В тени первых Героев. Белые пятна челюскинской эпопеи - Николай Витальевич Велигжанин

В поздних мемуарах Каманин подводит итог дня и еще раз демонстрирует приверженность военной красоте:

«Мы прилетели в Майна-Пыльгин. Это значило, что добрых 500 километров осталось позади. На четверть пути мы стали ближе к цели, к лагерю Шмидта. Первый этап завершен. И летели мы строем, всей группой, наперекор жесточайшим ветрам».

В Мейныпильгыно первая ночевка. На местном консервном заводе находят технический бензин и заправляются. Каманин объявляет план на следующий день – лететь в Анадырь. Так… А как же спор с Фарихом? Его же отчислили за это предложение? Не прошло и суток, как командир второй раз поменял свое принципиальное мнение.

На второе утро перелета у Бастанжиева снова не запускается двигатель. Каманин отдает распоряжение: «Вчерашний вариант, – сказал Бастанжиеву. – Ждать нельзя. Догоняй группу». Но в тот день самолет так и не заведется.

Вылетели строем из четырех самолетов. Полет на второй день проходил в более тяжелых условиях. Николай Каманин оставил весьма пафосное описание. Только вот, читая его, трудно скрыть изумление.

«Я привык к ветру, но здесь он был каким-то особенным. Он кидался на машину с такой силой, что она временами падала вниз на 200–300 метров. Казалось, вот-вот самолет ударится о землю. Стало ясно, что плотным строем идти нельзя. Дал команду разомкнуться. Пошли друг от друга на приличном расстоянии. Нервы были напряжены до предела. Даже холода не чувствовал».

На второй день поставлен под сомнение третий принцип? Нет, оказалось, лишь на время.

«Вдруг налетела пурга и резко усилилась болтанка. Опять наши альтиметры стали показывать дикие вещи: за две-три секунды показания высоты менялись чуть ли не на полкилометра. Но это еще не все. Зловеще надвинулись сплошные облака. Казалось, что мы летели на какую-то черную стену. "Прямо по курсу сплошная облачность”, – проинформировал меня штурман.

Покачал самолет с крыла на крыло. Это означало приказ сомкнуть строй. Молоков, Пивенштейн и Демиров подтянулись к моему самолету. Идти плотно сомкнутым строем было нельзя, дистанцию между самолетами держали не менее 50 метров. Я живо представил, что думали летчики о моем решении. Кто-то был согласен, а кто-то и нет. Но дисциплина есть дисциплина».

Зачем?! Зачем идти плотным строем, когда ветер хаотично швыряет машины? Зачем на малой дистанции входить в плотное облако, где ничего не видно?

Для сравнения можно взять эпизод из работы группы Галышева. Водопьянов был мастером «слепых» полетов. Но в первый же день, вылетев из Хабаровска и войдя в плотную облачность, он повернул обратно, чтобы не врезаться в товарищей, потому что его самолет имел бо́льшую скорость, а вылетел он позже. Он предпочел не рисковать.

А тут: «Сомкнись!»

Каманин: «”Нырнуть в облака или повернуть назад?” – молниеносно вспыхнуло в голове.

В эту минуту мысль летит так же быстро, как самолет. Я – командир. Я своей волей связываю эти швыряемые ветром машины. Все сделают то, что я сделаю. Так что же делать? Я вошел в облака, словно в чернилах потонул. Никаких машин не вижу. Не вижу даже крыльев собственной машины…

Считаю минуты… Раз, два, три. Через 12 минут внезапно ночь кончилась, наступил столь же внезапный день. Свет очень приятен в такую минуту; улыбаешься, несмотря на то, что ветер бросает из стороны в сторону. Но что это? Со мной идут только две машины. Покачал крыльями, подозвал поближе. Подошли Пивенштейн и Молоков. Я, встревоженный, высовываюсь из кабины, ищу Демирова. Но его нет. “Не выдержал, вернулся! – думаю я. – Он еще мало тренировался для полета в облаках. А может быть, разбился?”»

Ну то есть взять в экспедицию пилота, который «мало тренировался для полета в облаках», лучше, чем опытного, но который высказывает свое мнение. «Поистине образцовый воспитанник славной Красной Армии!» (Л. Мехлис)

Демиров, потеряв ориентацию, предпочел вернуться в Мейныпильгыно, где Бастанжиев чинил машину. В Анадыре сели только три самолета – Каманина, Молокова, Пивенштейна. Отряд Каманина после второго дня полета распался на две части. На следующий день побережье накрыла пурга, которая бушевала пять дней. Вылет стал возможен только 28 марта. Так гласит официальная история. Но в следующей главе мы посмотрим, как было в реальности.

Редактирование реальности, или как пурга замела аварию Каманина

Как капля воды способна отразить целый мир, так челюскинская эпопея проявила себя как маленькая модель большого Советского Союза. Некоторые участники показали большое мастерство не только в действиях, но и в рассказах о них. Не так важно, что происходит на самом деле, иногда важнее, как это преподносится. Из официальной истории известно, что группа Каманина после двух дней пути прилетела в Анадырь, где их остановил буран, который они пережидали долгих шесть дней. Участники прямо об этом пишут.

Каманин в книге «Как мы спасали челюскинцев» опять цитирует свой якобы дневник:

«23 марта, Анадырь. Прилетели сюда вчера, хотели тотчас же итти дальше. Пурга задерживает, проклятая пурга! Ветер поднял огромные снежные пласты. Снег стоит перед нами сплошной стеной, загородил дорогу и свет… Никто не выходит из избы. Опасно. В двух шагах ничего не видно, можно моментально потерять из виду дом и замерзнуть среди массы мятущегося снега. Когда это кончится? По сводкам – погода плохая на всем Севере».

Штурман отряда Шелыганов: «Анадырь открылся неожиданно в сумерках. Он оказался крупным городом – человек на семьсот. Все население нас встречало. В тот же вечер в Анадыре началась пурга, которая задержала нас на шесть дней».

Каманин, в «дневнике» от 30 марта: «Шесть дней сидели в Анадыре и ждали погоды». О плохой, беспросветной погоде в книге «Как мы спасали челюскинцев» говорит и Пивенштейн. Вроде бы все ясно – изо всех сил торопились к лагерю, но планам помешали объективные обстоятельства, погода не позволила.

Но вот что пишет Герман Грибакин, бортмеханик сначала Пивенштейна, а позже Каманина:

«Утром 23 марта при осмотре машин бортмеханик Каманина Костя Анисимов обнаружил обрыв ушка крепления силовой ленты крыла. Нужна автогенная сварка. Анадырцы рассказали, что в 10 км, на комбинате акционерного Камчатского общества есть сварочный аппарат. Мы сняли с самолета сломанную деталь и поехали с Анисимовым на собачьей упряжке на комбинат. Все обошлось хорошо, и 24 марта Каманин уже вылетел на разведку погоды».

То есть 23 марта вылет не состоялся не по причине плохой погоды, а по неисправности самолета Каманина? Но Каманин почему-то об этом ничего не говорит, цитату из дневника не приводит. Более того, 24 марта Каманин на восстановленном самолете благополучно