Артиллерист: Назад в СССР (СИ) - Ларин Павел

— Круто…

В принципе, ответ был понятен, не понятно только связано это как-то с моей ситуацией или нет. Или просто совпадение. По крайней мере, теперь вполне очевидно, почему мать так категорически была против службы Соколова. И в принципе, понятно, почему он сам попёрся. Скорее всего на фоне того, какая биография у отца и деда. Правда, мне от этого не легче. Потому что вообще неясно, при чем тут я. Хотя, знал бы сразу эту историю, может, избежал бы учебки в том виде, в каком она у меня была. Блин... А как тогда Исаев? В общем, с одной стороны стало немного яснее, с другой, еще больше запуталось.

Но самое главное, все эти разговоры про родителей и дедов сбили настрой Ольги Валерьевны. Чем я благополучно и воспользовался. Выдал ей какую-то фигню про детскую травму, которую она разбередила, и выскочил из кабинета.

Олечка только успела вслед мне крикнуть, мол, какая, нахрен, травма, если я сам спросил.

Тем не менее, избежать крайне нежелательного продолжения этого романа мне удалось. Честно говоря, можно было бы забить на все и по полной воспользоваться щедрой душой Ольги Валерьевны. Ясное дело, никто там на ней жениться не собирается. Я же не дебил. Но как-то решил, неправильно это по отношению к Соколову. Он ей не нужен. Это факт. Судя по всему, романтичная, возвышенная особа, на самом деле очень даже хитрожопая стерва. Подумала, как удачно ей внук героя подвернулся. Да еще, так думаю, там и от отца плюшки имеются. Плохо, что ли? К рукам прибрала, хорошее положение получила. Это же Союз. Тут иначе к вершинам достатка и благополучия особо не доберёшься.

Тем не менее, определённую информацию я получил. Только не знал, что с ней делать. Тем более, очень скоро стало не до этого.

Судьба распорядилась так, что мы с Соколовым встретили ее. Катеньку.

Это вышло совсем неожиданно. Причём, неожиданно с самого начала всей истории.

К нам в часть прибыл какой-то проверяющий из Москвы. Мы его особо не видели. Что он там проверял, зачем, в каком направлении, нам тоже не докладывали. Тем более, у меня, например, уже имелся печальный опыт выступления перед всякими проверяющими. В этот раз я подумал, никак не засвечусь. Поэтому даже и не интересно было. Главное, что нас опять, по заведенной армейской традиции, гоняли несколько дней, чтоб все на территории было идеально. Включая казармы и каждый закоулок.

И тут нарисовался прапорщик Сердюк. Тот самый, у которого я в первый день получал белье. Он вроде как-то меня не взлюбил. Уж не знаю, почему. Хотя, нет. Вру. Догадываюсь в чем причина. Была у нас история.

Подходит он ко мне однажды с загадочным лицом.

— Соколов, говорят, ты стихи пишешь?

— А с чего вы взяли, что я стихи пишу? — Отвечаю вопросом на вопрос.

Потому что уже знаю, в армии ничего просто так не спросят. Если интересуется, значит, имеется какая-то очередная тема. И не факт, что хорошая. А я уже замполиту строчить поэмы удолбался. Он меня, конечно, из санчасти и цепких рук Ольги Валерьевны спас, но е-мое, конец то этому поэтическому марафону должен быть или как. Поэтому решил не торопиться с чистосердечными признаниями. А то еще прапор припашет.

— Ну, — говорит он, — Я знаю, ты замполиту помогаешь. А у меня, понимаешь, завтра ровно год свадьбы, хочу жене, Маше, необычный подарок сделать. Напишешь для нее стихи красивые, романтичные? Типа, от меня? Я уже открытку с гвоздиками купил.

И протягивает мне открытку. А на ней реально гвоздики отвратительного вида. Такая открытка, которую на 1 мая дарить надо. Товарищу или коллеге.

— Ладно, — говорю, — попробую.

Хотя, вполне понятно, эти гвоздики никакими стихами не перекрыть.

— Попробуй. А я в долгу не останусь. — Сердюк даже подобрел. Сразу смотреть стал ласково.

— Вы уж лучше останьтесь в долгу, — говорю. — На всякий случай.

— Вот сразу видно, что поэт, — заявляет прапорщик . — Что-то, вроде, говоришь, а чего говоришь — ни хрена не понятно.

Короче, взял я у него открытку, вспомнил о ней только под вечер и быстренько написал какую-то чушь:

Я люблю тебя Наташа.

Бесконечно счастье наше.

Без тебя я, как без рук,

Мой надёжный, верный друг.

Только закончил, прапорщик забегает. Спросил готово ли, схватил ее, сунул в карман и убежал. В принципе, что там проверять, если он сам не в зуб ногой, ни в рифме, ни в размере, ни в литературных приемах.

На следующее утро появляется в казарме, а под глазом фингал на пол лица.

— Где этот, мляха, поэт? Где этот, сука, Маяковский?

Я сразу по его интонации понял, что-то пошло не так. Он ко мне подбежал и открытку в лицо тычет.

— Ты чего, скотина , написал? Ты чего написал, падла?

— Вам рифма не понравилась, товарищ прапорщик? — Думаю, ты погляди, эстет хренов. Ему еще и стих не зашел. Сразу надо было смотреть.

— Какая, нахер, рифма! Мою жену Машей зовут! Машей, а не Наташей, дебила, млять, кусок! Она меня всю ночь лупила всем, что под руку попадётся. Сказала, конец и мне, и лярве Наташке. Найдёт ее один хрен. Пришлось рассказать правду. Не поверила сначала. А потом еще добавила за то, что не сам сюрприз готовил, а солдата просил. Устроил ты мне, сволочь, годовщину свадьбы. Стрелять вас, поэтов, надо!

Вот с тех пор и не заладилось у нас с прапорщиком. Он как меня видел, так сразу настроение у него портилось.

Все время говорил, слишком рожа у меня хитрая. Мол, заметно, мозг соображает, как бы, кого надурить. Видимо, опасался прапор конкуренции.

Ну, а в тот день, я дневальным был как раз. Подфартило так. Смотрю, идет. Остановился, почесал затылок, а потом приказал мне разыскать моего командира взвода, вроде бы сидевшего на политзанятиях в "ленкомнате", и взять у него ключи от каптёрки. Сразу было понятно, это прям не очень хорошая идея.

— Так там же заезжий полковник "причёсывает" офицерский состав. — Откровенно ответил я Сердюку. — Бобо будет, однако!

— Ну не мне же туда идти, напарываться — не менее откровенно ответил товарищ прапорщик, а потом дал команду:"Выполнять!"

Думаю, вот красавец мужик. Молодец.

Но для себя решил, хрен там. Не выйдет у Сердюка меня под монастырь подвести. Пока шел, досконально продумал, что буду говорить и в какой последовательности. Главное, не перепутать.

Стучу в дверь Ленкомнаты. Открываю и без запинки отчеканиваю по очерёдности.

— Товарищ полковник, разрешите войти? Товарищ полковник, разрешите обратиться, рядовой Соколов. Товарищ полковник, разрешите обратиться к старшему лейтенанту такому-то. Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться и далее по сути вопроса.

Народ в Ленкомнате только успевает головами крутить: на полковника — на меня, на полковника — на меня, на старлея — на меня.

Забрал, наконец, ключи, и вроде ничего не перепутал.

Теперь, чтоб смыться отсюда, всё в обратной последовательности отдолдонил. Но чётко, красиво. Без запинки. Из принципа. Чтоб Сердюк, сука такая, слюной подавился от злости.

— Разрешите идти, товарищ полковник?— Закончил я свою фееричную речь.

Раз! Через левое плечо. Щёлкнул каблуками, как белогвардейский дворянин из кино. Дверью Ленкомнаты грохнул. Но не сильно. Чисто для поддержания эффекта. За дверью — тишина. Там, похоже, шок еще не скоро офицерский состав нашей части отпустит.

Но оказалось в итоге, я не только прапорщика бороднул, я и на проверяющего произвёл неизгладимое впечатление. Тем, как красиво все сделал. По уставу, порядку и армейскому этикету. Говоря, у полковника чуть слеза не побежала от радости. Вот, мол, какие солдаты у нас. Орлы! Он же и распорядился поощрить меня.

Какое может быть поощрение для солдата-первогодка? Не медаль же. Ясное дело — увольнительная в город.

Для меня это, как гром среди ясного неба. С одной стороны — приятно. С другой — нахрен она нужна? Город незнакомый. Пилить еще туда.

Но главное, прапорщику эта ситуация, как серпом по энтому месту. Он как услышал про поощрение, его аж перекосило.