Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Сумико улыбается, растягивая маленькие яркие губы:

– Зачем всегда? Иногда! Очень редко!

– Для чего?

– Хотя бы из эгоизма. Чтоб не причинять себе лишней боли.

Теперь уж и дураку ясно!

Почему-то неудержимо тянет к этой маленькой хрупкой женщине с по-матерински нежными руками. До боли хочется погладить её по голове, обнять, прижать к себе. Неужели это всего лишь благодарность за её заботу? Почему же тогда нет такого чувства к Ра? Я не меньше благодарен ей, однако мне никогда не хотелось её приласкать.

Но неужели я смогу? Ведь я не хочу расставаться с Бирутой!

Наверно, я слишком долго один. Как-то неудачно складываются мои поездки: в первой – ЧП, во второй – ЧП…

Ну а Сумико? Ведь муж где-то рядом. А её тоже тянет ко мне. Я замечал это раньше. И сейчас не случайно, конечно, она оказалась рядом с моим киберкротом, на самой далёкой от посёлка вершине «треугольника».

Здесь никого нет, кроме нас. И вообще, я вполне мог прилететь сюда один, вместе с двумя моими киберами-помощниками, которые и будут вкатывать в тоннель тележки и замуровывать вход в него после того, как тележки со взрывчаткой уйдут в глубину.

Но почему-то в последний момент, когда всё уже было погружено в вертолёт, подбежала Сумико со своим планшетом и озабоченно сказала:

– Мне надо переснять там один участок! Я тебе не помешаю, Сандро, ладно?

И вскочила в машину.

И теперь Сумико сидит рядом со мной на камне, а планшет её так и остался в вертолёте.

Сегодня мы должны что-то сказать друг другу. Потом будет поздно: наша бригада надолго улетит.

Но может, не надо? Ведь всё равно ничто не изменится!

Значит, убить? Человек давно научился убивать только-только возникающие чувства…

Ничто, оказывается, не может подавить тягу к женщине. Можно скрыть это от женщины. Но от себя-то не скроешь!

Извивающийся блестящий киберкрот всё глубже и глубже уходит в гранит. Уже почти половина машины скрылась в идеально круглом тоннеле. Середина её вползает в тоннель спокойно, почти без дрожи – сказывается действие многочисленных антивибрационных перегородок. Мы поставили их втрое больше, чем положено, чтобы перестраховать энергетический «хвост» кибера, предохранить от преждевременного разрушения.

Просто невероятно обидно, что эти отличные машины никогда не вернутся к людям!

– О чём ты сейчас думаешь? – спрашивает Сумико и глядит мне в глаза.

– О том, что нам надо поговорить откровенно.

– Ты хочешь меня обидеть?

– Я хочу тебя обнять.

Сумико сжимает мои пальцы крошечной, почти детской ручкой.

Я не выдерживаю и привлекаю к себе её худенькое хрупкое тело и глажу её чёрные блестящие волосы, и целую еле заметные морщинки на смуглом лбу.

Она не сопротивляется. Она только не смотрит на меня.

Я поворачиваю к себе её лицо и хочу заглянуть в глаза, хотя и знаю, что чёрные узкие глаза её непроницаемы, как ночь.

Сумико по-прежнему не сопротивляется, но глаза её закрыты. А губы… Нет, просто невозможно не поцеловать эти ждущие губы!

Мы сидим на камне и гладим друг друга, как дети. Совсем как дети после первого поцелуя.

Зачем это? Что с нами будет? Ведь всё равно нам не быть вместе.

Я резко, остро чувствую, что за ласками – пустота. У них нет будущего.

И от этого становится страшно.

Сумико как-то угадывает перемену, которая произошла во мне. И отстраняется.

– Я боялась, что это – минута. – Она прикусывает яркую верхнюю губу. – Спасибо, что не солгал!

Мы долго молчим и глядим на медленно втягивающегося в гранит киберкрота. И я знаю, что ничего не надо сейчас говорить, ничего не надо объяснять. Любые слова станут ложью.

Мне снова хочется приласкать Сумико. Но уже не так. Уже по-другому. Как ласкают обиженную кем-то младшую сестру. У меня нет сестры. Но мне кажется, что именно сестёр ласкают так.

И я снова прижимаю к себе её голову. И глажу блестящие, отливающие синевой чёрные волосы, и худенькие плечи, и, как ребёнка, мне хочется убаюкать Сумико на своих руках.

– Не понимаю, почему это, – говорит она. – Ничего не понимаю! Это сильнее меня! Если я когда-нибудь буду нужна тебе – позови. Я приду! Сразу же!

14. Возвращение

Погашен пылающий нефтяной фонтан, завален громадными глыбами почерневший кратер буровой, и мы возвращаемся в Город.

В Нефть, на монтаж киберов, вылетела другая бригада. А нам дали отдых. И поэтому мы идём домой прямиком, даже не залетая в Нефть.

Удивительно быстро проносимся мы над Плато Ветров, перемахиваем похожий на женскую туфельку длинный и узкий морской залив, который отделяет Плато от полосы болот, и не успеваем толком разглядеть эти болота, опоясавшие нагорье с юга. Лишь над лесами наш полёт замедляется. Потому что ветер, дующий с Плато, уходит здесь в сторону, на юго-восток. А мы летим на юг уже в полосе, защищённой горами.

Нескончаемые леса тянутся внизу. Удивительный, прекрасный материк выбрали для жизни наши старожилы!

Эта земля кажется специально созданной для того, чтобы люди на ней были счастливы.

Но счастливы ли они?

Разве можно быть счастливым, когда над каждым висит угроза убийства? Когда боишься за близких? Когда всё время приходится оглядываться, осторожничать…

Конечно, мы могли бы очень просто обезопасить себя.

Но для этого нам самим надо стать убийцами.

И, значит, обезопасить себя мы не можем.

Как-то там мама? Как Бирута? Только два раза мы и поговорили с ней по радио – коротко, торопливо. И как я погляжу ей в глаза? Ведь я виноват перед нею.

Конечно, я не ангел с крылышками. Как и все. Жить среди ангелов было бы, наверно, до тошноты противно и скучно. Так же противно и скучно, как и среди ханжей. Конечно, я имею право на ошибки. Как все. Но была ли это ошибка?

Какие-то минуты мне было удивительно хорошо с Сумико. Если бы не было этих минут – наверно, я обокрал бы себя. И её. И мучился бы теперь не меньше.

Может, просто не надо копаться в себе? Было – не вернёшь. И если было хорошо – значит, было нужно.

И надо не обидеть Бируту. Ничем. Потому что дороже её и нужнее всё равно никого для меня нет. И не будет. Никогда не чувствовал этого так остро.

…Мы летим молча. Устали до предела. Грицько за эти дни осунулся, потемнел, постарел. На лбу у него легла глубокая складка. Резко обозначились ранние залысины. И тёмные глаза, ещё недавно весёлые и любопытные, сейчас придавлены веками и смотрят холодно, устало.

Джим изменился меньше. Только заметно похудел и совсем перестал улыбаться. А разговорчивым он и раньше не был. Тёмное лицо его сейчас так же невозмутимо и непроницаемо, как всегда. Не умею я читать мысли и чувства на таких лицах. Не научился.

На крыше Города нас встречают жёны. Ещё с высоты вижу три тоненькие фигурки возле барьера посадочной площадки.

Только три!

Где-то внизу, под нами, мечется Мария Челидзе. Может, кусает подушку, чтобы заглушить рыдания.

Нам ещё предстоит увидеть её…

Когда затихают винты, Бирута бежит ко мне по блестящему серому настилу крыши, и длинные золотистые волосы Бируты развеваются на ветру, и в глазах её слёзы – крупные блестящие капли.

Она целует меня и гладит холодными пальцами моё лицо, волосы, как бы ощупывает: жив ли? цел ли? И плачет, и горько улыбается сквозь слёзы, и наконец говорит:

– У тебя седые виски, Сашка! У тебя все виски седые!

– Чепуха какая! – Я пытаюсь её успокоить, поворачиваю её к спуску в лифт. – Пойдём, Рут!

Она, вздрагивая, всхлипывает у меня под рукой, и вдруг тихо отчётливо произносит:

– Ольги нет! Ольгу убили!

Я не хочу этому верить, останавливаюсь и растерянно, глупо спрашиваю:

– Как… убили? Когда?

– Ещё три дня назад. Вам не сообщали…

Я стою на крыше, нелепо развернув руки, и, не понимая, не веря, гляжу на Бируту.

И она, как ребёнка, обнимает меня и уводит в лифт.

15. Можно ли было спасти Ольгу?

В тот же вечер Бирута рассказывает мне, как всё произошло. Она была в лесу – вместе с Ольгой, Маратом, Женькой и Розитой. Она всё видела. И в неё тоже стреляли – просто не попали. Стрела просвистела возле уха.

По существу, они и не были в лесу. Бродили по опушке, возле самого Города, где давно не появлялись дикие охотники. Опушка считалась безопасной. Сюда даже с детьми ходили. В ста метрах от неё было проложено по лесу кольцо электромагнитной защиты. И никто её не выключал – это потом выяснили. Просто в ней есть «окна» – на дорогах. И, видно, ра догадались, где можно обойти невидимую стенку.

Тот день был солнечным, тёплым, прозрачным и ласковым. Потому-то и потянуло в лес. Как на Земле, в сентябрьское вёдро, летали по воздуху паутинки. Как в обычном земном лесу, пели птицы и шелестели листья. И только за деревьями прятались зелёнокожие люди с отравленными стрелами.

Женька первый увидел туземца, стреляющего в Ольгу. И даже успел усыпить его слипом. Туземец упал сразу после выстрела. Но стрела уже ушла – отравленная, метко нацеленная стрела, которая попадает в глаз и мгновенно парализует мозг.