Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

— Если это время продлится, — уточнила Алиса. — Оно началось внезапно и может оборваться так же резко и неожиданно.

«Конечно, — подумал Бёртон, — зеленая Река, травянистые равнины и лесистые холмы и неприступные горы не укладываются в шекспировское иллюзорное видение мира». Они были осязаемы, реальны, так же реальны, как направлявшиеся к нему мужчины — Фрайгейт, Монат, Казз и Руах. Бёртон вышел из хижины и приветствовал их.

Казз сказал:

— Давно-давно, когда я не говорить английский хорошо, я видать что-то. Я пытайся говорить тебе тогда, только ты меня не понимать. Я видеть человек, у который не бывать такое на лоб.

Он ткнул пальцем в середину собственного лба, потом потыкал в это же место на лбу у других.

— Я знать, — продолжал Казз, — вы этого не видать. Пит и Монат также не видать. Больше никто не уметь. Но я видать это на лбу у все. Кроме лоб тот человек, который я пытался схватить давно-давно. Потом один день я видать женщина, у ней тоже такое не бывать, но я тебе ничего не говорить. Теперь я видать другой человек, у который такого не бывать.

— Он хочет сказать, — пояснил Монат, — что способен различать какие-то символы или значки на лбу у всех и каждого. Видеть их он может только при ярком солнечном свете и под определенным углом. Но у всех, кого он до сих пор видел, эти метки на лбу были — кроме тех троих, о ком он упомянул.

— Видимо, у него лучше, чем у нас, развито спектральное зрение, — предположил Фрайгейт, — Видимо, те, кто заклеймил нас знаком зверя, или как там это еще называется, не знал об особой способности сородичей Казза. А это говорит о том, что они не всезнающи.

— Очевидно, — отозвался Бёртон. — И не непогрешимы. Иначе я ни за что не очнулся бы в том месте, до воскрешения. Ну и кто же тот, у кого нет этих знаков на лбу?

Говорил он спокойно, но сердце его бешено колотилось. Если Казз прав, он, вероятно, выявил агента тех существ, которые вернули к жизни все человечество. Кто они — переодетые боги?

— Роберт Спрюс! — воскликнул в ответ Фрайгейт.

— Прежде чем мы сделаем какие-то выводы, — сказал Монат, — давайте не будем забывать, что упущение могло быть случайным.

— Выясним, — буркнул Бёртон. — Но зачем значки? Зачем нас надо было метить?

— Может быть, для распознавания или для проведения подсчетов, — предположил Монат. — Кому это может быть ведомо, кроме тех, кто нас сюда забросил?

— Пойдемте и допросим Спрюса, — сказал Бёртон.

— Сначала надо его изловить. Казз совершил ошибку — он сказал Спрюсу, что знает про значки. Утром, за завтраком. Меня там не было, но те, кто присутствовал, сказали, что Спрюс при этом побледнел. А несколько минут спустя извинился и куда-то ушел, с тех пор его не видели. Мы послали поисковые отряды вверх и вниз по берегу, по Реке, на другой берег и в холмы.

— Побег — это признание виновности, — заключил Бёртон. Он разозлился. Неужели человек стал чем-то вроде скотины, которую разводят с какой-то безумной целью?

Ближе к вечеру грохот барабанов известил всех о том, что Спрюс пойман. Три часа спустя он стоял перед столом Совета в заново отстроенном доме собраний. За столом сидел Совет. Двери дома закрыли, поскольку советники решили, что допрос пройдет более успешно без толпы народа. Правда, кроме советников присутствовали Монат, Казз и Фрайгейт.

— Хочу сразу сказать, — начал Бёртон, — что мы намерены без промедления добиться от тебя правды. Всем, кто сидел за этим столом, противны пытки. Мы презираем и ненавидим тех, кто их применяет. Но у нас такое чувство, что сейчас такой случай, когда можно пренебречь принципами.

— Принципами никогда нельзя пренебрегать, — спокойно возразил Спрюс. — Цель никогда не оправдывает средств. Даже тогда, когда следование принципам приводит к поражению и смерти и оставляет в неведении.

— Слишком многое поставлено на карту, — ответил Таргофф. — Я, ставший жертвой беспринципных людей, Руах, которого несколько раз пытали, и другие — мы все думаем одинаково. Мы будем пытать тебя огнем и мечом, если понадобится. Нам необходимо узнать правду.

Теперь отвечай, ты один из тех, от кого зависело наше воскрешение?

— Вы будете не лучше Геринга и подобных ему ваших сородичей, если станете пытать меня, — отозвался Спрюс. Голос у него срывался. — На самом деле вы будете еще хуже, потому что будете заставлять себя уподобиться ему, чтобы добиться чего-то, чего, может быть, и не существует вовсе. А если и существует, то, быть может, не стоит свеч.

— Скажи нам правду, — потребовал Таргофф. — Не лги. Мы знаем, что ты, видимо, агент. Может быть, даже один из непосредственных участников.

— Там на камне пылает огонь, — добавил Бёртон. — Если ты сейчас же не заговоришь, ты поджаришься на огне, и это будет самая малая твоя боль. Я специалист по китайским и арабским пыткам. Уверяю тебя, это весьма утонченные методы. И я без колебаний применю свои знания на практике.

Спрюс, побледнев и покрывшись испариной, сказал:

— Если вы это сделаете, вы можете лишить себя вечной жизни. По меньшей мере это отбросит вас назад в вашем путешествии, отсрочит достижение конечной цели.

— То есть? — потребовал ответа Бёртон. Спрюс на его вопрос не ответил.

— Мы не можем выносить боль, — сказал он. — Мы слишком чувствительны.

— Ты собираешься говорить? — напирал Таргофф.

— Даже мысль о самоуничтожении болезненна, его следует избегать, за исключением случаев крайней необходимости, — пробормотал Спрюс. — Несмотря на то что я знаю, что буду жить снова.

— Отведите его на костер, — велел Таргофф двоим мужчинам, державшим Спрюса.

Монат вмешался:

— Одну минуту. Спрюс, наука у моего народа была намного более развитой, чем земная. Поэтому мне легче сделать научное предположение. Может быть, мы могли бы избавить тебя от мучений и боли, которую вам доставит предательство ваших целей, если вы просто подтвердите мою догадку. Тогда вы не совершите откровенного отступничества.

Спрюс отозвался:

— Я слушаю.

— Согласно моему предположению, вы — земляне. Вы из времени по хронологии намного более позднего, чем две тысячи восьмой год после Рождества Христова. Вы должны быть потомками тех немногих, которые остались в живых после облучения Земли сканером. Судя по технологии и мощи, потребовавшихся для реконструирования поверхности этой планеты и превращения ее в сплошную долину Реки, вы из времени гораздо более позднего, чем двадцать первый век. Наугад — из пятидесятого века после Рождества Христова?

Спрюс глянул на костер и ответил: