Федеральный наемник - Владимир Гурвич

— Ты права, это не может быть никогда, но это происходит на самом деле. И это покруче, чем в самых крутых фильмах.

— Только иногда бывает очень страшно. Вот как сегодня на той площадке, когда вы едва не схватились друг с другом. Я не знала, что делать в тот момент: то ли вас разнимать, то ли самой спасаться.

— Да, ситуация была опасной. Один из нас мог бы быть уже мертвым.

Ванда зябко передернула плечами.

— Холодно? — спросил я.

— Да. И от жизни, и от погоды.

Я снял свою куртку и укрыл ею женские плечи. Она благодарно посмотрела на меня.

— Знаешь, — вдруг задумчиво произнесла Ванда, — мне всегда все удавалось. Я даже не могла понять, почему так везет. Я не прикладывала к этому никаких особых усилий.

— И что же тебе удалось?

— А все. На первом курсе института у меня совершенно нежданно-негадано открылся поэтический дар, из меня хлынули стихи, как из прохудившей трубы. И как ни странно, мне удалось издать целых три поэтических сборника. Люди добиваются этой цели всю жизнь, а я пошла в издательство — и мои вирши приняли.

— Расскажи, как это у тебя происходил этот процесс. Вот я никогда не хотел писать стихи.

— Я безумно влюбилась в человека, который умер задолго до моего появления на свет. Я без конца повторяла его имя, читала его стихи. Мужчина, который стал первым моим возлюбленным, был французский поэт Артюр Рембо. Я часами плакала над его биографией, особенно над теми страницами, где описывалось, как он потерял ногу и как он умирал в марсельском госпитале. Хочешь я прочитаю его строки.

— Да, — сказал я, заинтригованный.

— «В то время как я плыл вниз по речным потокам

Остались навсегда мои матросы там,

Где краснокожие напали ненароком

И пригвозили их к раскрашенным столбам.

Мне дело не было до прочих экипажей

С английским хлопком их, с фламандским их зерном.

О криках и зерне не вспоминая даже,

Я плыл, куда хотел, течением влеком»

Ванда вдруг замолчала.

— «Течением влеком», — задумчиво произнесла она. — Мы тоже, как эти самые матросы, влекомы течением. И тоже не представляем, куда оно нас несет. Нет, больше что-то не хочется читать. Прежнее время для этих стихов уже ушло, а новое для них еще не наступило.

— А что тебе еще удалось? — поинтересовался я.

— Я же сказала все. Спортом занималась, дзюдо. На чемпионате республики заняла второе место. Потом повстречалась с Анатолием, сперва он в меня влюбился, потом — я в него. Квартиру быстро получили, хотя другие ждали ее десятилетиями. И все было замечательно, пока не начался весь этот кошмар. Ну зачем, кто это все придумал? Разрушить целый город, уничтожить столько людей. Тысяча лет буду жить, а так и не пойму, кому это понадобилось.

— Люди охвачены демоном разрушения. Я убедился, какая бездна жестокости таится в каждом из нас. И если она вылезает из-под контроля, овладевает человеком, он становится хуже зверя. Его надо непременно убить. Иначе он будет пить кровь, но никогда не напьется. Наоборот, чем больше он это делает, тем сильнее жажда. Я видел все это своими глазами.

— Да, ты, наверное, прав. — Ванда вновь зябко передернула плечами.

И в самом деле с каждой минутой становилось прохладнее, с высоких гор спускался зародившийся в космических глубинах холод и окунал нас в свои потоки. Но он мне помог сделать то, о чем я давно мечтал.

Я обнял Ванду за плечи, и она доверчиво прижалась ко мне. Наши губы встретились, и долго оставались соединенными. Мои руки сами собой сжали ее грудь. Кровь застучала у меня в висках, как барабан перед строем на плацу.

Внезапно она резко отодвинулась.

— Что случилось? — спросил я.

— Извини, я не могу. Только что погиб муж, а я уже… Нет, может быть потом… Не знаю. Лучше будет если мы вернемся в землянку.

Разочарованный, я вслед за ней поднялся со своей импровизированной скамейки. Ванда быстро шла к дому. Я шел вслед за ней, стараясь успокоить свою разгорячившуюся кровь. Но несмотря на все мои увещевания, она упрямо продолжала стучать в висках.

Глава одинадцатая

Проснулся я таким же раздосадованным и раздраженным, как и лег спать. Уже все пробудились и ждали, когда тоже самое сделаю и я.

Когда мы пришли на завтрак, он уже был в разгаре. Мы сели на краешек большой скамьи. Надо сказать, что кормили здесь обильно, недостаток продуктов лагерь явно не испытывал. Я положил себе в тарелку большой кусок баранины и солидную белоснежную горку риса.

Но даже хорошая пища не развеяла мое дурное настроение. Отказ Ванды все еще угнетал меня. Где ей было понять, как сильно за три года я соскучился по женской ласки, сколько за это время накопил энергии неутоленной любви. Дабы это почувствовать, нужно самому пройти через эти круги ада.

К тому же меня не покидало ощущение, что обедавшие с нами боевики смотрели на нас более враждебно, чем обычно. Чем это вызвано, я не понимал, ничего такого, что могло бы повлиять на их отношение к нам, вчера не произошло. Но я уже несколько раз ловил на себе недружелюбные взгляды.

После завтрака я решил заняться своим любимым делом — побродить по горам. По правде говоря, мне не хотелось ни с кем общаться. Обида на Ванду за вчерашний отказ не прошла, не было также никакого желания слушать проповеди о всемирной братской любви отца Бориса. А он, если судить по его торжественному виду, как раз был настроен на их произнесение.

Почему-то я всегда сильно тяготился даже кратковременным одиночеством в городе, но одиночество в горах меня не беспокоило, наоборот, я ощущал странный восторг от того, что нахожусь один на один в этом мире каменных исполинов. Я уже довольно долго бродил между скал, садился на валуны, любовался синусоидами горных хребтов, выкуривал сигарету и шел дальше. Внезапно мне показалось, что где-то раздался женский крик. Я прислушался и не напрасно; он повторился. Определив направление, я поспешил туда.

Я шел по узенькой тропинке. С одной стороны была уходящая ввысь отвесная стена скалы, с другой — уходящий глубоко вниз провал. Я завернул за угол и резко затормозил. Моему взору открылась следующая картина: на небольшой полянке находились три боевика, среди из них — Шамсудин. Он был занят тем, что срывал одежды с Ванды, которая отчаянно сопротивлялась и громко кричала. Товарищи же насильника стояли неподвижно рядом и наслаждались этим зрелищем, подбадривая его громкими возгласами и полезными советами.

Меня никто из них не видел, так как они стояли ко мне спинами. Я спрятался за скалу. Вот мразь, теперь понятно, что он задумал и почему некоторые боевики обстреливали меня злыми взглядами. Но что мне делать в этой ситуации? Со мной был лишь пистолет против трех автоматных стволов. И кроме того, сейчас мне очень не хотелось никого убивать, так как это неизбежно вело к осложнению отношений с Аушевым с очень опасными для нас всех последствиями, так как в его руках были все ключи от наших судеб.

Ванда снова отчаянно призвала на помощь, в ответ боевики громко загоготали. Я вздохнул; вот напасть на меня, вновь ситуация не дает мне никакого выбора. Ну ладно, посмотрим как вы будете смеяться через секунду. Я снял пистолет с предохранителя.

Я вышел из своего укрытия.

— Стоять, кто сделает хоть одно движение, тут же станет трупом. Вся троица с изумлением возрилась на меня. Мое появление в этой сцене сценарием было явно незапланированным.

Несколько секунд боевики в самом деле соблюдали мораторий на движение.

— Стреляйте в него! — внезапно завопил Шамсудин.

Двое боевиков попытались вскинуть свои автоматы. Но я был готов к такому повороту событий. Я сделал шаг вперед и дважды выстрелил почти в упор. Они оба повалились как подкошенные.

Но пока я расправлялся с его товарищами, Шамсудин воспользовался этими мгновениями и бросился бежать. Тропинка здесь все время петляла, что давало ему шанс уйти от меня. Но упускать этого негодяя мне не хотелось.

Я устремился за ним, целясь в него. Но когда я хотел уже выстрелить, он свернул и исчез. Я увидел его лишь тогда, когда сам достиг поворота. Он не стал бежать по дорожке, а полез вверх на гору. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Шамсудин заметил меня. Он нырнул под валун, выставил автомат и дал по мне очередь. Но я успел спрятаться за камнем. Он и отразил выстрелы.

Теперь я знал, что он по мимо прочему еще и меткий стрелок. Это повышало его шансы и снижало мои. А наши силы и так не равны, у него — автомат, у меня — пистолет.

Я понимал его тактику и мысленно одобрял ее. Он поставил перед собой цель оказаться над моей головой и стрелять в меня сверху. Если ему удастся этот трюк, считай, что моя песенка спета.

Шамсудин старался взбираться на гору таким образом, чтобы находиться на одной перпендикулярной линии со мной. Моя же задача было не давать ему это сделать. Будь у меня автомат, я бы давно снял бы его. С пистолетом все становилось сложнее. К тому же мне приходилось экономить патроны.