Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

кто регулярно нарушает закон, опять попадется. Это я вам как юрист говорю. И пойдете вы по этапу…

— У твоей сестры, Мариночка, очень своеобразный юмор.

Тимофей хотел добавить еще кое-что, но резкий дверной звонок заставил вздрогнуть всех троих.

— Гарик! — прошептала Марина.

— Ничего не поделаешь! — Вика поправила бретельки платья и повела бедрами, будто проверяя, так ли плотно прилегает его ткань к телу. — Я пошла открывать.

— Кавалеры пожаловали! — хмыкнул Тимофей. — Развязала бы, что ли, зачем позорить?

— О позоре забеспокоился! — Марина потихоньку обретала прежнее душевное равновесие. — Раньше нужно было думать. Когда шел туда, куда тебя не звали. И потом, тебе же сказали, кто у нас старший. Младшая сестра.

— Неужели это маленькая Витуська? — раздался в коридоре голос Георгия. — На улице встретил бы, ни за что не узнал. Какая красавица выросла! Держи, май бэби, тебе, как и положено девице на выданье, белые розы. А твоей сестре, как ты догадываешься, красные. — Он шагнул в гостиную. — Мариночка…

Затем его взгляд зацепился за лежащего на полу мужчину, и он внимательно на него посмотрел.

Наверное, Гарик с детства воспитывал в себе привычку к выдержанности, умению прятать чувства, не отражая их внешне.

Еще в техникуме однокурсники удивлялись его невозмутимости и рассказывали о нем всякие небылицы. Никому из них не удавалось сбить его с толку даже на спор.

Вот и теперь. Гарик подарил букет цветов Марине, поцеловал ей руку.

— В этом платье, Маришка, ты сногсшибательна!

А потом подошел к Тимофею.

— Извини, мужик, руку тебе не подаю, потому что все равно пожать ее ты не сможешь. Меня звать Георгием.

— Тимофей, — нервно хохотнул тот.

— А что, подруга, неплохо живешь, — между тем огляделся гость и пояснил для Тимофея: — Мы с Маринкой старые приятели. В техникуме вместе учились. Сегодня впервые за десять лет увиделись. Предложил подруге должность главбуха, а она в ответ решила прогнуться, в гости пригласить.

— Вот еще, прогнуться! — фыркнула Марина.

Гарик повернулся к ней:

— Я, кстати, там небольшой пакетик Витуське передал. Свой скромный вклад, пока ты еще не главный бухгалтер. Хочешь, помоги ей, а мы — мужчины — пока пообщаемся.

— Думаю, Вика будет недовольна, если я оставлю вас одних, — сказала Марина.

— Тимоха, серебристый «мерс» твой? — поинтересовался Гарик, не отвечая на ее реплику.

— Мой.

— Я как чувствовал, именно его подпер. Веришь ли, у подъезда негде приткнуться. Все говорят, плохо живем. У каждого второго — машина.

— Это ничего. Я все равно пока не могу сесть за руль, — отозвался Тимофей.

Вика на кухне гремела посудой, видно, пакет Георгия оказался не очень маленьким и требовалось его разложить. Он сам с удовольствием плюхнулся в кресло.

— Господи, как я устал! Целый день будто заводной… Маришка, ты чего столбом стоишь? Расслабься, чувствуй себя как дома… А этот парень так и будет связанный лежать?

— Вика развязывать не дает.

— Не даю. — Вика вошла и поставила на стол поднос с тарелками. — Развяжи его, а он буйствовать начнет. Ворвался к нам со своим автоматом, чуть меня заикой не сделал. Нет, вы как хотите, а я против. Пусть скажет спасибо, что в милицию не позвонили. Марина настояла: давай маску снимем, посмотрим. Любопытная Варвара! Оказалось, знакомый.

— Может, он слово даст хорошо себя вести? — предположил Гарик.

— Слово! Ты словам веришь? — ехидно поинтересовалась Вика.

— Чтобы да, так нет, как говорил в известном фильме Буба Касторский. Иначе я давно бы вылетел в трубу. Но ведь здесь-то не бизнес. И как я понял, человек он вам знакомый. Или ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Это Маркин хахаль.

— Виктория!

— Видишь, ей не нравится. А как тогда его называть?

— Знакомый.

Тимофей шевельнулся и многозначительно кашлянул. Марина покраснела.

Мы — словно половинки двух разбившихся зеркал. Обрезать можно, склеить, только трещина видна. И лезут в эту трещину, не пряча свой оскал, Косматые чудовища. И мрак. И тишина… Ну что же, остается наше зеркало разбить, Удариться в веселие и пьяный тарарам. А жалко; я ведь мог тебя лет тысячу любить И на руках нести тебя по рифмам и мирам.

— Что это он за стихи читает? — поинтересовалась Вика.

— Наверное, те, что сам написал.

— Ты не говорила, что он еще и поэт.

— Не успела.

— Здорово, правда? У какого-то юмориста был поэт-мазохист, а этот, значит, поэт-рецидивист.

— Заладила, рецидивист!

Марина отчего-то рассердилась на саму себя и пошла на кухню, наказывая сестре:

— Ты уж тут мужчин развлекай, а я остальное сама доделаю.

— Да, девчонки, с вами не соскучишься! — покачал головой Георгий. — Ну-ка, Витуся, принеси мне с кухни острый нож.

— Но, Гарик, давай я хоть автомат спрячу.

— Неси, я сказал! Феминистки! Не для нашей страны эта выдумка. Нашу бабу покорность красит, женственность… Ты что, в самом деле здесь стрелять собирался?

— Да какой там стрелять! У меня автомат и не заряжен вовсе. Разозлился, вот и попугать решил. Бросила она меня…

— Это бывает.

Недовольная Вика принесла нож, и Георгий собственноручно разрезал путы.

— Ты посмотри, что эти Меньшовы удумали! Колготками тебя связали… Как же ты им подставился?

— К Виктории спиной повернулся. Она меня и отоварила. Хрустальной вазой.

— Все-таки не молотком каким-нибудь.

— И это успокаивает.

Тимофей, морщась, потер запястья.

— Ты их не обижай, — без улыбки сказал Георгий. — Не думай, будто девчонки одни. И за них заступиться некому. Теперь я у них есть.

— А ты кто такой? — воинственно начал говорить Тимофей.

— Кто я такой, всем давно известно. А вот кто ты такой? Сам-то хоть знаешь?