, как говорил тюремщик герцога де Бофора, если бы хоть один план побега из тех четырехсот, что имеются в голове его высочества, был верным, он давно бы сбежал.

Посему я решил снова прибегнуть к помощи милосердных и тем прекрасных женщин.

Сойдя с автобуса на задворках Бухары, где пахло, как и триста лет назад (когда-то из-за полного отсутствия канализации и привычки жителей испражняться на улицах арабские философы переименовали Священную Бухару в Абу-Хару, что в переводе означает «отец дерьма»), я пошел искать цирюльню. Обойдя некоторые, а всего было их великое множество, я, понаблюдав за парикмахершами, выбрал подходящую.

Ханум 77 лет под семьдесят, обладательница необъятных форм, лихо выплеснула грязную воду из тазика в чахлый палисадник перед крыльцом. Едва она скрылась за дверями, как я, приняв самое жалкое выражение лица, вошел в женское отделение, чем вызвал страшный переполох среди не до конца раскрепощенных женщин востока. Они охнули и схватились за платки. Я же направил стопы к необъятной мастерице и бухнулся перед ней на колени.

– Матушка, спаси, возопил я, хватая ее за руки. Женщина вздрогнула, в ее черных миндалевидных глазах мелькнуло изумление, но в ту же минуту она махнула рукой молодицам, и они кинулись вон.

– Ай, зачем мужчине стоять на коленях? – спросила цирюльница, и я подумал, что опять не ошибся.

– Матушка, меня хотят убить, и, если вы верите в Аллаха, вы должны мне помочь.

– Аллах – это хорошо, но ты, может быть, вор или спал с чужой женой?

– Спаси Господи, – вырвалось у меня от всего сердца. – Причем тут жены? Я сбежал от русской разведки, потому что не хочу быть наемным убийцей. Мне надо вернуться домой. Я здесь у родственников гостил, а они меня поймали. Мне нужно к родственникам – у них мои документы.

Женщина молчала. Ее лоб был до бровей скрыт разноцветным шелковым платком, сильные пальцы в перстнях скрестились на необъятной груди. Я не отрываясь смотрел в ее живые черные глаза и твердо верил, что она не откажет мне. Мало кто из женщин, когда им не угрожает опасность, может отказать мужику. Читайте Мопассана.

– Так чего хочешь? – спросила она, и я решил, что с колен можно встать. Я вскочил и, склонившись к ней с выражением то ли почтительного сына, то ли молодого джигита, произнес:

– Мне нужно, чтобы вы помогли мне изменить внешность. Покрасить волосы, кожу, постричь – что угодно. Беда в том, что мне совершенно нечем за это заплатить.

– Ай, дорогой, зачем деньги? Не можешь заплатить, поможешь и мне, так?

Я вообразил себя проданным в рабство и осторожно ответил:

– Уважаемая, чем смогу – помогу.

– Вот и хорошо.

Женщина взяла меня под локоть и увлекла в хтонические недра трущобной цирюльни.

Усадив меня в скрипучее кресло времен Брежнева, она набросила на меня покрывало и окинула цепким профессиональным взглядом.

– Что хочешь?

– Хочу быть лысым брюнетом со смуглой кожей. Кожу можно хной…

– Ай, бек, ай, дорогой, ты свою маму рожать учил?

– Молчу-молчу.

– Давай сначала покрасим, потом пострижем, как здесь мужчины носят. А кожа… Можно кожу. Сейчас автозагар продается, но он проступит только часов через шесть, да и ляжет плохо. Что ж, украсим тебя, как невесту к свадьбе.

Женщина засучила рукава полосатого платья и принялась за работу. Сначала мне на голову нанесли отвратительно воняющую смесь под лихим названием «Черный бриллиант». Затем я посидел с полотенцем на голове за занавесочкой в каком‑то закутке, где развлекался тем, что слушал болтовню местных красавиц, причем понимал из нее только слова типа «мобильник», «рубероид» и «мерседес». Потом меня вывели, помыли мне голову и показали мне себя. Я ахнул. Если бы я знал раньше, что из меня получится такой сексуальный брюнет, я бы сделал это себе сам. Над моей буйной головой хищно лязгнули острые парикмахерские ножницы.

– Лысым ты всегда стать успеешь, дорогой.

И на пол полетели клочки волос цвета воронового крыла. Хорошо, что раньше я предпочитал буйную шевелюру, так что теперь было из чего фантазировать.

Через пятнадцать минут я превратился в знойного джигита. Узбека, конечно, из меня не получилось, разрез глаз подвел, но чеченец с твердым подбородком и злыми синими глазами вышел отличный. Надо прорепетировать гордую сутулость и пореже моргать во время разговора.

В последний раз щелкнув ножницами, ханум гордо откинула назад голову и оглядела свою работу.

– Ай, хорошо! – она смачно поцеловала кончики своих пальцев и велела мне выйти обратно в каморку.

На узбекском она позвала девушку и что-то ей сказала. Затем вошла ко мне.

– Я послала Лейлу на базар, она купит индийской хны, куркумы, чая и черного кофе. Будем наряжать тебя дальше, дорогой, – ее глаза лукаво сверкнули, и я вспомнил, что в каждой женщине есть змея.

Затем ханум вытащила из фартука замусоленный мобильник и кому-то позвонила.

– Сыну звоню. Он одежду принесет, как здесь носят. И проводит тебя куда надо.

– Нет, уважаемая. Провожать меня не надо. Если с твоим сыном что-нибудь случится, его кровь будет на мне. Поэтому я сам. И как зовут тебя, кого мне благодарить?

– Зови меня матушка Фирюза. Я делаю это тебе не за деньги, а потому что между бровей у тебя читаю я дальнюю дорогу и не хочу ее обрывать. Я старая и умею читать печать Аллаха на людях. Сегодня я помогла тебе, завтра – твои дети помогут моим. Не все можно купить за деньги, дружба – одна из этих вещей.

Женщина вздохнула.

– Давай чаю попьем, все равно ждем. Куришь?

– Да.

Я знал, что ей интересно. Любой интересно только одно – почему выбрали именно ее. И конечно, я не мог промолчать.

– Ханум, вы, наверное, думаете, почему я выбрал вас?

Женщина едва заметно кивнула, и ее щеки порозовели.

Дорого бы я заплатил, чтобы щеки моих женщин розовели не только от денег и оргазма.

– Я недолго живу, но жизнь дала мне женщина. Первым, кто полюбил меня кроме матери тоже была женщина. (Или Эдичка???). Женщине я дарил любовь. Если я доживу до старости, то стелить мне постель и кормить с руки будет женщина. Ханум, однажды я осознал, как глупы мужчины, пренебрегающие женщиной. Нет, не в удовольствиях и отдыхе, а в труде и дружбе. За свою недолгую жизнь я научился разбираться в женщинах, как одни разбираются в оружии, а другие – в книгах. Если мужчина – глаз, то женщина – его зрачок. И если относиться к женщине, как к рабыне, ты сам станешь рабом еще более жалким. Ведь кто кому служит – тот тому и раб. У Сулеймана, мир его праху, была тысяча жен и разве они служили ему? Он служил им, и за это Аллах оставил его. Кому может довериться тот, кто слаб? Более сильному. Но лучше, если сила одного будет отлична от силы другого. Стрела никуда не полетит без лука, – я замолчал и склонил голову, отпив из маленькой бирюзовой пиалы.