Ужасы: Последний пир Арлекина - Рэмси Кэмпбелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты — слабак, — прошептал мистер Льюис. — Совсем не похож на брата. Вот тот был настоящим парнем!
И отпустил канат.
Дэвид упал на пол, разбив колени.
Вечером, когда мальчик, хромая, взобрался по ступеням, его встретил запах клея, краски и пластмассы. Он уже давно стал частью его комнаты. Запах ласково погладил по лицу, скользнул по шее и залетел в нос. Беспорядок на письменном столе Симона даже близко не напоминал очертания «Летающей крепости». Но Дэвид решил покончить с моделью. Сегодня он ее одолеет. Да, он сделал несколько ошибок, но их можно поправить и скрыть. Никто ничего не заметит, и самолет будет выглядеть (Дэвид, мы знали, что ты постараешься, но даже не представляли, что у тебя получится так хорошо! Надо рассказать бабушке, позвонить в газету) как и полагается лучшей модели из серии 1/72.
Дэвид сел за стол. Ветви дерева за окном дрожали и переливались под дождем. Мальчик уставился на освещенное желтым светом отражение в окне. Полутемная комната за спиной едва проглядывала, словно картинка из прошлого. Комната Симона… Дэвид немного украсил ее своими вещами: серебристая чайка под потолком; плакат «Воздушные линии мира», который он получил по почте за десять крышечек от йогурта, но, подобно кошкам в новом доме, они так и не прижились.
Дэвид задернул занавески, нажал кнопку на магнитофоне Симона, и в комнате зазвучали «Дайр Стрейтс». Он не увлекался музыкой, но ему нравился безопасный и предсказуемый звуковой фон. Даже магнитофон у Симона был особенный. Сначала он проигрывал одну сторону кассеты, а затем другую — кассету не нужно было вынимать и переворачивать. Дэвид помнил, сколько усилий приложил Симон, чтобы найти желанную техническую игрушку по приемлемой цене и как он с гордостью показывал его папе и маме, будто сам изобрел. Дэвид никогда так ничем не загорался.
Дэвид прикрыл глаза и помолился, чтобы к нему хоть ненадолго перешли ловкость и уверенное спокойствие брата; чтобы Симон заглянул через плечо и немного помог. Но мысль быстро улетучилась. О да! Он чувствовал за спиной Симона, но таким, каким тот стал после года, проведенного под землей: тело искорежено, как рама его велосипеда; черная гнилая плоть слезает с костей. Дэвид содрогнулся и открыл глаза: перед ним лежал серый перепутанный комок, которому полагалось стать «Летающей крепостью». Он заставил себя обернуться. Комната хранила самодовольную тишину…
Хотя оставалось сделать совсем немного, Дэвид решил закончить с планированием. Он взял очевидные крупные детали, которые невнятные инструкции («…соедините части А, Б и В задней части корпуса таким образом, чтобы верхние внутренние выступы вошли в гнезда IV, как показано на рисунке») даже не упоминали, и начал их соединять, выдавливая щедрые озерца клея. «Дайр Стрейтс» пели без перерыва — «Любовь дороже золота», «Тут никогда не идет дождь» и снова начало кассеты. Снизу доносилось тихое бормотание телевизора. Куски пластмассы ломались и плавились в руках Дэвида. Однако он не обращал на них внимания. За спиной осуждающе метались тени.
Наконец Дэвиду удалось собрать что-то, отдаленно напоминавшее самолет. Он повертел в руках липкую модель, и по потолку метнулась птичья тень: одно крыло провисало, корпус раскалывала широкая трещина, пятна краски и клея покрывали все вокруг. Мальчик понимал, что все испортил. Он прикрыл модель простыней, чтобы папа и мама не заметили ее утром, и лег спать.
Темнота. В соседней комнате тихонько храпит отец. Матрас под спиной еще хранит очертания тела Симона. Сердце у Дэвида колотилось так гулко, что поскрипывали пружины. Комната и пропитанный клеем воздух сочувственно пульсировали. Они бормотали и нашептывали: «Не спать, мой мальчик! Ты будешь метаться всю ночь, пока остальные посапывают в теплых постелях. Ты один не спишь во всей серой вселенной», но тут же затихали, стоило ему затаиться и бросить вызов. Свет уличного фонаря блестел сквозь ветки дерева и занавески. Прикрытая простыней модель походила на лицо. Лицо Симона. Таким оно выглядело бы через год в земле.
Дэвид заснул. Ему снились сны. Они были гораздо хуже, чем пробуждение.
Наутро (утро пятницы) он проснулся, выпрыгнув из кошмара в пропитанную пластиком комнату. Кривое лицо Симона бесстыже улыбалось ему в сером зимнем свете. Дэвид не мог заставить себя дотронуться до простыни, а уж тем более снять ее и бросить взгляд на лежащее под ней позорище. Дрожа от холода в тонкой пижаме, он нашел в письменном столе ручку и тыкал ею в желтоватые складки, пока те не приобрели невинные очертания.
В школе он совсем не чувствовал пятницы. Привычное облегчение от мысли, что впереди целых два дня свободы, исчезло. В глазах щипало от недосыпа, с рук отшелушивались чешуйки клея, и так Дэвид дрейфовал от математики к рисованию и дальше — на урок французского. В начале обществоведения — последнего урока на этой неделе — он сел на кнопку, которую подложили ему на стул. Теперь, когда мистер Льюис «отметил» его перед всем классом, соседи по задним партам считали его легкой добычей. Под аккомпанемент смешков и хихиканья Дэвид молча вытащил из брюк кнопку. Его мысли занимало другое. Сейчас он чувствовал себя менее обреченно при мысли о «Летающей крепости», нежели утром. Возможно, модель получилась не настолько плохой, как ему казалось (разве она могла получиться настолько плохой?), — все поправимо. Если он поработает над ней вечером и закроет серебристой краской все огрехи, будет выглядеть вполне прилично. Может, ему даже удастся подвесить ее к потолку прежде, чем домашние все хорошенько разглядят. Идя сквозь влажный туман домой, он продолжал твердить, что все будет (пожалуйста, ну пожалуйста!) хорошо.
Дэвид поднял простыню, отдирая прилипшие места. Процесс походил на снятие бинтов с незажившей раны. Модель выглядела ужасно. Мальчик всхлипнул и отступил на шаг. Он не думал, что прошлой ночью она выглядела так плохо. Крылья и корпус осели, а пластмасса приобрела бугристый вид, будто что-то пыталось из нее вылупиться. Дэвид поспешно подхватил простыню, снова набросил на модель и убежал в гостиную.
Мама подняла взгляд от «Лучших цен».
— Ты здесь редко появляешься, — рассеянно сказала она. — Я думала, ты еще занят своим увлечением.
— Модель почти готова, — к собственному удивлению, ответил Дэвид и без сил плюхнулся на софу рядом с ней.
Мама медленно кивнула и отвернулась к телевизору. Она часто смотрела телевизор. Иногда Дэвид забредал в гостиную и находил ее неотрывно читающей бегущий телетекст биржевых новостей. Дэвид сидел в полузабытьи, а программа за программой (как любил говорить Симон) влетала из телевизора в один глаз и вылетала из другого. У него не было никакого желания подниматься по лестнице в свою (Симона) комнату. Но когда на экране появились титры десятичасовых новостей и отец с улыбкой заметил, что младшим пора в постель, мальчик поднялся с дивана без возражений. Последнее время в словах отца звучала не самая ласковая нотка. Как будто в случае неповиновения он мог (бить тебя головой об стену, пока кости не вылезут из лица!) разозлиться.
После того как Дэвид нашел в себе смелость выключить прикроватную лампочку, он лежал, вытянувшись, с плотно прижатыми к бокам руками и открытыми глазами. Даже в темноте виднелись дырочки на потолке, где раньше висели модели Симона. Будто крохотные черные звездочки. Он слышал, как мама поднялась в спальню, ее нервное дыхание на лестнице. Слышал писк телевизора, когда закончилось вещание, и как отец прочистил горло перед тем, как выключить ящик; шум воды в туалете, и как закрылась дверь родительской спальни. И затем — тишина.
Тишина… Словно натянутая кожа барабана. Темные булавочные звезды на шероховатом потолке, как негатив настоящего неба, будто весь мир вывернулся вокруг Дэвида, и сейчас он находился там, где верх — это низ, белое — черное, а люди ползают в трещинах под мостовой. Тишина… Ему не хватало шепчущих голосов предыдущей ночи. Выжидающая тишина, которая кричала, что вот-вот что-то случится.
И оно случилось. Совершенно обыденно, словно снятый с плиты после закипания чайник или переключение красного света на светофоре на Хай-стрит, простыня начала сползать с модели «Летающей крепости». Лицо Симона прошлось гримасой по складкам, а затем исчезло, и простыня упала на пол. Несколько мгновений самолет стоял неподвижно; его очерчивал пробивающийся сквозь занавески уличный свет. Затем он пополз по столу, помогая себе крыльями, как раненый жук.
Дэвид не мог поверить, что это происходит наяву. Двигаясь, модель поскрипывала, как настоящий самолет. На краю стола «Летающая крепость» остановилась носом к окну; казалось, она раздумывает, что делать дальше. «Ты уже достаточно натворил», — с истерическим смешком подумал Дэвид. Но самолет не считал, что игра окончена. Дергающимся прыжком он ринулся в окно. Занавеска провисла, зазвенело стекло. Растопырив подобно гигантскому мотыльку крылья, модель начала взбираться к карнизу. На полпути она снова остановилась. Раздался чирикающий звук, а по спине модели прошла дрожь удовольствия — наконец-то ожила! Дэвид знал, что она чует еще одно живое существо в комнате — его. «Летающая крепость» взлетела с занавески и, все больше походя на гигантского мотылька, закружила по комнате, слепо врезаясь в потолок и стены. Сам того не желая, мальчик закрыл лицо руками. В щелки между пальцами он видел серое мельтешение. Слышал скрип мягкой, мясистой пластмассы. Чувствовал паническое дыхание крыльев. Не успел он подумать, что хуже уже не станет, как самолет опустился на его лицо. Он почувствовал объятия крыльев, заворачивающийся на шее хвост и как голодные серые когти скребут по пальцам, пытаясь добраться до глаз и мягкой внутренности щек…