Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Первое, что распорядился сделать полковник Фауст Шкаравский, — немедленно обложить труп льдом, дабы предотвратить разложение и распад того, что осталось. Температура воздуха днем достигала на улице 20 градусов тепла, а в подвале особняка переваливала за 10. Это выполнили. Тем временем имя Гитлера не сходило со страниц мировой прессы. Заманчиво-выгодная тема для борзописцев. В зарубежье — сенсационные подробности о том, как русские чекисты ищут и уже изловили Гитлера. Или о том, как он улетел из Германии на специальном самолете или отплыл на подводной лодке. Даже наша строгая печать грешила сообщениями собственных корреспондентов и ТАСС такого примерно типа: Адольф Гитлер добрался до берега Южной Америки и высадился в женском платье в одной из бухт Аргентины. Ну, женское платье, — верх маскировки, — просто умиляло меня. И это в те часы, когда профессиональные медики привычно и хладнокровно полосовали труп бывшего фюрера.

Обстановка в подвале была мрачная, подавляющая для обычного человека. Эти холодные темные стены, эти люди-призраки в белом, кромсающие блестящими скальпелями нечто бесформенное, обугленное; наконец, этот трупный запах, от которого меня подташнивало. И еще запомнилось: на дальней, плохо освещенной стене — портрет того, кого резали тут врачи. Изображение фюрера с косой челкой на лбу в Германии можно было увидеть повсюду, к нему присмотрелись, на него перестали обращать внимание не только местные жители, но и наши воины. Висит и висит — хрен с ним. А мне стандартно-помпезный портрет Гитлера бросился в глаза именно здесь, в подвале. По контрасту. И была какая-то мистика в том, что обугленного посланца Сатаны резал не кто-нибудь, а доктор Фауст, с погонами советского полковника под халатом. Об этом упоминалось и до моей исповеди, я же позволю себе несколько развить сей пассаж напрашивающимся сравнением.

В марте 1953 года в Московском институте усовершенствования врачей тело Иосифа Виссарионовича Сталина будет исследовать не просто большой знаток своего дела, но и очень порядочный человек, патологоанатом Русаков-младший, брат доброго детского доктора и убежденного коммуниста, погибшего от рук белобандитов: именем Русакова-старшего названы в Москве улица и больница. Младший брат шел по пути старшего. Скальпель в руках доктора Фауста или в пальцах Айболитова брата — есть над чем задуматься. Перст Божий! — воскликнет верующий.

Заключение медиков, анатомировавших бывшего фюрера, было довольно обширным. В акте о вскрытии трупа «предположительно Гитлера» сказано, в частности: «Во рту обнаружены кусочки стекла, составляющие часть стенок и дна тонкостенной ампулы». Причина смерти — большая доза синильной кислоты. Врачи записали также, что главным аргументом для идентификации личности исследуемого являются его сохранившиеся зубы. Полковник Шкаравский передал двум нашим офицерам-чекистам, Андрею Севастьяновичу Мирошниченко и Василию Ивановичу Горбушину, золотой мост верхней челюсти с 9 зубами и сильно обгоревшую нижнюю челюсть с 15 зубами. Чекистам приказано было установить и документировать их принадлежность. То есть разыскать стоматологов, лечивших Гитлера, найти историю болезни, рентгеновские снимки. Сделать это в огромном полуразрушенном городе, где еще дымились остатки пожарищ, в городе, часть жителей которого погибла, часть убежала, а оставшиеся ютились где придется, — осуществить это в тогдашнем Берлине казалось почти невозможно. И все же наши опытные чекисты выполнили приказ быстро и точно. Помогла сообразительность. А с другой стороны — немецкая педантичность.

Историю болезни обнаружили в клинике профессора Блашке — личного врача фюрера. Ассистентка профессора Кете Хойзерман (самого Блашке в городе не оказалось) помогла чекистам найти в зубоврачебном кабинете рейхсканцелярии рентгеновские снимки и даже несколько коронок, которые не успели поставить Гитлеру. Не до этого ему было в последнее время. Хойзерман к тому же назвала имя и адрес зубного техника Фрица Эхтмана, изготовившего протез челюсти. Оба они стали основными свидетелями по делу. Допрашивал их капитан В. И. Горбушин в присутствии, если не ошибаюсь, переводчицы Елены Моисеевны Ржевской, будущей писательницы. Вот слова Горбушина:

«Отвечая на мои вопросы, Кете Хойзерман и Фриц Эхтман подробно описали зубы Гитлера по памяти. Их описания коронок, мостиков и зубных пломб точно совпали с записями истории болезни, с рентгеновскими снимками, имевшимися в нашем распоряжении. Затем мы предъявили им для опознания челюсти, взятые у мужского трупа. Хойзерман и Эхтман безоговорочно опознали их как принадлежащие Адольфу Гитлеру».

Точка была поставлена, Иосиф Виссарионович знал все подробности. Ему докладывал Абакумов, а затем рассказывал я, отвечая на все уточняющие вопросы. Другие люди, причастные к этому расследованию, обязаны были молчать. Официальная версия оставались прежней: Адольф Гитлер исчез, не исключено, что он жив, находится либо в Южной Америке, либо в Испании под крылом диктатора Франко. Ну а захоронение и перезахоронения тела фюрера — это особая, полудетективная история, которая слишком далеко увела бы нас от главного русла. Скажу только, что в Москве, в двух архивах, хранятся несколько обломков черепа Гитлера, его челюсти и пропитанные кровью деревяшки, выпиленные из софы, на которой скончался претендент на мировое господство.

С 17 июля по 2 августа 1945 года проходила третья (и последняя) встреча руководителей великих союзных держав. Ее называют Берлинской или Потсдамской — второе, на мой взгляд, правильнее. Подыскать подходящее место для встречи и всесторонне обеспечить ее проведение было поручено главнокомандующему Группой советских войск в Германии, главноначальствующему Советской военной администрации в той же стране маршалу Жукову. Идею провести конференцию непосредственно в Берлине Георгий Константинович сразу отверг: в полуразрушенном городе нет условий. Зато приглянулся ему в недалеком Потсдаме большой дворец германского кронпринца, не пострадавший от войны, расположенный в старом обширном парке. Рядом полностью уцелевший Бабельсберг с комфортабельными виллами высокопоставленных фашистских чиновников и генералов, в спешке бежавших из уютных гнезд. Сады, цветники. Очень удобно для размещения делегаций. Ну и поработать пришлось нашим воинам-саперам вместе с немецкими специалистами, чтобы за короткое время привести все помещения и окрестности в надлежащий вид.[95]

Всегда были и есть в нашей армии мастера наводить лоск. В тот раз, правда, траву и листья зеленой краской не подновляли. Такая маскировка хороша на день-другой, а конференция планировалась двухнедельная — краска облезет. Зато возвели возле дворца десятки, если не сотни, клумб, засадив их цветами. Перенесли из других мест около пятисот единиц декоративных деревьев и кустарников. Среди лета, в жару. Но ухаживали за растениями так, что почти все прижились. В общем, создали райский уголок.

Первым из глав государств в Потсдам прибыл Иосиф Виссарионович. Вместе с Молотовым. Летать Сталин не любил, приехал в своем спецпоезде, в привычном, обжитом салон-вагоне. Органам НКВД и СМЕРШа это доставило много хлопот по охране длинной дороги от Москвы, через Польшу до середины Германии. Зато Сталин и сопровождавшие его люди отдохнули, отоспались в пути.

Поезд подошел к пустому перрону утром. Сталин заранее предупредил, чтобы не было никакого шума, никаких торжеств с оркестрами и прочей атрибутикой. Встречали только члены нашей правительственной делегации во главе с Жуковым, прибывшие в Потсдам три дня назад: адмирал Кузнецов, генералы Антонов, Соколовский и Телегин, дипломаты Вышинский, Громыко… Поздоровавшись, Сталин проследовал к автомашине и отправился в Бабельсберг. Вместе с ним в лимузине Жуков и я. По дороге Георгий Константинович высказал недоумение и даже определенное недовольство тем, что генералиссимуса встретили без почетного караула, тогда как наши союзники готовят для своих руководителей пышные церемонии. Что, у нас возможностей меньше?

— А вы не казнитесь, товарищ Жуков, — засмеялся Иосиф Виссарионович. — Возможностей у нас побольше, чем у других. Но зачем? Ни веса, ни авторитета не прибавится, хватит нам и того и другого. Только обуза и трата времени. Торжества хороши по большим праздникам, а тут у нас работа. Чем меньше помпезности, тем лучше.

— Величие не шумливо, — сказал я. — Великий океан он же и тихий.

Сталин вопросительно посмотрел на меня: как понимать — ирония или шутка? Подумав, заметил:

— Изрядно… Ваше изобретение, Николай Алексеевич?

— Кто-то из классиков.

— Совсем недурно. Если не возражаете, возьмем на вооружение. Чтобы при необходимости окатить океанской водичкой кого следует. Как считаете, товарищ Жуков?