Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор как бы заново осознал глубину своих чувств: одухотворённым обликом и непростой судьбой Вера словно олицетворяла образ России, величественной, но ещё недостроенной до совершенства Храмины. И только подумал, всё встало на свои места. Вспомнил: после посиделок с Ряжской в «Воронеже», когда впервые узнал о трагедии Богодуховых, ему привиделось, будто борьба за Веру будет вписана в какой-то несравненно более широкий контекст, нежели просто сердечное влечение. Теперь он мгновенно, как в цифровом счёте, сопоставил всё, что знал о ней, включая «наличие» Подлевского, и его бомбило от загадочного итога: речь идёт о поединке с Подлевским. В личном плане он уже взял верх. Но после дискуссий за юбилейным столом ему был брошен тонизирующий вызов. Подлевский – не просто оппонент, это симптом, воплощение российской либеральной болезни. С этим спесивым бычком в томатной соусе, в коллекционных ботинках они не только политические антиподы. Как говорили в дворовом детстве, зуб даю, что их непримиримая ментальная схватка пойдёт на уровне не домашних разговоров, а государственных проектов, затронет судьбы России. Если же трагедию Богодуховых, происшедшую по вине старшего Подлевского, хорошо ураганившего в 90-е годы, сопоставить с видами его наследника на Веру…
Виктор чуть ли не конвульсивно плюхнулся на ближайшую скамейку – они тут через каждые двадцать метров, – дыхание участилось, в голове сумбур, сквозь который, словно тонкий луч солнца, как раз в эту минуту ударивший через окно в пелене облаков, висевших над морем, пробилась догадка: ему изначально чудилось, что в истории с Верой будет много промыслительного, и сейчас эти предчувствия обрели чёткую форму. Соперничество с Подлевским для Донцова становится как бы символом борьбы за будущее России.
Глянув на часы, Донцов заторопился в огромное, словно круизный лайнер, здание Приморского корпуса, лифтом поднялся на десятый этаж и через просторный вестибюль вышел в ботанический парк. Здесь уже бушевала свежая зелень, крупными бело-розовыми лепестками цвела магнолия, белки метались вдоль прогулочных аллей, сторожа санаторных кормильцев с орехами.
Виктор жил в полу-люксе укрытого в парке от летнего зноя корпуса «Сочи» – трёхэтажного, с колоннами, сталинской архитектуры, с фигурными балюстрадами, ограждавшими широкие лестницы, и фонтанами перед ними, с цветными мраморными полами. Здесь издавна лечилась советская знать, у одного из номеров Донцов видел латунную табличку, извещавшую о пребывании знаменитого полярника Ивана Папанина. Поднявшись на свой второй этаж, скинул ветровку, переобулся и по крытой галерее – портику классической архитектуры, пошёл ужинать.
Ресторан «Белые росы», непосредственно в здании, работал по принципу шведского стола, хотя за каждым отдыхающим закрепляли место. Виктора подсадили за столик к пожилой паре, и представившись, он услышал в ответ:
– Мы всегда отдыхаем здесь в мёртвый сезон, – говорил мужчина с небольшой седеющей бородкой, с залысиной, в солидных роговых очках – облик учёного из старых советских фильмов, – который и впрямь оказался профессором «Курчатника».
– Нам купанья и загоранья уже не с руки. Наш рацион – процедуры и моцион, – добавила его супруга, не скрывающая косметикой возраста, одетая скромно, но со вкусом, с соблюдением правил санаторного дресс-кода.
Трижды в день встречаться за ресторанным столом и не разговориться по душам, – такое возможно где угодно, только не в корпусе «Сочи», где лечатся люди одного круга. Тем более, профессор с шутливой и, видимо, привычной оговоркой представился:
– Меня зовут Михаил Сергеевич. Извините за сходство с небезызвестным персонажем, трещавшим о ценностях общечеловеческого свойства, но оставившим неоднозначный след в русской истории. – И коснулся пальцами залысины, намекая на горбачёвскую метку.
Донцову впервые довелось близко общаться с человеком учёного звания. К тому же выяснилось, что профессор, далёкий от публичной политической жизни, чутко следит за властной ситуацией, и его научное мышление позволяет глубоко, нестандартно оценивать происходящее в стране. Застольные соседи быстро нашли общий язык, жадно поглощая свежую информацию, ибо каждый говорил о том, что было внове для собеседника. Вращаясь в разных, непересекающихся слоях общества и по прихоти случая сойдясь за каждодневной санаторной трапезой, они обрушили друг на друга своё понимание жизни. Разумеется, им не хватало застольных бесед, после обеда, уже не обременённые посещением врачей и процедурами, они отправлялись бродить по обширному парку, продолжая беседы. Понятно, в сопровождении Лидии Петровны, которая, как быстро понял Виктор, капитанила в этой приятной паре.
Впрочем, откровенность пришла не сразу. Профессор был эрудитом, обладавшим познаниями в самых разных сферах, а бизнесмен Донцов представлял для него интерес как человек, варившийся в кипятке жизни. Но поначалу Михаил Сергеевич не шёл на политическую глубину, проявляя осторожность и, видимо, желая лучше понять настроения нового знакомого. Блистал эрудицией – глубокой, явно не нагуглил, – но свой аналитический ум держал как бы в засаде.
Когда они прогуливались рядом с дачей Индиры Ганди – она тоже отдыхала здесь, – Лидия Петровна сказала:
– Миша, а напомни-ка, ведь очень умно её отец изгнал англичан из Индии.
– Ну как же! – воскликнул профессор. – Величайшая в мировой истории гуманитарная акция! Виктор, вы знаете, что Махатме Ганди удалось избавить страну от британского владычества без единого выстрела?
– Ну откуда же бизнесмену, утопающему в деловой текучке, ворочать такими историческими пластами?
– Ну как же! Сатьяграха! Обет невзаимодействия! В Индии ткацкие фабрики, пошивочные, метизные – всё принадлежало британцам. Как же избавиться от колонизаторов? Вы, надеюсь, помните полотно Верещагина о неслыханных скорбях восставших сипаев – их усмирили, привязывая к жерлам заряженных пушек. И что сделал великий Ганди? Он призвал народ не пользоваться английскими товарами, не взаимодействовать с колонизаторами. Как это удалось в доцифровую эпоху, ума не приложу. Но удалось! Англичане сперва посмеивались, но скоро их фабрики встали, бритиши не смогли справиться с тихим протестом и ушли из Индии.
– Потрясающе! – воскликнул Донцов. – А ведь неплохой пример для нас, один из ответов на американские санкции: отказаться от навязанной нам субкультуры бигмаков, не брать гамбургеры и колу, разорив жральни «Макдоналдса», не смотреть голливудскую бредятину.
– Пустое! Для соблюдения обета Сатьяграха надо быть индусом, – сказала Лидия Петровна. – У нас народ такой, что не отказался даже от латышских шпротов, хотя свои теперь не хуже. И многовато оплаченных скептиков, особенно в соцсетях, нарочито празднующих непослушание, я бы даже сказала, очагов внутренней иммиграции.
Но профессор после паузы произнёс как бы в никуда:
– А может быть, дело не в народе? Может быть, у нас нет своего Махатмы Ганди? – Снова через паузу, смягчая намёк, добавил
