Тайный советник вождя - Владимир Успенский

— Вам виднее, товарищ Сталин. Можно просто холодной, можно и океанской. По масштабности.

— Вы правы, — улыбнулся Иосиф Виссарионович: хорошее настроение не покидало его.

Резиденция, в которую мы прибыли, поправилась Сталину. Особенно его заинтересовало, что вилла и сад принадлежали прежде известному немецкому полководцу генералу Людендорфу. О нем Сталин много слышал, а в начале фашистского наступления на Волге перечитал, делая пометки, классический труд генерала «Мои воспоминания о войне 1914–1918 годов». Не без пользы перечитал.

Прошел по всем комнатам, разглядывая обстановку, картины. Распорядился, чтобы на время вынесли из дома часть тяжелой старинной мебели: она давила, пригнетала своей громоздкостью. В освободившемся помещении легче стало дышать.

Начавшаяся конференция значительно отличалась от двух предыдущих. Исчезла главная идея, объединявшая союзников, — необходимость разгромить фашистскую Германию. Победа в Европе была достигнута, и теперь каждая из великих держав стремилась извлечь из этого факта наибольшую выгоду для себя. В 1943 году в Тегеране все главы государств находились, выражаясь спортивным языком, в равной весовой категории. Каждый сам по себе, каждый авторитетен, каждый стремился по возможности внести вклад в общее дело. Это способствовало укреплению доверия и чисто человеческих отношений. Спустя время, в Ялте, обстановка была уже несколько иная. О самом важном, о военном поражении Германии, заботились Сталин и Рузвельт, поддерживая один другого. А Черчилль был озабочен в основном тем, как перекроить в свою пользу карту Европы, да и всего мира.

Теперь, в Потсдаме, расклад сил был иной. Главенствовал, безусловно, Иосиф Виссарионович Сталин. Новый президент США Гарри Трумэн, заменивший мудрого Рузвельта, недавно скончавшегося (о чем Сталин искренне сожалел), — новый американский президент не имел ни такого опыта, ни такого авторитета, как его предшественник, да и вообще не представлял собой такой исторической вершины, каковыми были члены «Большой тройки». Обычный деятель, каких много.

В странном, в «подвешенном» состоянии пребывал Уинстон Черчилль, утративший значительную часть самодовольства и кабаньей напористости (но не утративший пристрастия к хорошему армянскому коньяку). Суть в том, что Потсдамская конференция совпала по времени с выборами премьер-министра Великобритании, и Черчилль далеко не был убежден, что ему снова доверят высокий пост. Это, кстати, и произошло. На выборах Черчилль потерпел поражение и, устроив на отведенной ему вилле прием, обменявшись прощальными тостами со Сталиным и Трумэном, отбыл на свои туманные острова. С 28 июля английскую делегацию в Потсдаме возглавил новый премьер-министр Англии лидер лейбористской партии К. Эттли. И ему, и Трумэну трудно было конкурировать со Сталиным, с его кругозором и несокрушимой логикой. К тому же, Иосифа Виссарионовича «подпирали» столь мощные «столпы», каковых не имелось ни у американцев, ни у англичан: изощренный, опытнейший дипломат Молотов, выдающийся знаток международного права Вышинский, несравненный полководец Жуков…

Много важных вопросов обсуждалось в Потсдаме. Сказать обобщенно — принятые там документы подтверждали и развивали решения, выработанные еще в Ялте. Это послевоенное обустройство Европы и — главное — демилитаризация, денацификация и демократизация Германии, ее административное деление, экономика… Если возникали споры, то разрешались они общим согласием и, как правило, в нашу пользу.

Каждая сторона, естественно, прибыла на конференцию со своими «домашними заготовками». Мы могли бы в случае необходимости резко обострить обстановку, заявив о необходимости покончить с последним очагом фашизма на Западе — с диктаторским режимом Франко, — тем более что там, в Испании, может находиться «исчезнувший» Гитлер, о котором у союзников не имелось достоверных сведений. Вырвать же последний корень фашизма мы можем сами, наша армия — сильнейшая на континенте. Американцы и англичане заняты борьбой с Японией, мы поможем им на востоке, а здесь, на западе, обойдемся без их участия. Вот какие мы хорошие. То-то взвились бы Черчилль и Трумэн, получив такой сюрприз! Но Сталин не торопился, ожидая «подарка», который не мог не приготовить для нас хитроумный Черчилль. И дождались. Причем в тот раз английский премьер сделал это руками американцев.

Незадолго до отъезда Черчилля в Англию, после очередного заседания, когда в зале остались только руководители делегации с ближайшими помощниками, Гарри Трумэн сообщил Сталину, что у американцев готова к использованию особая бомба небывалой разрушительной силы: одним взрывом можно испепелить город средних размеров. Суть заявления, как я понял, была не в том, чтобы дружески проинформировать нас: оставалось всего две недели до запланированного сброса бомбы на Японию и весь мир узнал бы о новом оружии, — нет, союзники преследовали другие цели. Показать, насколько они откровенны с нами, и, основное, увидеть реакцию Сталина и других членов нашей делегации. По ответным словам, по выражениям лиц и глаз. Определить, известно ли нам об атомной бомбе? Есть ли у нас что-либо подобное?

Черчилль, наблюдая со стороны, прямо-таки пронзал испытующим взглядом Иосифа Виссарионовича. Однако Сталин основательно разочаровал своих «экзаменаторов». Ни один мускул не дрогнул у него, не изменился голос, когда благодарил за сообщение. Не над тем объектом опыт ставили, Иосиф Виссарионович мог безукоризненно владеть собой при любых неожиданных поворотах. Если естественная реакция проявлялась, то позже, когда обстановка позволяла расслабиться. А эта попытка союзников испытать его только повеселила Сталина. Союзники решили, что он просто не понял, о чем идет речь, не уяснил важность сообщения. А Иосифу Виссарионовичу стало ясно: мы-то немало знаем об атомной бомбе американцев, а им, значит, о наших разработках ничего не известно. Хотя люди Курчатова изрядно продвинулись на трудном пути. Ужиная вечером на вилле в обществе Молотова и Жукова, Иосиф Виссарионович весело иронизировал над психологическим экспериментом союзников, не подозревавших, что еще месяц назад из двух независимых друг от друга источников мы получили сообщения о сроках испытания американской атомной бомбы. С 10 июля они были перенесены на 16 — к началу конференции. Сразу после взрыва на полигоне Трумэну доставили кодированную телеграмму: «Роды прошли успешно. Ребенок жив и здоров». А смекнуть, какой «ребенок» особо интересует американского президента, было не очень трудно.

При всем том информация, предоставленная союзниками, была воспринята с должной серьезностью и не осталась без последствий. Ее можно было расценивать как предупреждение: знайте, мол, какая сила в наших руках, и делайте выводы. Думаю, именно поэтому Иосиф Виссарионович счел за лучшее воздержаться от заявления о нашем желании ликвидировать в Испании фашистский режим Франко. Что там ни говори, а атомной бомбы у нас тогда еще не было.

В связи с отъездом-приездом английских премьеров в работе конференции произошла пауза. Свободен был целый день. Сталин высказал вдруг желание посмотреть Берлин. Сразу воспротивился начальник охраны генерал Власик: ничего не предусмотрено, ничего не подготовлено для безопасности.

— И не надо, — весело произнес Иосиф Виссарионович. — Особый случай. Никто не знает о поездке, даже я не знал до сих пор. Поэтому никто не готовит нам ни горячую, ни холодную встречу.

Власик пытался возражать, но безуспешно, тем более что Иосифа Виссарионовича поддержал я: надо съездить, надо посмотреть, другой случай может никогда не представиться. Единственное, что успел сделать Власик, — это связаться по телефону с новым комендантом немецкой столицы генералом Горбатовым и потребовать, чтобы в связи с чрезвычайными обстоятельствами был срочно взят под охрану маршрут, намеченный мной для поездки. Горбатов понял и кое-что успел сделать.

Выехали на трех машинах. В автомобиле Сталина, кроме него, Поскребышев и я. Впереди и сзади охрана. Вместе с Власиком человек восемь. Где-то за пределами видимости двигались грузовики с автоматчиками, высланные Горбатовым.

…Немецкие женщины, разбиравшие завал возле рейхстага, передавая кирпичи по цепочке из рук в руки, увидели небольшую группу русских, военных и штатских. Впереди размеренно шагал коренастый человек в просторном кителе и брюках навыпуск. На что-то указывал чубуком трубки, зажатой в правой руке, о чем-то спрашивал спутников. Он был самым невысоким в группе и, вероятно, самым главным: держался спокойно, с достоинством, по-хозяйски.

Женщина, работавшая крайней, распрямилась, всмотрелась и ахнула: кирпич вывалился из рук, упал на ногу, по она даже не заметила этого. Пыталась что-то сказать соседке и не могла, беззвучно шевелились губы широко раскрытого рта. Другие женщины, прекратив работу, с любопытством и удивлением смотрели то на нее, то на группу русских. Что такое? В чем дело?