Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За стеной гуляли родственники — справляли день рождения жены. Ивакин улучил минутку, когда начались танцы. Не было бы газеты, все равно сбежал бы: танцевать он стеснялся.
Он сел в Ленкиной комнате, развернул папку и достал желтый сухой листок.
Как поменялись газеты со времен, когда была написана эта статья! А написана она была — Ивакин осторожно развернул газету — в середине шестидесятых. «Эк меня на старости лет угораздило! — подумал он. — Сроду газетам не доверял, а теперь восстанавливаю по ним правду». Вывод, который из этого следовал, Ивакину сильно не нравился. Получалось, что и журналисты на что-то годятся. «Совпадение», — строго сказал он себе и поправил очки на носу.
«Тайна генерала Неверова.
Разоблачения последних лет пробудили большой интерес к советской истории двадцатого века. Неожиданно оказалось, что мы больше знаем о Французской революции, Войне за независимость в США или Отечественной войне 1812 года, нежели о событиях пяти минувших десятилетий, а ведь все мы, или, по крайней мере, наши отцы были этим событиям современниками.
Многие дела еще свежи в памяти, еще живы их участники, еще болят сердца у родственников — раскапывать правду так же тяжело, как выяснять: отчего же, в конце концов, умер фараон Тутанхамон. И не пыль веков тому виной, а главный и непобедимый цербер советских архивов — гриф „Совершенно секретно“.
У историка Максима Колесникова судьба трудная, хотя и весьма типичная для нашего времени. Но он не любит вспоминать свое прошлое — как настоящего историка, его волнует прошлое страны. Одна из тайн этого прошлого, которой Максим Колесников занимается в последнее время — смерть генерала Неверова.
Только официальных версий этой смерти было, как минимум, две: одна возникла сразу же после загадочной кончины генерала, другая — в последние годы. Обе сходятся лишь в одном: генерал покончил жизнь самоубийством. Причины этого поступка каждая версия объясняет по-своему.
В начале пятидесятых считалось, что бравый генерал, герой войны, благополучный и отважный человек, счастливый в семейной жизни, покончил с собой из-за, как утверждалось, „несчастной любви“ к некой певице театра оперетты. Говорили, что она даже рыдала на его похоронах, оскорбляя своим дешевым актерством убитую горем вдову. Уже тогда эта версия не выдерживала никакой критики. Но в те годы сомневаться вслух было не принято. Кому-то была удобна такая „опереточная“ версия!
Когда культ личности был разоблачен решениями Двадцатого съезда партии и общая атмосфера страха, подавленности, царившая в стране в те годы, стала понятна следующему поколению, отношение к делу генерала было пересмотрено. Ни для кого не было секретом, что Неверов ощущал сгущавшиеся над собой тучи и делал выводы о том, какую грозу могут нести эти тучи для него лично и, главное, для его близких. Некоторые показания в процессах тех лет прямо указывали на него, и арест генерала был лишь вопросом времени. Появились и свидетельства друзей семьи Неверовых, тех, что были на его похоронах и никакой опереточно рыдающей певицы там не заметили. „Рассказы о „несчастной любви“ генерала оскорбляют его память и память его жены! — это подтвердила Максиму Колесникову близкая подруга Марии Неверовой, ныне покойной. — Он был прекрасным семьянином, он любил Машу, они прожили вместе много лет! У них были общие радости, общие горести. Этот человек, настоящий коммунист, всю жизнь посвятивший борьбе с преступностью, был мягким, добрым и чрезвычайно порядочным гражданином Советской страны!“
Версия о „несчастной любви“ лопнула, подобно мыльному пузырю, но что же оставалось вместо нее?
Из-за чего мог покончить с собой отважный герой войны, генерал милиции? Ответ был дан немедленно: из-за страха перед неминуемым арестом. Он знал, что со дня на день за ним приедет „черный воронок“, и самоубийство было единственным способом спасти хотя бы близких.
Да, это было в духе времени. Немало таких ужасных историй, человеческих драм хранят минувшие десятилетия. Но правда оказалась еще ужаснее. Максим Колесников уверен в этом. Генерал Неверов был убит.
Действительно, невозможно объяснить многие детали этого дела, если считать, что генерал покончил с собой. Во-первых, его тело нашли в лесу. Целые сутки оно пролежало в овраге, в километре от дачи Неверовых, и было обнаружено его сыном совершенно случайно. Зачем генерал ушел в лес, следствие не объяснило.
Не объяснило оно и главное несоответствие: исчезновение пистолета, из которого якобы застрелился генерал. Его собственный, трофейный немецкий пистолет остался лежать в ящике стола нетронутым! Генерал застрелился из неучтенного, неизвестно как к нему попавшего пистолета Макарова новейшей разработки. И главное: этот пистолет неизвестно куда пропал! Да, тело нашли в лесу, но в лесу хорошо охраняемого поселка, в котором живут уважаемые люди: академики, ученые, лауреаты премий, герои Великой Октябрьской Социалистической Революции и Великой Отечественной войны. Куда мог деться этот загадочный пистолет?
Увы, следствие тут же поспешило объяснить необъяснимое. Было заявлено, что данные экспертизы неопровержимы: генерал застрелился сам (тут же эти данные были засекречены). Исчезновение пистолета объяснили кражей, совершенной „случайным прохожим“ (это в охраняемом поселке!), а причину самоубийства решили поискать в „несчастной любви“, нисколько не смущаясь тем фактом, что эта причина больше подходит для буржуазных романов, нежели для жизни и смерти советского генерала милиции.
Правда открывалась трудно. Очень неохотно она шла навстречу упрямому историку Максиму Колесникову. Давно нет на свете вдовы генерала, сын его, сломленный обстоятельствами, встал на скользкую дорожку преступника, взяточника и алкоголика. Уже два года, как он сидит в тюрьме.
Друзья генерала Неверова уверены: генерал был убит по приказу Сталина. Еще предстоит найти причину убийства. Впереди долгая работа.
Но историк Максим Колесников к ней готов. Он знает твердо: прошлое открывает свои тайны. Надо лишь быть упорным и верить в справедливость.
К. Максимов».
«Сам Колесников, что ли, статью написал? — подумал Ивакин, с подозрением глядя на фамилию автора. — Ну, да это неважно». Он вздохнул. За дверью послышались веселые голоса: «Не-ет! Я ему все скажу! — басил свояк. — Это по-человечески? Заперся в одиночестве, как бирюк! Распустила ты его!» Жена, видимо, удерживавшая его в дверях, засмеялась. «Иду-иду! — крикнул Ивакин. — Не кипятись, ради бога!» Он сложил газету и сунул обратно в папку.
…А в пятницу Ивакин вдруг узнал, что «Липа. ру» выиграла дело! Доказали-таки адвокаты, что это была пародия, причем не на звезду, а на другое издание, которое, наоборот, похожее дело проиграло: в отличие от «Липы», оно на полном серьезе утверждало, что у другой звезды, спортивной, восемь пальцев на ногах.
«Этот прием называется „высмеивание путем доведения до абсурда“, — сказал адвокат в финальной речи. — На нем построена вся мировая сатира. Странно, что истица этого не понимает. Кстати, не понимает или лукавит? Три дня назад она сама добровольно участвовала в телепрограмме, где призналась, что разводит хомяков на продажу, причем одну половину хомяков продает, а другую — убивает, чтобы из шкурок шить шубки, продаваемые фирмой „Фенди“ как норковые». — «Это был стеб! Шутка!» — с места крикнула звезда. «Разве этот стеб не ущемил вашего достоинства? — резонно возразил адвокат. — Разве он не выставил вас спекулянткой и живодеркой и не принес также ущерба фирме „Фенди“?» — «Все поняли, что это шутка! — снова крикнула звезда, и судья даже постучал по столу, призывая к порядку. — Есть такой жанр на телевидении — стеб, его основал Курехин своей передачей о том, что Ленин — гриб!» — «Этот жанр основал не Курехин, — заметил адвокат. — Но передача о Ленине-грибе, действительно, сделана в этом жанре. И к слову, родственники Ленина не подавали на Курехина в суд. Вы считаете, что программа о хомяках не могла нанести вам ущерба, потому что все сразу поняли: в ней говорится неправда. Но на мой взгляд, информация о фальшивых шубах все-таки более правдоподобна, чем информация о четырех ягодицах, которые у вас, якобы, имеются». — «Вовсе нет!» — крикнула звезда, и зал одобрительно заулюлюкал, имея в виду ее внушительные габариты.
Вот так проходило это судебное заседание… Но именно оно натолкнуло Ивакина на одну мысль. Все выходные старый следователь обдумывал ее, а в понедельник оделся в костюм, повязал галстук и вышел из дома.
34
Ему повезло. Машина Грибова была на месте. Однако на своем месте был и стриженый. Уже издали он покачал головой — узнал. «Я к Грибову», — сказал Ивакин. «А вам назначено?» — даже не спросил, а возразил стриженый. «Может примет? — Ивакин достал из кармана заготовленную еще дома записку. — Передайте. Но только срочно, у меня мало времени». Стриженый иронично поиграл бровями, но записку взял. Для солидности он еще походил минут пять по коридору, давая какие-то распоряжения, видимо, никому не нужные, и только потом ушел.