У каждого своя война - Володарский Эдуард Яковлевич

Валька Черт.

Чуть в стороне от всех сидел взрослый дядя в белой рубашке с аляповатым галстуком — на голубом фоне красовалась под зеленой пальмой обнаженная негритянка. Этого дядю Робка видел однажды с Гаврошем в скверике. Когда же это было? Ну да, он тогда как раз познакомился с Милкой. Гаврош называл его, кажется, Денисом Петровичем.

Было накурено, на столе громоздились пустые бутылки, тарелки с недоеденной закуской, вскрытые банки со шпротами, сайрой и килькой в томатном соусе.

- Ты-ы глянь-ка, явился — не запылился! — протянул Гаврош, изумленно глядя на Робку. — Ну, наглый гад! Нет, ты глянь, Денис Петрович! Ишимбай! Сам пришел, карапуз! — и Гаврош пьяно рассмеялся.

А Робка ничего не слышал — смотрел в глаза Милке, и она не отводила глаз. Лицо у нее сделалось серьезным и напряженным, хотя до этого она беззаботно смеялась.

- Этот у тебя Милку чуть не увел? — с усмешкой спросил Денис Петрович. Он сидел на диване и тихонько пощипывал струны гитары, лицо, взопревшее от духоты, подстриженная челка — такие в те времена назывались бандитскими — приклеилась к потному лбу.

- Он, он! — с готовностью подтвердил Валька Черт.

- Молодец, пацан, — снова усмехнулся Денис Петрович и по-свойски подмигнул Робке, дескать, не робей, парень.

- Он у тебя Милку чуть не увел? — изумленно переспросила Катерина Ивановна и хрипло рассмеялась. — Ну, шустряк парень! У моего Гавроша! Ну, молодчага! — Она легонько подтолкнула Робку к столу. — Наша Милка кому хочешь голову задурит! Мастерица на это дело!

Рыжая девица при этих словах рассмеялась, проговорила:

- Милка, ты роковая баба!

- А у нас «чуть» не считается! — крикнул Гаврош. — Правда, Робертино? Ну, че молчишь? Пришел — так говори! «Чуть» считается или не считается?

- Не считается... — еле слышно выдавил из себя Робка, продолжая смотреть на Милку.

- Он на ней жениться хотел, гадом буду, не вру! — сказал Валька Черт, и теперь захохотала вся компания, кроме самой Милки. Прикусив губу, она смотрела на Робку, просто впилась в него глазами и, кажется, как и Робка, ничего вокруг не видела и не слышала. Вдруг она счастливо улыбнулась ему. Робка это ощутил — она улыбнулась только ему.

- Правда хотел? — Катерина Ивановна стала тормошить за плечи Робку, продолжавшего смотреть на Милку, и прикрикнула на ребят: — Ну чего ржете, коблы?! Честный малый! Сонька, тебе такого ни в жисть не видать!

- Надежный пацан, я еще тогда почуял. — Денис Петрович первым перестал смеяться, посмотрел на Робку даже с сочувствием. — Это с ним ты ларек колол, Гаврош?

- Ага! Верный друг был! А стал... на бабе скурвился. — Гаврош презрительно скривил губы. — Если не Бобан, я бы ему…

- Замолчи, Витя, — тихо проговорила Милка, и Гаврош, к удивлению всех, послушно замолчал.

- Надежный пацан... — повторил Денис Петрович. — Из-за бабы кореша ссориться не должны.

Взгляд у Гавроша потяжелел, злая усмешка скользнула по губам. А Робка все так же стоял перед столом, пока мать Гавроша не подтолкнула его к пустому стулу:

- Не слушай их, дураков. Есть хочешь, рубай! — И Катерина Ивановна подвинула ему тарелку, стала накладывать жареной картошки с яичницей, сунула в руку вилку.

- Так давайте прям сейчас свадьбу сыграем, а? — предложила рыжая Сонька. — Только кто жених будет? Гаврош или Робертино?!

И вся компания снова дружно захохотала. Стиснув зубы, Робка смотрел на них — смех больно бил в уши, захотелось рывком опрокинуть стол, плюнуть в лунообразную морду Ишимбая или лисью физиономию Вальки Черта, но они же прибьют его тогда. В драке эти ребятки пощады не знают... А он один, что он сможет против них?

- Ешь, Робка, ешь. — Катерина Ивановна заботливо похлопала его по плечу. — Что, правда в Милку влопался? — спросила она, наклонившись к нему и дыхнув перегаром. Робка ощутил запах немытого тела, нестираного белья, дернул головой в сторону, ответил:

- Да, тетя Катя…

- Тогда держись... не уступай…

Робка не ответил, поковырял вилкой в тарелке, но есть не стал. Денис Петрович ущипнул струны гитары, запел протяжно, с надрывом:

Течет речка да по песочку, бережочки моет,

Молодой жульман, молодой жульман

Начальничка моли-и-ит…

- Ты выпей сперва, потом закусывать будешь. — Гаврош налил в стакан, подвинул его к Робке, смотрел на него требовательно. — За невесту выпей, че ты?

- Не хочу... — тихо сказал Робка.

- А я сказал, выпей, — набычился Гаврош. — Разучился, что ли?

- А ему мамка не велит! — весело хмыкнул Ишимбай, оскалив широченную пасть, полную крупных зубов, один из которых был золотой.

- Жениться хочет, а мамка не велит! — засмеялся Гаврош. — Во дела! Гулять хочу! Жениться хочу! А мамки боюсь!

- Не трогай его, — тихо попросила Милка.

- Слово невесты — закон! Для жениха! — изрек Ишимбай, и Валька Черт с готовностью заржал.

с надрывной тоской пел Денис Петрович, на лбу выступили крупные капли пота, щека с глубоким шрамом нервно подергивалась. Что ему вспоминалось в эти минуты? Холодные бараки, дымный стылый воздух тайги, прожигающий при каждом вдохе до кишок, одеревенелые от мороза пальцы рук и ног, бездонные ночи, пачки кодеина, которые запивал теплой водой из мятого закопченного чайника, поножовщина с суками и молодые годы, ускользающие незаметно здоровье, силы, и оставалась только надломленная, озлобленная душа. Денис Петрович пел, и была в песне, в его хриплом глуховатом голосе угрюмая сила отщепенца, давно уже презирающего смерть и живущего по закону: сегодня умри ты, а завтра я. Катерина Ивановна слушала его, подперев кулаком щеку, ее глаза наполнились пьяными слезами, вдруг она упала головой на стол, вцепилась себе в волосы, завыла истошно:

- Гришенька-а, сокол мой, сил больше нету ждать тебя…

И все за столом молчали, даже Денис Петрович перестал петь. Катерина Ивановна выпрямилась, всхлипывая, попробовала налить в стакан, но в бутылке ничего не было. Гаврош схватил полную бутылку, стал наливать, бормоча потерянно и даже виновато:

- Ну че ты, мать, мокроту разводишь. Я же считаю, четыре года и три месяца ему осталось.

- Думаешь, сладко ему там? — Катерина Ивановна утерла слезы, взяла стакан.

- Трус в карты не играет, — прогудел Ишимбай. — Говорят, на ноябрьские амнистия будет.

- Какая амнистия, что ты плетешь? — зло оборвал его Денис Петрович, и стало понятно, что он здесь главный и все боятся его. — Какая амнистия, если он по третьей ходке пошел? — Денис Петрович вновь ущипнул струны гитары. — Ничего, Катюха, терпи, такая твоя доля…

- Вон у Робки братан старшой тоже срок мотает, — сказал Гаврош. — Мы с ним по одному делу шли.

- Сколько? — спросил Денис Петрович.

- Восемь лет дали, — негромко ответил Робка.

- Вот дела, Денис Петрович! — добавил Гаврош. — Первая ходка, а под амнистию не попал, чего так?

- Я откуда знаю? Небось режим нарушал, в БУРах много сидел — вот и не сочли…

- Н-да-а... — протянул Гаврош. — Он вообще-то малый гоношистый.

- Два брата-акробата? — усмехнулся Денис Петрович. — Я ж говорю, он мне еще тогда приглянулся — надежный пацан... Тебя как зовут-то, запамятовал?

- Роберт…

- Хорошее имя, иностранное! Значит, братана ждешь?

- Жду. — Робка сидел опустив голову.

- Батя на войне погиб? — опять спросил Денис Петрович.

- Пропал без вести…

- О, дело дохлое, — покачал головой Денис Петрович.

- Хватит тебе, Денис, — вздохнула Катерина Ивановна, — что пристал к человеку? Думаешь, ему приятно допросы твои слушать? — Она выпила, захрустела огурцом, глаза ее прояснились, улыбка появилась на повлажневших губах. Она обняла Робку за плечо, встряхнула его. — Э-эх, Робка, ребятки вы мои бедовые! Ну-ка, Денис... дай-ка спеть, что ли.