Ох, Мороз, Мороз... (СИ) - Волкова Дарья

Павел сходил в душ. Потом поприседал. Выпил стакан апельсинового фреша. И пошел домагиваться до спящей на кровати девушки. У совы сегодня овуляция. Грех терять такой шанс. Мало ли что ждать год. Ждать — это так трудно.

Он лег рядом, прижался голой грудью к женской спине и запустил руку под шелк. От приобретенных в юности привычек трудно избавиться. Как привык эту девчонку лапать в пятнадцать лет — так руки сами и тянутся.

— И кому не спится в ночь глухую? — сонно пробормотала Инга.

— Мужу твоему. Которого ты собираешься через два дня бросить аж на три недели. Как он будет тут несчастный без секса, ты подумала, жестокая женщина?

— Я могу тебя по телефону… того…

— Не вздумай! — фыркнул Павел и сильнее сжал ладони. Офигенная у нее грудь. Как раз под руку, упругая и нежная. — Я больше этими извращениями не занимаюсь.

— Для кого извращения, а для кого и… — Инга не договорила и зевнула.

Пашу кольнула совесть. Ну правда, спит же человек, а он как чокнутая овуляшка, секс по расписанию и прочая чушь…

— Ладно, извини, — он с сожалением убрал ладони с бархатистых теплых полусфер. — Спи.

— Эй, а ну верни, как было.

Он тихо рассмеялся и вернул. Прижался плотнее и зашептал на ухо.

— Будешь скучать по мне?

— Уже начала.

Он ласкал ее медленно, тщательно, неторопливо. И раздевал так же. Зачать ребенка можно в любой позе, но законы физики никто не отменял. Физика в Пашиной жизни сыграла свою важную роль, и теперь ею тоже пренебрегать не стоит. Поэтому наверх мы Ингу Михайловну не пустим — да она особенно и не стремится, ей нравится отдавать инициативу ему. Пусть побудет внизу, чтобы то, что должно, затекло как можно глубже.

Она тихонько охнула, когда Паша взял ее. Взгляд из-под полуопущенных изогнутых ресниц был такой, как надо. Изящные лодыжки на его плечах лежали тоже как надо. И можно приступать.

Не торопиться. Гладить и ласкать руками идеальную упругую грудь. Поддаться притяжению женских рук — и наклониться. Целовать. В какой-то момент все ушло на задний план, оставив только удовольствие — свое и ее. И все поглотили их сначала медленные и плавные, а потом короткие и яростные движения друг навстречу другу. А потом, после острого пика удовольствия, он лежал, устроив Ингу на себе, и гладил ее по спине. Полежи так, девочка. Не шевелись.

Я никогда ни о чем не просил. Но сейчас… Одно, маленькое, одно-единственное чудо. Пожалуйста. Не ради меня, ради нее.

***

Его пальцы там умиротворяюще, так нежно и почти невесомо касались ее спины, что, кажется — сейчас, после взрыва наслаждения — самое время уснуть. Но Инга не засыпала. Тихонько гладила его руку — плечо, предплечье, запястье.

Ее мужчина. Ее теперь уже муж. Мужчина, которого она знала близко. Которого понимала как себя. И все же была между ними одна тайна. Странная и болезненная.

Их близость была всегда очень честной. Сладкой. Откровенной. Но у этого есть и обратная сторона. Тело своего мужчины она знала до самых мельчайших деталей. И знала, что в очень интимном месте у него есть два небольших шрама, которые Инга нащупала только языком. Не специально. Просто он так стонал, что отказать в удовольствии исследовать там языком все, Инга не смогла.

И теперь знала… она, в общем-то, и раньше знала, но тогда получила явное подтверждение. Нет никаких мужских таблеток-контрацептивов. А Павел сделал специальную операцию.

Это стало для Инги тогда откровением и потрясением. Но она не стала спрашивать. Инга была не то, чтобы уверена — она просто знала — если Павел не сказал сам, значит, есть причина. А еще она не то, чтобы знала — но очень, до дрожи надеялась, что это решение не касается ее. И что дело не в том, что Павел не хочет детей в принципе. Он не хотел детей в той семье, от той женщины. А с ней… а у них… Их ребенка он будет любить. Знала, верила, надеялась — такой вот дикий сплав эмоций. Только вот… В конце концов, они меньше полугода женаты. Говорят же — надо пожить для себя.

Но… но она читала, что даже после вазэктомии бывают случаи зачатия. Инга тщательно изучила вопрос. Риск оплодотворения после этой операции — ноль целых, пятнадцать сотых.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ноль целых.

Но пятнадцать сотых же есть!

Я никогда ни о чем не просила. Но сейчас… Одно, маленькое, одно-единственное чудо. Пожалуйста. Не ради меня, ради него.

***

— Дед Мороз пришел!

— Я все слышу!

По спейсу волной понеслись хихиканье и шепот.

— Артем и Саша, берите кофе и ко мне.

— А шоколадку дадите?

— Дам ремня, если вы не сделали то, что обещали!

— Обижаете, ПалВалерьич. Мы честно заработали шоколадку!

— Ну так сколько вас тогда можно ждать?

После совещания с ребятами Павел, наконец, и себе сделал кофе. И сквозь прозрачную стену наблюдал, как работает его команда. Его dream team. Да, вот такие у него мечты. Инга дразнила его детище сопливым стартапом, но он знал, что она гордится, поддерживает и всегда готова помочь и подставить плечо. А они потихоньку подтирали сопли и расправляли крылья. Уже пошли первые звоночки — предложения о покупке бизнеса. А значит, все движется в правильном направлении.

Самому Паше очень нравилось то, что получалось. Нравилось, как все динамично и интересно развивается. Нравилась его команда. Он так нахлебался официоза в «Т-Телеком», что старательно избавлялся от него в своем бизнесе. Но панибратства и тыканья так и не получилось. Его молодая, немного безбашенная и острая на язык команда дружно называла его на «вы» и по имени-отчеству.

— Паш, это просто уважение, — прокомментировал это Валентин Никитин. Он единственный, кто принял предложение говорить директору «ты». Но Павел вместе с Валентином уже не один год. И, если честно, Павел с удовольствием тоже перешел с Валей на другой уровень отношений. Потому что этот человек с таким же удовольствием бросился осваивать новые для себя компетенции, несмотря даже на то, что Павел не мог ему пока платить столько, сколько Никитин получал в «Т-Телеком». Но Валя сказал, что возможность прокачать новые скиллы и принять участие в перспективном проекте для него важнее, чем деньги. Наш человек. Как и вся его команда.

Впрочем, уважение, о котором говорил Валентин, никоим образом не отменяло того факта, что за глаза Павла называли «Дед Мороз» или просто для краткости «Дед», рисовали на него шаржи и делали коллажи в фотошопе и регулярно вывешивали их на доске. А небольшая девичья часть его коллектива наблюдала за семейной жизнью красавчика-шефа, частично разворачивавшейся в офисе, как за самым увлекательным сериалом. Но Паше весь этот цирк даже нравился.

Он отхлебнул еще кофе и вдруг заметил, что в спейсе за стеклом началось какое-то движение — повставали с мест, кто-то куда-то быстро пошел. Там что-то происходило. Павел повернулся вместе с креслом, чтобы поменять угол обзора. И вскочил, опрокинув чашку.

В спейсе, улыбаясь, с кем-то обнимаясь и с кем-то здороваясь, стояла его жена. Инга Мороз.

***

— Ты же через два дня должна была прилететь?! Почему не сказала? Я бы встретил.

— Хотела сделать сюрприз.

— Сюрприз удался! — хихикнула одна из девушек. — ПалВелерьич только сегодня побрился.

— А ну кыш работать, ябеды!

Ответом ему стало дружное хихиканье, а Павел взял жену за руку.

— Пойдем ко мне.

Но и в его кабинете им покоя не дали. Человек пять — и парни, и девушки — демонстративно прилипли носами к стеклу, разделяющему его кабинет и общий спейс.

— Ты их распустил, — Инга сняла плащ. Паша взял лист бумаги, написал «ВЫПОРЮ!» и прижал к стеклу. В ответ получил сведенные к переносице глаза и прочие глупости. И Паша без лишних слов задернул штору, которая создала, наконец, в кабинете эффект уединения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Иди ко мне, упрямая женщина, — он раскинул руки.

Инга шагнула и прижалась. Но ее напряжение сразу же передалось Павлу. И он отодвинул ее от себя.