Шаги по земле - Любовь Овсянникова

По существу учиться я начала только с седьмого класса, а до этого успешно обходилась учительскими объяснениями, выполняя дома только письменные задания. Недозагрузка на уроках позволяла мне спокойно наблюдать за остальными, в результате чего своих одноклассников я знала так, как они, озабоченные течением уроков, не знали меня.

Ну, это я забежала наперед. А тогда, при обсуждении вопроса о моем переводе во второй класс, мотивов было слишком много, чтобы из них вычленить самый верный, истинный. Не обо всех хочется говорить, ибо есть щепетильные, связанные с проступком моей учительницы в молодом возрасте, о котором знали и от которого пострадали мои родители, отчего ей было мучительно стыдно с ними встречаться, но остальные изложу шире.

Родители размышляли и взвешивали все «за» и «против». И наконец воздержались, рассудив, что никакая я не уникальная, а обыкновенная смышленая девочка и все должно идти в соответствии с возрастом. Не рискнули экспериментировать на своем ребенке.

Так вот дело было, конечно, в конкретном человеческом интересе. Первое обстоятельство заключалось в том, что в нашем классе подобрались умненькие дети, к тому же некоторые принадлежали к привилегированным семьям: Ангелина Половная — дочь завуча, Людмила Букреева — дочь учительницы начальной группы, и даже больше — потомок старого вырождающегося рода здешних дореволюционных магнатов. Это были хорошие девочки, старательные, симпатичные внешне. Им ну никак нельзя было создавать проигрышный фон. А рядом со мной выгодно выделяться у них не получалось! И был еще один неприкасаемый увалень, зализанный кучей домашних старушек с картавящей речью, сын учительницы, каким-то боком пострадавшей от репрессий. Как известно, начиная с хрущевского времени, эта деталь биографии гарантировала многие поблажки. Учеба мальчишке давалась с трудом, но сколь бы ни была не по Сеньке шапка, а мать метила видеть своего чада лучшим. Но он никак не мог быть лучшим рядом со мной!

Зачинщикам этой эпопеи казалось, что спонтанно (а может, и нет) возникший предлог с опережающим развитием является наиболее приемлемым для всех: конкурентку устраняли без ущерба для нее. Второй класс, куда меня пытались выдворить, был лишен способных учеников, и там я никому не помешала бы, оставаясь себе на здоровье и первой, и лучшей — сколько угодно раз.

Чтобы покончить с этим, скажу, что Ангелина вместе с родителями уехала из Славгорода года через четыре после описываемых событий. Слышала я, что она получила-таки Золотую Медаль, но сама я ее больше никогда не видела. Людмиле вершина знаний не покорилась, хотя учителями предпринимались попытки вывести ее на этот уровень. А мальчишка-увалень… Его мать стала завучем и добилась для него высшей школьной регалии. Впрочем, всерьез этот факт никто не воспринимал, видя в нем лишь уступку женщине, почему-то вызывавшей жалость. Как и я, он получил Золотую медаль, но при поступлении в вуз провалился на экзаменах.

Второе обстоятельство. Выпускной класс того года был сильный — из двадцати пяти человек почти половина претендовали на медали. И никому нельзя было отказать, ибо среди них были Нелли Полуницкая — дочь моей первой учительницы Натальи Дмитриевны, Алла Рой — дочь председателя сельсовета Топорковой, Славик Пащенко — сын учительницы из пристанционной начальной школы, который меня завел в школьный класс, и другие дети из привилегированных семей, наконец просто способные ученики.

Так вот, уникальность факта, трудного для реализации, когда половину десятиклассников надо было выпускать с медалями, не мешало бы подкрепить наличием в этой же школе другой уникальности, впрямую не связанной с первой, но веско ее удостоверяющей и подкрепляющей. Словом, нужен был прецедент из того же ряда, который бы смягчил ситуацию с будущими медалистами, подготовил для нее и почву, и общественное мнение. Такой полезной уникальностью мог стать перевод первоклашки во второй класс по причине одаренности и опережающего развития. И неважно, что я все-таки осталась в своем классе.

Желаемый эффект все равно был достигнут. Ведь вокруг нашей школы пошумели, укрепили ее авторитет в среде коллег и в начальственных кабинетах. Ей создали позитивное реноме в высших кругах и во всех нужных головах закрепили мысль о предстоящем награждении медалями половины выпускного класса — потому что там вообще все так необыкновенно и здорово, и это объективный факт, с которым надо считаться, а не пытаться втиснуть его в прокрустово ложе обычных историй. Среди этих медалистов не было дутых величин, поэтому я радовалась, когда позже их портреты украсили школьный стенд «Наши медалисты». И у меня даже выработалась потребность чуть ли не каждый день приходить к ним словно на поклон. Видимо, так я поддерживала в себе активную форму и вдохновение к учебе.

А потом все улеглось, словно всеобщая активность людей вызывалась солнечным теплом, его внезапными вихрями, прорывающимися в сокращающиеся дни через блокаду тьмы, похолоданий и первых морозов. Выпадали снега, которые раньше мне не приходилось мять первой, потому что я ходила на гуляния и катания днем, по протоптанным дорожкам. А теперь случалось идти в школу или со школы независимо от погоды — и после снегопада, и под ним. И было чудно видеть эти падающие с неба массы не слежавшимися, не плотными, а легкими, рыхлыми, пушистыми — казалось, подуй, и снег разлетится в стороны. Так без труда он расступался под моими ногами, так лип к обуви, так позволял проникать в него, что становилось страшно — а не море ли это нагрянуло и сейчас растает и поглотит нас.

3. Первый маскарад

У мамы в киоске всегда было людно, детям так понравилось иметь под боком еду, что некоторые под удобными предлогами выскакивали с уроков и съедали, купив там, конфету или печенье. А что там было? Печенье фасованное и развесное разных сортов, всевозможные конфеты и карамели, а еще пряники — тоже разные. Самое популярное лакомство по причине дешевизны — конфеты «Школьные», пастила в фантиках. А я есть в школе не любила — ни в буфете не брала, ни из дому не приносила. Высидеть на занятиях пять-шесть часов без еды для меня не составляло труда. И позже всегда считала жевание на рабочем месте — чистым свинством, и не уважала «жующих» людей.

Наступил Новый год — праздник цветных бумаг, стекляруса, марли и крахмала. Первая школьная елка, маскарад, выступление на публике. Подготовка к этим торжествам была волнительной, особенной, так что клацанье ножниц, шуршание бумаги и запахи клея обретали другое значение — теперь наши изделия предназначались не только для себя, для домашнего маскарада, но и для чужих глаз. Странные наряды из отбеленной и накрахмаленной марли, сшитые вручную, а то и просто скрепленные булавками, которые в другой раз постеснялась бы надеть, в этот день казались просто верхом роскоши — блестящими и завораживающими. В них — менялась походка, другим становилось самоощущение и видение мира. Невольно вскидывалась голова, надменным огоньком загорался взгляд, стать наливалась горделивостью — и уже мы парили над буднями, над убогостью текущего дня, находя в себе древнюю память, что-то из давних жизней, в ином обличье, часе и космосе.