Кречет. Книга I - Жюльетта Бенцони

Итак, корабли один за другим покидали порт и уходили на рейд, где становились на два якоря и ожидали в тисках строжайшей дисциплины (позволения покинуть корабль не давалось никому) и в глубокой скуке приказа поднять якоря.

Испытывающий такое же нетерпение, как и все остальные. Жиль получил неожиданную передышку. С самого начала своей службы он трудился как каторжный, зато с того момента, как «Герцог Бургундский» встал на рейде, он очутился в привилегированном положении. Каждый день он, единственный из тех, кто был на корабле, сходил на берег, чтобы исполнять приказы своих начальников. Среди всех прочих была обязанность получать официальную почту у графа д'Эктора и личную в гостинице. Содержание этих писем его, естественно, никоим образом не касалось.

Однажды он получил в ответ на свое восторженное письмо, написанное аббату Талюэ в день поступления на службу, длиннейшее послание, весьма дружеское, полное одобрения и добрых советов. Жиль хранил его как единственную нить, связывающую его с землей. Но он уже не страдал от одиночества первых дней: двое великих военачальников, убивавшие свободное от заседаний время игрой в шахматы, относились к Жилю с добросердечием, а с Акселем Ферсеном они после истории с лошадью стали чем-то вроде сообщников. Со стороны Жиля это выражалось в том, что он исполнял на суше некоторые поручения Ферсена, томящегося в заточении на «Язоне» и смертельно скучавшего, имея в виде развлечений только лишь совещания на адмиральском корабле. Воинственный герцог де Лозен тоже в конце концов занял свое место на борту «Прованса», бросившего якорь в нескольких кабельтовых от «Герцога Бургундского». Теперь он напоминал о себе только звуками оркестра своего полка, устраивая по вечерам концерты, чтобы разогнать скуку.

— Он бы давал балы, если бы осмелился, — ворчал шевалье де Терней, которого раздражали

звуки музыки, ежевечерне наполняющие рейд.

— Он бы сделал это, если бы ему разрешили держать женщин на борту, — отвечал ему Рошамбо, и оба они вздыхали и приказывали закрыть окна, чтобы опять погрузиться в сложности шахматных комбинаций.

Безжалостное время и скука крайне угнетали неподвижно застывшую на якоре эскадру, к которой каждый день прибавлялись все новые транспортные суда и военные корабли. Молодой виконт де Ноайль, скучавший на борту «Нептуна» вместе со 2-м батальоном Суассонского полка, убивал время в нескончаемых ссорах с не менее молодым Артуром Диллоном, чья ирландская кровь так же плохо переносила бездействие, как и едкие шутки виконта.

Наступило 1 мая, которое пролетело для Жиля подобно метеору, оставив глубокий след.

В этот день сразу после полудня столь горячо ожидаемая новость с быстротою молнии облетела корабли на рейде: ветер наконец задул с севера. С кораблей понеслась буря радостных возгласов, домчалась до порта и обрушилась на город.

Тотчас же на кораблях все пришло в движение.

Шевалье де Терней объявил, что, если ветер не переменится, корабли поднимут паруса на рассвете, и отправил фрегат «Беллона» к Уэссану, чтобы разведать, не появилась ли там случайно какая-нибудь нежданная английская эскадра.

Жиль в последний раз получил приказ сойти на берег, для того чтобы узнать, не пришли ли новые письма; в последний раз он зашел в гостиницу на бульваре Дажо, где генерал и адмирал получали свои личные письма.

Пересекая двор гостиницы, он услышал, что его окликает привратник:

— Эй, вы там! Молодой человек! Э-э… господин секретарь, прошу вас!.. Тут для вас письмецо…

Это слово ударило его как пуля, и он застыл на месте как вкопанный.

— Письмо? Для меня? Как оно к вам попало?

Оно ведь должно быть с остальной почтой?

Привратник улыбнулся хитро и понимающе.

— Ну, ну! Такое хорошенькое маленькое письмецо, его ведь не положишь с письмами адмирала или генерала. Такая штучка с синей печатью, это, верно, от женщины…

В своих толстых пальцах привратник держал искусно сложенное письмо, запечатанное маленькой печатью с изображением герба, при виде которого у Жиля забилось сердце: это были мерлетки рода Сен-Мелэнов.

Волнение его было столь сильным, что какое-то время он стоял, разглядывая письмо под насмешливым взглядом привратника, одолеваемого любопытством.

— Черт возьми! — не выдержал наконец привратник. — Что-то вы не торопитесь прочесть его, а ведь письмецо-то, должно быть, интересное…

Жиль пожал плечами. Метнув сердитый взгляд на любопытного привратника, он зашагал к дому, в три прыжка взбежал по лестнице и укрылся от любопытных взглядов в мансарде, где он жил до переселения на корабль. Мансарда снова обрела нежилой вид, но все же он чувствовал себя как бы дома, и никто не мог видеть, чем он здесь занимается. Только в мансарде он решился сломать печать и развернуть письмо.

Жиль едва сдержал счастливую улыбку. Письмо было написано неловким детским почерком, вместо подписи там была лишь большая буква «Ж» весьма причудливых очертаний. Текст состоял всего из нескольких строк, но он показался Жилю достойным самых великих поэтов.

Вот что там было написано:

«Мне сказали, что вы хорошо начинаете, что ваши самые смелые ожидания могут сбыться, если вы покажете, что достойны доверия, которое вам оказывают. Не обманите этого доверия, поскольку ваша неудача огорчит людей больше, чем вы предполагаете. И не теряйте времени, поскольку три года пройдут очень быстро.

Однако прошу вас быть осторожным, ведь в этой войне, в которой вы будете участвовать, может так случиться, что главная опасность будет грозить вам не от того противника, от какого ее ожидают. Другой враг подстерегает вас — более коварный. Будьте настороже, потому что есть люди, которые будут весьма огорчены, если вы не возвратитесь…»

Несмотря на намек на таинственную опасность, грозившую ему, Жиль не обратил тогда на предупреждение особого внимания, потому что чувство счастья, которым он был охвачен, вытеснило все иные мысли. Он осыпал поцелуями букву «Ж», поставленную вместо подписи, снова прочел и перечел письмо, не желая видеть в нем ничего другого, кроме тревоги Жюдит за него. Она предупреждала, чтобы он опасался чего-то неясного, как будто боялась сказать больше, но это лишь означало, что она о нем беспокоится, что страстно желает снова увидеть его живым и невредимым. От этих мыслей до мысли о том, что она его уже немного любит, был всего один шаг, и юноша с радостью его сделал.

Спрятав на груди благословенное письмо. Жиль поднялся в канцелярию, получил почту и, так же быстро, как и пришел сюда, возвратился на набережную Панфельда, чтобы отплыть на свой корабль.