Драко Малфой и Невозможное счастье - Джуд

Впрочем, было живое существо, которому она доверяла безоговорочно, ведь ручная змея не могла растрезвонить никому о том, что поверяла ей Сольвейг. Никто из окружающих Сольвейг людей не говорил на серпентарго, кроме Гарри, а Гарри не любил змей.

Как о самой заветной тайне Сольвейг узнали ее подруги — до сих пор оставалось тайной. Мара пожимала плечами.

— Ну, это же видно…

Нора пожимала плечами.

— Мы же не совсем дураки…

Блэйз фыркала.

— Господи, надо же, Снейп! Я обалдеваю! Нос размером с Астрономическую башню, голова не мытая со времен Потопа, вечно в черном, как голодная ворона…

На это было что возразить. Во-первых, черными бывают и сытые вороны. Во-вторых, в последнее время профессор выглядел исключительно хорошо, настолько, что Сириус, посетивший как-то Хогвартс, удивленно присвистнул:

— Снейп, ты брови, что ли, выщипал?

А еще Снейп умел улыбаться, но вот об этом точно не знал никто, кроме Сольвейг. Даже Серпентина…

Снейп махнул рукой куда-то в сторону — пошли, мол. Сольвейг, растерянно улыбаясь, встала и пошла вдоль стеклянной стены. Снейпа скрыли заросли; впрочем, ненадолго — уже через десяток шагов он снова появился в проеме стеклянной двери, которую Сольвейг ни за что бы не заметила, если бы Снейп ее не открыл.

Профессор протянул девушке руку.

— Добрый вечер, мисс Сольвейг. Гуляете?

— Ага, — Сольвейг оперлась на профессорскую руку и легко спрыгнула на пол теплицы номер шесть, который находился примерно на полметра ниже, чем в теплице номер четыре. — А вы?

— Собираю кое-что для кое-каких зелий, — ответил Снейп. — Поможете?

— Конечно! — пожалуй, пыла можно было бы и поменьше, так что Сольвейг тут же добавила: — Ну… если это знакомые травы…

— А я вас познакомлю, — ответил Снейп и закрыл дверь за спиной Сольвейг.

В запирающемся ящике стола — Снейп слабо полагался на хлипкую маггловскую конструкцию и обычно добавлял к замку парочку действенных Запирающих Заклинаний, — среди прочих Не-для-постороннего-взгляда вещей у профессора зельеделия хранились три фотографии.

Они были разного качества, но все три представляли юных женщин лет шестнадцати-семнадцати.

На одной была изображена девушка с длинными гладкими рыжими волосами, и хотя ее глаза были зелеными, как у самой настоящей ведьмы, взгляд их был спокоен и безмятежен, будто в ее жизни никогда не происходило ничего плохого. Она слегка улыбалась, но как будто не в объектив, подперев подбородок неожиданно большой длиннопалой ладонью.

Вторая фотография была так непохожа на первую, что казалось, будто профессор хранит их рядом для контраста. Голова, увенчанная высокой прической из гладких, тяжелых черных волос — гордо откинута назад, взгляд ледяных синих глаз — надменен и высокомерен, губы слегка кривятся… это трудно даже назвать усмешкой, скорее гримасой презрения — ко всему на свете.

И третья, качеством значительно лучше, чем две предыдущие, представляла девушку, застывшую в красивом танцевальном движении: чуть запрокинута голова с волосами цвета платины, вскинуты тонкие руки, белое платье стелется складками, и яркое пятно алой розы — меж пальцев. Зеленые глаза смотрят прямо и смело, губы не улыбаются; и хотя контраст между нею и рыжей, нею и черноволосой почти также велик, как между ними двумя, тем не менее она ухитряется сочетать в своем облике черты и первой, и второй.

Иногда Северус, посмеиваясь над самим собой, называл их «Хогвартские ведьмы».

Осторожно, из-под волос, Сольвейг изучала профиль Северуса Снейпа. То есть, не изучала, конечно. Профиль этот она в подробностях запомнила уже к третьему курсу, так что теперь это скорее было любование… несмотря на все комментарии Блэйз.

Профессор Снейп, как водится, читал лекцию.

— Посмотрите сюда, Сольвейг. Это четырехлистник или трилистник четырехлистный. Магглы считают, что он приносит удачу, потому разыскивают его, а найдя, загадывают желание и съедают. Некое разумное зерно в этом есть: трилистник четырехлистный — основной компонент Настойки Фортуны, зелья, которое приносит везение. Правда, одна порция зелья рассчитана лишь на одну удачу, кроме того, на следующий день вам наверняка будет феноменально не везти.

— Ромашка-гадалка, — профессор указал на небольшой цветок, действительно очень похожий на ромашку, но с разноцветными лепестками, количество которых было почему-то совершенно невозможно сосчитать. — Очень редкое растение. Гадание на нем абсолютно безошибочно, поэтому когда-то люди почти извели эти цветы.

Сейчас они в списке Самых Редких Растений, и их уничтожение карается законом.

— А это, — он сорвал с куста и протянул Сольвейг красивый цветок, похожий на розу, но серебристо-серого цвета со слегка светящимися краями лепестков, — очень ценное растение, которое называется Пепел Розы. Оно цветет круглый год, а по окончании цветения лепестки его рассыпаются в пепел. Пепел этот очень полезен — из него готовят настойки, прочищающие разум, возвращающие память и волю к жизни. Своего рода антидот к Колдовскому Каннабису, — и профессор улыбнулся.

Наверное, Сольвейг не должна была усваивать ничего из того, что говорил Снейп — и тем не менее, лучше всего она знала именно зельеварение. Каждое слово профессора было на вес золота, и Сольвейг не пропускала ничего из того, что он говорил. Она не имела привычки задавать ему вопросы — она вообще почти не разговаривала в его присутствии. Поэтому, когда лекция закончилась, и повисло молчание, Снейп спросил:

— Скучно, не так ли?

— Нет, — возразила Сольвейг. — Очень интересно.

Она взяла протянутый профессором цветок, повертела его в руках и наконец сунула за ухо.

— Что вас тревожит, Сольвейг?

— Ничего.

— Вы в последнее время часто бываете меланхоличны и рассеяны. Хотите, я назову вам причину? По имени?

Сольвейг поморщилась. Снейп улыбнулся.

— Ваша реакция понятна и предсказуема, юная леди.

— Предсказуема?!

— Разумеется. Вы оскорблены тем, что у Драко появился новый… гхм… друг. Только не спорьте. Так бывает всегда.

— Что бывает? — ворчливо осведомилась Сольвейг.

— Что вдовец — особенно такой молодой и привлекательный, как ваш отец, — находит новую любовь. И хорошо, что так бывает. Считаете, ваш отец должен страдать всю жизнь в одиночестве?

— Он вовсе не одинок, — пробормотала Сольвейг. Снейп приподнял бровь. — Ну, у него же есть я!

— Пока да, — кивнул Снейп. — А когда вы выйдете замуж, у вас будет своя семья — ему что делать?