Вор в роли Богарта - Лоуренс Блок

Это была моя хипповая матрона, Мэгги Мейсон, задыхающаяся от радостного предвкушения.

— Вот уж не думала, что вы сегодня открыты, — сказала она. — Как поживает Раффлс? Тоже трудится, или вы дали ему выходной?

— Он у нас всегда при деле, — ответил я. — Чего нельзя сказать обо мне. Сегодня лавка закрыта.

— Разве? — Она огляделась. — Странно… А выглядит, будто вы открыты. В магазине у вас люди и…

— Знаю.

— Еще бы вам не знать! Уж кто-кто, а вы должны это знать, верно? И потом, на улице стоит специальный столик.

— Это потому, что сегодня внутри для него просто нет места, — объяснил я. Потом взял табличку с надписью «Закрыто» и повесил ее в витрине. — Сегодня у нас частные торги. А завтра добро пожаловать, работаем в обычные часы.

— Частные торги! А можно мне тоже на них присутствовать?

— Прошу прощения, но…

— Ведь я самый импульсивный из всех ваших покупателей, правда! Помните, как я заходила позавчера? Просто заглянула полюбоваться Раффлсом и унесла домой целую кучу книг.

Еще бы мне не помнить. Какой торговец на моем месте не запомнил бы? Покупка сразу на двести долларов, причем ни с того ни с сего.

— Ну пожалуйста, мистер Роденбарр! Пожалуйста, прошу вас!..

Мной, признаться, овладело искушение. Я уже видел эту картину: вот она сидит здесь с горящими глазами, готовая сражаться за каждый лот до последнего, а когда пыль сражения осядет, выйдет отсюда с доброй дюжиной книг по искусству и собранием сочинений Бальзака в кожаном переплете…

— Мне очень жаль, — нехотя пробормотал я. — Но сегодня у нас только по приглашениям, честное слово! В следующий раз я обязательно включу вас в список пригашенных, идет?

Этого хватило, чтобы ее выпроводить. Я обернулся к своим гостям и только собрался что-то сказать, как вдруг Маугли поймал мой взгляд и подмигнул. Я подошел к двери, отпер ее и впустил Тиглата Расмолиана.

Сегодня на нем был просторный плащ с поясом, из-под ворота виднелась сорочка, цвет которой можно было бы описать как «оттенок хурмы» или «розовато-тыквенный» — в зависимости от того, по какому из почтовых каталогов вы выписываете одежду. На голове красовалась все та же соломенная шляпа-панама, но готов поклясться, этот пижон сменил перышко под лентой на новое, в тон его сорочке.

— Мистер Роденбарр, — сказал он, улыбаясь, и переступил через порог. И тут вдруг увидел мужчину в белом костюме и пятна румянца на его щеках стали еще ярче. — Царнов! — воскликнул он. — Ах, славянская мразь! Вонючая жирная свинья!..

Царнов приподнял брови, что, по всей видимости, далось ему не без труда, учитывая их внушительные размеры.

— Расмолиан… — прошипел он, вкладывая в это имя максимум злобы и презрения. — Ассирийский выродок! Незаконнорожденный левантийский карлик!

— Но почему ты здесь, Царнов? — Расмолиан обернулся ко мне: — Как это он оказался здесь?

— Каждый может оказаться где угодно, — ответил я.

Однако это не произвело на него впечатления.

— Меня не предупредили, что он будет здесь, — сказал он. — И мне это совсем не нравится.

— Зато я, напротив, в полном восторге и счастлив видеть тебя, Тиглат. Лично я расцениваю твое мерзкое присутствие здесь как факт весьма утешительный. Ибо он означает, что ты хотя бы находишься у нас на глазах, а не плетешь где-нибудь свои несусветные козни.

Они обменялись кинжальными взглядами, а то и ятаганными. Рука Расмолиана скользнула в карман плаща, юный Уилфред, сидевший напротив, повторил движение и сунул руку во внутренний карман куртки на теплой подкладке.

— Джентльмены! — взмолился я. — Прошу вас!..

Я увидел, как Кэролайн озирается по сторонам, словно ища, где можно укрыться, когда начнется стрельба. Маугли, стоявший рядом с ней, высказывал меньше беспокойства. Может, от искушенности — человек, ведущий бродячий образ жизни, ночуя в пустующих зданиях, навидался видов. А может, решил, это два библиофила сцепились из-за какой-нибудь уникальной, напечатанной на пергаменте книжки позапрошлого века, и подумал, что Уилфред полез в карман за сигаретой, а Расмолиан — за носовым платком.

Секунду-другую никто не двигался с места, а двое мужчин не спускали друг с друга горящих ненавистью агатовых глаз. Затем одновременно, словно повинуясь некоему приказу свыше, недоступному обычному человеческому слуху, оба они вынули из карманов руки, пустые.

Должен признаться, что дышать сразу стало легче. Как-то не хотелось, чтоб они начали палить друг в друга в моей лавке. И уж тем более — до начала главных событий.

Следующим прибыл Уикс.

Он постоял у двери, глазея на табличку «Закрыто», затем повернул ручку и вошел. На нем был тот же наряд, в котором я видел его сегодня утром: пиджак в гусиную лапку, фланелевые брюки, двуцветные бело-коричневые туфли и все та же чудная шляпа цвета какао. Вообще моя лавка являла сейчас замечательную коллекцию самых причудливых головных уборов, от берета Царнова, соломенной панамы Расмолиана и до Уиксова щегольского хомбурга. Даже на выходе из театра «Мюзетт» не доводилось мне наблюдать такого разнообразия шляп, хотя во время сеансов они здорово заслоняли мне экран.

Царнов и Расмолиан не пожелали расстаться со своими головными уборами, Уикс же, завидев Кэролайн, тут же снял свой хомбург. Бегло оглядел комнату своими пронзительными глазками, и на лице его расцвела широкая улыбка.

— Григорий! — произнес он. — Страшно рад снова увидеться. И с тобой, Тиглат, тоже очень приятно. Вот уж не ожидал, господа, встретить вас здесь… — Можно подумать, мы с ним ни разу не обсуждали этих двоих вдоль и поперек. Затем Уикс приветливо улыбнулся Уилфреду. Тот в ответ подозрительно уставился на него. — Просто глазам не верится, что мне выпало такое счастье! — добавил он. — Представь же меня своему юному другу, Григорий!

Царнов откашлялся:

— Чарльз, это Уилфред, Уилфред — это Чарльз Уикс. Запомни его хорошенько.

Уикс изобразил удивление.

— Запомни хорошенько? Что ты хочешь этим сказать, Григорий? — Затем он обратился к Уилфреду: — Рад познакомиться, сынок, — и протянул ему руку. Но Уилфред просто глядел на нее, не выказывая ни малейшего намерения пожать. — Да ладно тебе! — В голосе Уикса явственно звучало отвращение. — Будь мужчиной, пожми человеку руку, что ты ломаешься, грязный паршивый слизняк!.. Вот так-то лучше… — Он вытер ладонь о брюки и обернулся ко мне. — Ласка, — вкрадчиво произнес он, — представь меня этим симпатичным людям.

Я представил. Уикс, склонившись над ручкой Кэролайн, коснулся ее губами, затем обменялся рукопожатием с Маугли, не преминув поинтересоваться, действительно ли его вырастили волки. Сперва вырастили, а потом кинули, ответил ему Маугли.

Я пригласил:

— Присаживайся, Чарли.

— О, благодарю, — ответил он. — Конечно, присяду, отчего нет. — Он снова осмотрелся и, сделав выбор, опустился в кресло по левую руку от Царнова, а шляпу свою положил на соседнее. — Маугли из киплинговской «Книги джунглей»… — протянул он. — Тебе, разумеется, она знакома, Григорий?

Царнов недоуменно воззрился на него:

— Наверно, родители твои были большими поклонниками Киплинга, а, сынок? Или же ты сам выбрал себе такое имя?

Но выяснить это нам не удалось, потому что не успел Маугли раскрыть рот, как дверь в лавку снова распахнулась. Я знал, кто пришел. Я заметил ее еще в тот момент, когда она переходила улицу, направляясь к лавке. И не хотел смотреть, как она входит. Я хотел видеть, как они будут смотреть на нее, когда она войдет. Но не удержался. Она уже была здесь, и глаза мои устремились на нее.

Итак, она снова здесь.

— Из всех книжных лавок всех городов всего мира, — сказал я, — ты выбрала именно мою…

Глава 21

Ну разумеется, она вспомнила эти слова. И глаза ее засияли, и она улыбнулась этой своей улыбкой, которая делала ее похожей на Мону Лизу, слопавшую канарейку.

— Бернард… — сказала она. Хотя, конечно, сказала она совсем не так. «Бир-наард», вот как она сказала.

А я сказал:

— Рад тебя видеть, Илона. Я по тебе скучал.

— Бир-наард…

— Ты одна? Я думал, ты придешь не одна.

— Я решила зайти первой, — ответила она. — Чтоб убедиться… ну, что здесь… э-э… правильные люди.

— Посмотри на этих людей, — сказал я. — По-твоему, они неправильные?

Я и сам посмотрел на них, и это, доложу я вам, было зрелище. Чарли Уикс, уже без головного убора, вскочил на ноги и улыбался загадочнейшей из своих улыбок. Царнов вставать не стал, но сдернул с головы черный берет и держал его теперь на коленях. И смотрел на Илону так, словно раздумывал, под каким соусом ее лучше подать к столу. Расмолиан тоже снял свою панаму, подержал немного в руке, потом снова нахлобучил на голову. А в глазах его светилось голодное и безнадежное томление, и я прекрасно представлял, что он сейчас чувствует.