Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Таковы правила.

— Правила огня?

— Свободный огонь. Все, кого вы видите, и кто не принадлежит к русской армии — противники. Но только тихо.

— Технические средства разведки?

— Разрешено все.

Это редко бывает, когда разрешено все. И, черт возьми, это приятно — действовать, когда все разрешено…

Подполковник Тихонов посмотрел на часы — он был старшим по званию и решения принимать — ему.

— Восемь часов на отдых, господа. Еще два — на сборы. Всем перекраситься под местных. Через десять часов господа — готовность. С нами Бог!

— С нами Бог, за нами Россия!

Первый раз Араб слышал, что эти слова, которые знает любой русский солдат — не проорали, а проговорили почти что шепотом.

Перекраска…

Спецназ очень редко действует в форме, он вообще вне закона, и жизнь спецназовца на поле боя не защищают никакие конвенции, любой спецназовец взятый в плен на поле боя может быть расстрелян на месте. Но ты попробуй, возьми…

А здесь, в этой обезумевшей стране расстрел на месте — почти что синоним милосердия.

Обувь. Обувь здесь, в отличие от не слишком богатых стран Африки, откровенно нищего Афганистана и бедной Индии не роскошь, здесь она есть у всех и вполне добротная. Это в Афганистане и Индии самая распространенная обувь — резиновые калоши. Поэтому — обувь можно оставить ту, которая есть — ботинки с массивной подошвой, в них есть стальные вставки, в них почти невозможно сломать голеностоп или вывихнуть ногу. Они достаточно легкие, чтобы в них можно было прошагать не один десяток километров, они не горят, даже если пройти по горящему бензину, в грунтозацепы подошвы ничего не набивается — но и подошва такая, что не поскользнешься. Короче говоря — это как раз те ботинки, которые нужны в данной ситуации.

Все остальное долой, в том числе трусы. Исламские экстремисты не носят трусов, потому что в Коране ничего не сказано про трусы[728] — значит и им трусы оставлять нельзя. Вряд ли на посту им прикажут снять штаны — но если ты маскируешься, то маскируйся до конца.

Прямо на голое тело — просторные черные штаны из прочной ткани наподобие парашютной. Штанины не европейские, закрывающие ноги чуть ли не до земли — а короткие, на резинке, примерно до середины голени. Почему-то приверженцы агрессивного ислама предпочитают именно такие штаны.

Рубашка… не черная, слишком много черного это перебор. Но и светлую тоже нельзя, тем более белую — не исключено, что придется действовать ночью. Поэтому рубашка будет темно-зеленая, не цвета ислама, а именно темно-зеленая, почти хаки.

Поверх этого безрукавка — здесь все носят безрукавки. Ее можно и черную.

На голову — чалму. Намотать чалму это целое искусство, значение имеет вид чалмы на голове, ее цвет и дополнительные повязки другого цвета. Он повязал чалму так, как это принято делать в северном и восточном Афганистане, там есть выходцы из Средней Азии и туда они принесли свою чалму. Чалма не белого цвета — а антрацитно-черного. Черную чалму надевают те, кто встал на путь джихада…

Можно надеть перчатки, велосипедные, кожаные, пошитые по специальному заказу, по мерке — но это будет слишком. Можно будет и потом надеть. Нельзя надевать и привычные стрелковые очки — у душманов не принято и это.

Теперь оружие. Старый АК с деревянным цевьем и прикладом, на нем — такой же старый подствольный гранатомет. Дульный тормоз-компенсатор нового образца, наподобие того, что надевают при стрельбе холостыми — а если его скрутить со ствола — то вместо него можно навернуть глушитель, который дожидается своего часа в вещах. Зато с прикладом надо поработать, здесь так не принято.

Подумав, Араб взял флакончик зеленой краски — настоящей, светло-зеленой, и выкрасил весь приклад, а цевье трогать не стал, чтобы к рукам не липло. Краска быстро высохла и поверх нее он прикрутил двумя небольшими шурупами небольшую медную табличку с шахадой, сделав оружие наподобие подарочного или наградного.

Ля иллахи илля Ляху Мухаммед расуль Аллах! — вот что было написано на медной табличке. Клич священного джихада.

Часы… часы он сдал, когда вылетал на задание, те были наградные. А эти — Casio G-shock, обычные для наемников, солдат удачи всех мастей, простые, прочные, не боящиеся самых жестоких ударов. Наверное, сойдет…

Разгрузка… той, которой обычно пользуется спецназ здесь не место. Придется пользоваться дешевой, самодельной из бурой брезентовой ткани, довольно примитивной — но в нее умещаются шесть магазинов и гранаты, впереди у нее ничего нет, и с ней можно ползти по земле. Еще четыре магазина и несколько патронов в пачках — в сумки, которые по бокам на поясе.

Пистолет… Пистолетов у него было сразу три… мало у кого из боевых офицеров было меньше. Привычный Браунинг в кобуре, еще один, короткий и с небольшим глушителем в специально удлиненном для таких целей кармане. Последний — совсем маленький — в специальную кобуру на безрукавке, сзади, на уровне шеи — пистолет этот оказывается под рукой ровно в тот момент, как ты выполняешь команду «Руки вверх!».

Ножи… один нож в ножнах в левый карман, еще один — под разгрузку, в пришитую там кобуру. Этот пойдет и как метательный.

Ну и по мелочи…. Гранаты, аптечка. Снаряжаясь, Араб подумал, что их можно «срисовать» хотя бы по аптечке. У моджахедов за редким исключением не бывает ни аптечек, ни санитаров, потому что им наплевать — жить им или умереть. О Аллах, даруй нам по своему выбору одно из двух, победу или шахаду! — одна из ду’а, коротких молитв муджахеддина. По их поверьям, павшие на пути джихада попадают в рай, а там лучше, чем на опостылевшей земле.

А вот мы — еще поживем… До самой смерти не помрем!

Все? Кажется — все…

Араб подошел к Тихонову, который раздумывал, как бы прикрепить к машине черный флаг с шахадой.

— Готов, господин подполковник! — доложил он.

— Красавец… — оценил подполковник с ударением на последний слог — как думаешь, если флаг в окно так вот высунуть и прижать стеклом, мешать не будет?

— Думаю, нормально…

— Тогда так и сделаем.

Отрезанные от мира в бесплодной пустыне, они возвращались в него, возвращались в мир, жутко изменившийся после взрывов в Бендер-Аббасе и в пустыне, юго-восточнее Каспия. Они возвращались, чтобы нести смерть в этот мир, в котором и так ее было более чем достаточно — но зло иначе было не победить. Зло невозможно победить добром, его можно победить только таким же злом…

Вопреки ожиданиям — дороги были переполнены…

Сотни тысяч, даже миллионы беженцев, в панике бегущих из страны, из зараженных областей юго-запада и северо-востока, толпы беженцев, которыми никто не занимается, потому что мысль всех одна — Джихад, священная война с неверными. Беженцы в основном гуртовались возле дорог, границы везде были перекрыты, и не таможнями, а фронтами. Кто мог — уходил в Афганистан — но и там уже создавали «завесу» — местные племена, совсем не обрадовавшиеся нашествию соседей грабили и убивали их, мужчин в основном расстреливали, а женщин и детей брали в рабство. В Афганистане тоже бушевал мятеж, анархия, мутное, кровавое варево выхлестывало во все стороны, банды боевиков прорывались в Индию. Неспокойно было в зоне племен, которая по соглашению Дюранда должна была вернуться к Афганистану в девяносто четвертом, но так и не вернулась — и даже британцам уже становилось понятно, что, посеяв ветер, они теперь пожинали бурю. Афганистан постоянно бомбили, воинские части Ее Величества перекрыли Хайберский проход, пытались взять под контроль пустыню и Пандшер, в них стреляли, в том числе и в спину. А здесь, на дорогах к Тегерану люди просто жили, сорванные безумием атомного маньяка с обжитых мест. Жили — и умирали…

По обе стороны дороги — какие-то палатки, автомобили, давно сожравшие последний бензин, тряпье, палатки из подручных материалов, просто навесы от солнца. Бегают дети, шум, вонь, загаженные испражнениями и гнильем придорожные канавы. Там же лежат расстрелянные — революционные гвардейцы не церемонятся.

Взгляды… Эти взгляды могли бы убивать, и так эти люди смотрели на них, воинов Аллаха, продвигавшихся под черным знаменем к эпицентру беды. Воины Аллаха чтобы убить неверных взорвали страну, сожгли ее атомным пламенем, уничтожили весь нехитрый быт, создававшийся этими людьми для себя, они сорвали их с насиженных мест и бросили умирать в пустыне. Вопреки устоявшемуся мнению — далеко не все готовы поддержать ислам, далеко не все готовы лишиться нажитого во имя торжества истинной веры — и именно это вызывает безудержную ненависть фанатиков, готовых положить на бесовский алтарь веры свои жизни и требующих от других того же…

Машины, на которых разъезжали боевики, отличались флагами — только не черными, а зелеными. Обычно это были большие, тяжелые машины, грузовики и самосвалы, не всегда военные, в кузовах которых стояли вооруженные до зубов люди, иногда эти люди стреляли в воздух. Была у боевиков и бронетехника, но не так много. Спецназовцы знали, что до сих пор держался крупнейший, узловой аэропорт региона, как военная, так и гражданская авиационная база — база Мехрабад, хотя потери там составляли до девяноста процентов первоначальной численности личного состава. Тем не менее — Мехрабад, поддерживаемый с воздуха налетами бомбардировщиков и штурмовиков держался, удалось наладить доставку туда боеприпасов, подкреплений и даже боевой техники. А вот база в Бушере была частично эвакуирована, потому что рядом было море, и держать объект почему-то сочли нецелесообразным. В поддержке эвакуации участвовал линкор Александр Первый, его шестнадцатидюймовые орудия главного калибра буквально смешали с землей осаждавших. На берегу остался только небольшой плацдарм, который успели подготовить в инженерном отношении — его держали для обеспечения будущей высадки.