Пегас - Даниэла Стил

Они с Марианной ходили на озеро купаться и в этот раз вели больше серьезных разговоров о войне, смерти и жизни в постоянной неопределенности и тревоге. Эдмунд рассказал, что Лондон жестоко разрушен, множество людей погибли или были тяжело ранены. Он признался, что, помня о страданиях соотечественников, проще вылетать на боевые задания в Германию, хотя страшно представить, что бомбить приходится не только военные базы, но мирные города. В этот приезд Эдмунд показался Марианне намного серьезнее, чем в июне. Взросление доставалось дорогой ценой.

– А как ты? – нежно спросил он. – Все еще скучаешь по дому? – Гостья прожила в замке уже полгода и успела искренне полюбить Изабеллу.

– Твоя мама такая добрая! – восхищенно воскликнула она. – Порою мне становится неловко за свое присутствие. Трудно сказать, когда удастся вернуться на родину. – Да, иногда, несмотря на гостеприимство хозяев, она чувствовала себя обузой. Чарльз даже давал деньги на мелкие расходы. Алекс планировал при первой же возможности расплатиться с другом, но Марианна все равно переживала и считала, что злоупотребляет расположением маркиза и его супруги. – Ты просто обязан поскорее победить в этой ужасной войне, чтобы я смогла вернуться к отцу, – убежденно заявила она, и Эдмунд улыбнулся.

– Предпочитаю видеть тебя здесь, – ответил он, глядя ей в глаза. – Настолько, что, пожалуй, не буду спешить с победой. – Он взял ее за руку и повел по аллее. На этот раз слова прозвучали абсолютно серьезно, без тени шутки. Война истрепала людям нервы, и даже романтичная Изабелла постоянно тревожилась за сыновей. Все вокруг мечтали только об одном – о мире, особенно Марианна: она устала беспокоиться об отце.

Перед самым отъездом Эдмунд снова пригласил Марианну на прогулку. Остановился в глубине аллеи, пристально посмотрел в глаза и попросил:

– Если вдруг со мной что-нибудь случится, позаботься о маме, хорошо? Она тебя очень любит, а если мы с братом не вернемся, ей будет очень плохо. – Марианна поняла, какая огромная ответственность ложится на ее плечи, но Эдмунд тут же поразил еще больше. – Думаю, перед отъездом стоит признаться, что не она одна успела тебя полюбить. Кажется, я тоже. С июня только о тебе и думаю. – Марианна на миг растерялась. До сих пор она считала его другом, как и Тобиаса. Потом в голову пришла мысль о том, что постоянная опасность заставляет относиться ко всему глубже. Эдмунд продолжал серьезно смотреть, и вдруг она оказалась в его объятиях, а в следующее мгновение они уже страстно целовались. Наконец, с трудом отдышавшись, Марианна слегка отстранилась и искренне попросила:

– Пожалуйста, постарайся остаться в живых… кажется, я тоже тебя люблю. – Все произошло очень быстро и неожиданно. Он был неотразимо красив, но она любила его ребячество, озорство, чувство юмора и доброту. Он был очень похож на мать.

– Обязательно постараюсь, – заверил Эдмунд и добавил: – Теперь, когда мы выяснили главное, считаю своим долгом уточнить, что мне не просто «кажется», что я тебя люблю. Я точно это знаю. Просто, когда говорил, не хотел тебя пугать.

– Спасибо, – поблагодарила Марианна со смущенной улыбкой и поправила растрепавшиеся волосы. – Я тоже тебя люблю. И еще раз прошу: береги себя. Ты мне нужен. – Она уже потеряла много дорогих сердцу людей, но нашла его и теперь очень боялась новой утраты.

– Я не умру, – со спокойной уверенностью произнес Эдмунд. – Не могу тебя бросить.

– Это обещание? – уточнила Марианна.

– Торжественная клятва, – ответил Эдмунд и твердо посмотрел в ее глаза.

– Верю и буду ждать.

– Договорились. – Он снова поцеловал и на миг удержал в объятиях, не находя сил расстаться. – Вернусь, как только получу увольнение. Сейчас с отпусками трудно, но при первой же возможности приеду. – Марианна кивнула. Они поцеловались в последний раз и пошли к дому с самым невинным видом, который ни на миг не обманул отца, но крайне разочаровал маму.

– Такая прелестная девочка, такая милая. Не понимаю, почему Эдмунд не обращает на нее внимания, – пожаловалась Изабелла после отъезда сына. – Относится, как к младшей сестре.

Услышав сравнение, Чарльз от души расхохотался.

– Дорогая, я тебя люблю, но право, ты не замечаешь очевидного. Дело в том, что наш мальчик по уши влюблен, но не хочет, чтобы мы об этом узнали. – Маркиз отлично понимал сына.

– Ты так думаешь? – Изабелла искренне изумилась. – А она об этом знает?

– Уверен, что знает. Прежде Эдмунд никогда не интересовался твоим садом, а теперь только и делает, что водит туда Марианну. Полагаю, они не только восхищаются розами.

– Правда? – Маркиза растерялась от неожиданности. – Что ж, надеюсь, что ты не ошибся. Если версия не подтвердится, будет очень обидно. Прекрасная пара, не так ли? Не сомневаюсь, что родится чудесный малыш!

– Боюсь, ты немного опережаешь события, – невозмутимо заметил Чарльз. – Я сказал о том, что они влюблены друг в друга, а не о том, что свадьба состоится на следующей неделе.

– Замечательно! Такое положение вещей вполне меня устраивает… пока. Марианне не придется возвращаться в Германию, она сможет жить у нас и составит мне прекрасную компанию. А после войны они окончательно здесь обоснуются.

– Итак, ты уже все придумала, не так ли? – усмехнулся маркиз. – Может быть, все-таки позволишь молодым людям что-нибудь решить самим, хотя бы поначалу?

– Может быть, позволю, – задумчиво согласилась Изабелла. – Вот только не хочу, чтобы сын упустил свой шанс. Марианна – чудесная девушка.

– Осмелюсь заметить, что Эдмунд тоже так считает. Наш парень отнюдь не глуп, знаешь ли. Не только ты с ней видишься и разговариваешь. Но в одном я полностью с тобой согласен: она действительно прелестна. Глубоко сочувствую Алексу, в Германии сейчас, должно быть, ужасно.

– Слава богу, что он, как и мы, живет в деревне. Не хотела бы сейчас оказаться в городе под бомбежками – все равно, в какой стране.

Две недели спустя германская авиация вновь бомбила Лондон, Саутгемптон, Бристоль, Кардифф, Ливерпуль и Манчестер. В Британии наступили тяжелые времена.

Примерно через месяц нацисты заняли Румынию. В цирке известие встретили как огромное несчастье: у многих гимнастов и жонглеров там остались родственники. Теперь уже не было в Европе страны, свободной от немецкой оккупации. Для американцев война все еще оставалась чужой, и они не собирались вмешиваться в жестокую игру, но большинство цирковых артистов приехали в Соединенные Штаты из пострадавших стран. Постоянная тревога о близких не могла не сказаться на общем состоянии труппы: последняя неделя турне прошла вяло и напряженно, без обычного творческого подъема.

В ноябре, когда наконец цирк вернулся в Сарасоту, исполнилось два года с того дня, как Николас и мальчики приехали в Америку. Трудно было поверить, что счастливая любовь к Кристиане продолжалась почти столько же. Тобиасу уже исполнилось семнадцать; он превратился в типичного американского подростка, а Лукас в свои восемь лет выглядел настоящим цирковым ребенком. Другой жизни он почти не помнил, да и сам Николас порою чувствовал себя точно так же. Размеренная рутина цирковой жизни затянула его с головой. А главное, они с Кристианой продолжали блистать на манеже: их номер пользовался бешеным успехом у публики.

Гастроли прошли успешно, каждый из артистов честно заработал свой гонорар, и сейчас все искренне радовались возвращению на зиму во Флориду. Дети снова пошли в городскую школу, а Николас с нетерпением ждал возможности провести время наедине с Кристианой. Он пригласил любимую на длинный уик-энд в Нью-Йорк, и она с радостью согласилась. За прикрытием снова обратились к украинским гимнасткам.

– Почему бы вам наконец не пожениться? – спросила одна из девушек. – Тогда не пришлось бы скрываться и прятаться по углам. Кристиана пожала плечами.

– Мы еще не готовы, – беззаботно ответила она, хотя подобные мысли уже не раз приходили в голову. Объяснение виделось в том, что пока Николас не мог дать ей то, что считал нужным, не мог обеспечить материальное благополучие и прочное положение в жизни. Он был намного старше и относился к подобным вещам крайне ответственно. Хотел сначала заработать денег и почувствовать себя уверенно. А времени, по его мнению, было вполне достаточно, ведь Кристиане исполнилось только двадцать три года. Она казалась ему ребенком – всего-то на шесть лет старше Тобиаса. По мнению Николаса, разница в возрасте давала ему возможность скопить приличную сумму для новой жизни.

Рождество отпраздновали вместе с семейством Маркович. В этот раз Николас принес две бутылки водки, так как уже знал, что польские гимнасты любят выпить.

Они вместе участвовали в традиционном праздничном представлении. Всякий раз, проходя мимо, братья поддразнивали Николаса за то, что он по-прежнему с ужасом следил за работой Кристианы под куполом. Он знал, что никогда не привыкнет и не сможет относиться к риску спокойно; хорошо, что со временем его хотя бы перестало тошнить от волнения.