Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко

Огрешков метнулся было назад, но слезящиеся от нестерпимой вони глаза уловили движение на залитой солнечным светом улице.

Кто-то произнес:

— Вроде бы сюда один забежал.

Сердце Игоря от страха часточасто застучало.

«Заметили», — подумал он в отчаянии и поднял автомат.

Его ладони стали совсем мокрыми, а пот, стекающий из-под каски на лицо, еще больше разъедал слезящиеся глаза. Вонь не давала дышать, но Огрешков терпел.

На улице послышался скрежет битого кирпича под берцами преследователей, шум осыпи, падение и сдавленное ругательство.

Опять донесся напряженный голос:

— Тихо, здесь он где-то. Давай, кинь гранату вон в тот подъезд.

«Ну уж, хрен вам!» — отчаянно подумал Игорь.

Одним прыжком он очутился у выхода и выстрелил наугад.

В ответ тут же затрещали вражеские автоматы. Несколько пуль попали в подъезд, смачно впились в стену, высекли бетонную крошку. Остальные пули хлестанули по дверному косяку, вырвали щепу и выбили мелкую пыль застаревшей краски.

Огрешков выстрелил снова. Одновременно с этим почти у самого входа грохнул взрыв брошенной гранаты. Игоря швырнуло в черноту.

Когда он выплыл из небытия, то первое, что ему удалось осознать — это солнце, брызнувшее нестерпимым светом в приоткрывшиеся глаза.

Чья-то тень заслонила солнечный свет. Игорь посмотрел несколько увереннее, чувствуя, как гудит голова, а уши словно забиты ватой.

Какое-то время Огрешков никак не мог понять, что случилось, где он, почему лежит. Потом цепь событий восстановилась, сердце вновь застучало тревожно, сознание вмиг заполнилось страхом. Он попытался пошевелиться. Тело слушалось. Игорь сел и почувствовал, как его будто уносит в сторону. Если бы стоял, то наверняка упал бы от такого головокружения.

Кто-то насмешливо произнес:

— Смотри, очухался козлик!

Другой ответил:

— Не, не совсем. Щас я его взбодрю.

И тут же на голову Игорю обрушился ослепляющий болезненный удар. Вскрикнув, он откинулся на битый кирпич, перевернулся на бок, сжался калачиком, закрывая голову руками.

— Спит, что ли? — с фальшивым удивлением в голосе поинтересовался один из истязателей.

— Надо еще разок взбодрить, а то, в натуре, захрапит сейчас, — ответил второй.

Следующий удар пришелся по почкам. Непереносимая боль пронзила все тело. Игорь утробно вскрикнул и застонал сквозь зубы. Приоткрыв глаза, он увидел у самого лица пыльные стоптанные берцы со стертыми каблуками, вместо шнурков — кусочки медной проволоки.

— Э! Хорош косить! Вставай! — властно распорядился владелец непрезентабельной обуви.

Голос почти мальчишеский с прорезающимся баском. И от этого Игорю становилось почему-то еще страшнее. Истязатель примерно его ровесник, может, чуть постарше, и вот у этого еще не оперившегося птенца аура жестокости почти ощутима, можно сказать, осязаема.

Страшный незнакомец поставил ногу на лицо Игорю, вдавливая его в битый кирпич. Он давил все сильнее; Огрешков зашевелился, пытаясь убрать голову из-под чужой обуви.

— Не нравится! — с каким-то злым удовлетворением произнес истязатель.

— Че ты с ним вошкаешься? — удивился его приятель.

— А куда спешить?

— Вали его, и все дела.

Понимая, что шансов у него нет ни одного, Огрешков улучил момент, схватил кусок кирпича и врезал по ненавистной ноге, все еще вдавливающей его лицо в режущие, пахнущие пылью колючие осколки.

— Уйщ-щ!!! — взвыл истязатель. — Уйщ-щ!!! На куски порежу, сволочь!!!

Сгруппировавшись, Игорь вскочил и сделал попытку бежать, но соскользнул на осыпи. В этот момент его настиг тяжелый удар в спину. Огрешков вскрикнул, падая плашмя. Нестерпимо болезненные удары посыпались один за другим. От непереносимой боли Игорь кричал, но избиение не прекращалось.

Казалось, что это никогда не закончится, что больнее быть уже не может. Он уже не кричал, а только надрывно стонал на каждый удар. А потом тело обожгла другая боль, пронзившая раскаленным пламенем внутренности. Находясь в полубессознательном состоянии, Огрешков вдруг обрел ясность чувств, захрипел и опять провалился в небытие. Пришло осознание себя как бы отдельно от своего тела, и вместе с тем осталось ощущение его конвульсивного содрогания.

Донеслись голоса истязателей.

— В сердце надо было бить, — советовал один.

— Не, лучше в живот, чтоб говном захлебнулся, — деловито сопел второй. — Щас, все кишки ему вспорю, пусть подольше помучается… Фу… В натуре, говном воняет. Че он там жрал-то?

— Кишки всегда так воняют. Что ты, первый раз, что ли?

— Да знаю я, не надо мне тут рассказывать.

— Мама… — прошептал Игорь. — Мама…

— Слышь, мамашу зовет. Отходит, знать… — вплыли в сознание Огрешкова чужие, наполненные неприязнью слова.

— Поживет еще чуток, точно тебе говорю, я уже так делал, знаю…

— Мама…

В глаза Огрешкову снова ударило солнце, брызнувшее из-за отклонившейся фигуры истязателя. Но свет его уже не был столь ярким, как это обычно бывает. Он смотрел остановившимся взглядом на подрагивающий в воздушных потоках желтый диск. Солнце становилось все бледнее, как и небесная синева. Вместе с этим отдалялась гудящая над городом канонада, беспорядочный треск перестрелки у моста. До него оставалось так близко, что в мирное время Игорь прошел бы это расстояние примерно за час, не торопясь, в окружении своих одноклассников — веселых и жизнерадостных, потому что жизнь только начинается. Обязательно долгая и непременно счастливая. По-другому просто не могло быть, ведь это их жизнь, его жизнь…

Когда неожиданная очередь свалила двоих штрафников, Леха Чечелев дал несколько коротких очередей наугад, не видя цели. Он спрыгнул в какую-то дырку, ведущую в теплотрассу. Уже в нескольких шагах от отверстия царила кромешная темень. Затхлый и пыльный воздух ударил в нос.

«Хорошо, хоть трупов нет, — подумал Студент, все же принюхиваясь и одновременно вслушиваясь в отдалившиеся шумы воюющего города. — Один я остался, похоже. Жалко парней. Может, кому-то повезет, и они дойдут до наших? А что мне делать-то? Дождаться темноты и пробираться к своим? Но где они сейчас и где будут к ночи? Как бездарно спланировано наступление! Целую роту положили ни за хрен собачий… А сколько еще потерь в других ротах у штрафников, ведь их всех отбросили с позиций. Я сейчас на нашей территории нахожусь. Вернее, еще утром она была нашей, а к полудню уже под контролем опозеров… Не спалили бы меня тут, а то гранату кинут — и хана. Надо подальше от дырки отойти. Интересно, как далеко эта теплотрасса идет? Был бы фонарь или факел, можно было б попробовать пройти, как перед атакой по заброшенной шахте метро шли. Глядишь, к своим бы вышел без особой нервотрепки. Но это всегда так — когда что-то очень нужно, этого никогда нет».

Пробираясь на ощупь, часто оглядываясь на пятно света, оставшееся за спиной, Алексей отошел метров на пятьдесят, чувствуя, что здесь воздух стал еще более затхлым. Дальше идти он не рискнул. Полное ощущение своей беспомощности в этом мраке лишало всякой воли. Устроившись на прохладной трубе, Студент, не отрываясь, как на единственную надежду, глядел на далекое тусклое пятно света.

Леху пронзило внезапное понимание:

«Бля!!! А как же я вылезать-то буду??? Ведь до дырки метра полтора-два, даже если руки поднять!!! Так… Спокойно… Спокойно… Это ерунда. Вылезешь. И не из таких передряг выбирался. Главное — жив, здоров, руки ноги на месте. Пусть и дальше так будет… Труба же! Ох, и тормоз ты, Леха! На трубу встанешь, уже проще до дырки дотянуться».

Эта мысль принесла успокоение, из-под толщи земли гул канонады доносился приглушенным уханьем. Постепенно Алексей стал различать какие-то посторонние шумы, присущие этому подземелью, живущему своей жизнью. Никакой опасности шумы не несли, и Чечелев совсем успокоился, незаметно для себя самого погружаясь в сон. Голова его склонялась на грудь, временами он внезапно выходил из поверхностной дремы, вскидывался, вяло удивляясь, что, оказывается, уснул. Алексей слушал тишину и опять проваливался в забытье.

Скомканные видения беспокойного сна вернули Леху в беззаботные времена его студенчества. Снилась какая-то лекция, доносящийся издалека голос препода, тут же была отцовская машина, на которой он не раз с помпой подъезжал к универу. При этом Алексей старался выглядеть как можно равнодушнее, исподтишка наблюдая за реакцией парней и девчонок, тоже, впрочем, старавшихся не показывать своей заинтересованности иномаркой, сверкающей на полировке солнечными бликами.

Чечелев в глубине души очень жалел, что это не его машина, а отцовская. И это понимание мешало полностью насладиться своим триумфом. Сквозь сон не давало покоя понимание идиотизма ситуации, когда бульдозерист зарабатывает больше, чем дипломированные специалисты с высшим образованием. Все в этой стране через задницу!