Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон

Это совсем не ракета, гоняющая по прямой. На серпантине с двусторонним движением, по которому машины спускаются от Монбланского тоннеля обратно в ионосферу, я ехал, переключив коробку на ручной режим, и даже не могу описать, как здорово Veyron держит дорогу.

Прижимая педаль, бросаешь 800 лошадиных сил на передние колеса, и чувствуешь, как они идут в приличный занос, но этот занос совсем не похож на те, с которыми мне приходилось управляться прежде, потому что 200 лошадиных сил в это время приходят на задние колеса, и с каждой секундой эта цифра растет. Поначалу ощущение странное, но потом оно увлекает.

Увлекает почти так же, как мощный скачок мощности после завершения поворота или послушность машины рулю на следующем. Я бы описал эту машину как старшего брата Lotus Elise. И опишу. Да, она такая крутая.

Но теперь я передумал. Она совсем не «такая крутая». Она лучше, потому что после двенадцати часов за рулем я прибыл в Лондон и у меня нигде не болит. Это невозможно на Lotus Elise, и не только потому что после двенадцати часов дороги мне пришлось бы ехать еще двенадцать.

В общем, Bugatti Veyron одним махом отправил в утиль все, что я говорил раньше о каких бы то ни было автомобилях. Он переписал правила, переставил планку и за этим занятием натянул нос матушке-природе.

Разумеется, я не прочь и изменить мнение о Ferrari — и об остальных. Я к такому привык. Полжизни потратив на извинения, я с легким сердцем воткну очередное в конец этой колонки. Я виноват, что смеялся над разработчиками Bugatti Veyron. Я не представлял, что это был за проект.

Джеймса тоже потряс масштаб достигнутого инженерами «Ренато» — ну, про Джеймса я знал заранее, — но увы, прониклись не все. Мне попалась пара статей, где журналисты зубоскалят, вспоминая, как Veyron рождался, и заранее признают получившийся автомобиль бездушным. Хорош пыжиться, ребята. Вы промахнулись, и Veyron выставил вас козлами.

Я представляю, каково это вам. Точно то же со мной когда-то сделал McLaren F1.

Январь 2006 года

Top Gear на ТВ

Позвольте мне прежде всего поздравить всех читателей с Новым годом. Я положительно надеюсь, что в следующие 12 месяцев вы будете читать журнал Top Gear, поскольку все идет к тому, что одноименной программе не светит особо маячить в эфире.

Спасибо Уимблдону, необъяснимой страсти ВВС к освещению снукера, который что-то вроде бильярда для бедных, и чемпионату мира по футболу, то есть турниру, где мужики на астрономических зарплатах бегают по травке, в сетке вещания просто не осталось места для передачи, которую охотно смотрели бы нормальные люди. Полагаю, в 2006 году будет только один выпуск Top Gear, в августе, в четверг, когда все вы будете валяться на пляже.

Это, видимо, разочарует армию девочек-подростков, которые каждую неделю включали нашу программу полюбоваться новыми зубами Ричарда Хаммонда, но те, кто в этой программе работает, испытают самое настоящее облегчение.

В былые времена снимать передачу было просто. Прошел несколько поворотов, кинул чемодан-другой в багажник того, что ты там тестировал, а режиссер в монтажной потом заполнит прорехи дурными объемами грохочущего рока семидесятых. Все занимало минут пятнадцать.

Теперь не то: программа превратилась в монстра. Вы, вероятно, замечали, что титры в конце обычной телепрограммы проскакивают секунд за шесть, а от титров Top Gear такое впечатление, будто ты смотрел «Бен-Гура».

Так что же, наверное, спросите вы, все мы там делаем? Ну, ясно что: мы по полдня глазеем на Софию и Рейчел, наших выпускающих координаторш, но потом все равно приходится браться за дело.

Возьмем пробег на Bugatti от Альбы до Лондона. Кто-то должен найти Bugatti, который можно зафрахтовать на шесть дней. Потом кто-то должен отправить две съемочные группы в Италию, а еще кто-то — найти в ежедневнике Ричарда Хаммонда окошко в четыре минуты, чтобы он тоже мог поехать. А пока все это устраивается, я не отнимаю телефон от уха, разговаривая с фольксвагеновским конструктором, создавшим машину. А потом пишу сценарий. Наконец мы готовы в путь.

Люди все время спрашивают, как мы снимаем наши гонки, и не мухлюем ли. Что ж, отвечаю здесь печатно: не мухлюем. Впереди меня едет Range Rover с камерой, и мы правда останавливаемся только для заправки. Во время заезда до Осло наш оператор 24 часа просидел в багажнике, и облегчаться ему приходилось в бутылку, потому что не было времени на остановки.

Тем временем Джеймс и Ричард изо всех сил стараются меня обогнать. Мы соревнуемся всерьез. Но куда серьезнее берется за дело режиссер, который по окончании гонки должен заново пройти наш маршрут и к милям материала, отснятого «с колес» во время гонки, подобрать много больше миль художественных крупных планов и перебивок. Это обычно занимает три дня. А потом он садится монтировать.

А монтаж тридцатидвухминутной гонки на Bugatti занимает ни много ни мало тридцать три шестнадцатичасовых вахты. Больше, чем по дню на каждую минуту; столько времени (и денег) не тратят и на рекламные ролики. И в этом главная причина, почему Top Gear не похожа ни на какие другие телешоу. В ней все впахивают как ненормальные. А еще у нас лучший директор на всем ВВС.

И лучший исполнительный продюсер. Не в пример большинству исполнительных продюсеров, которые получают зарплату за бесконечные обеденные перерывы, Энди Уилман весь день проводит в кабинете, бранясь на всякого, кто идет мимо, а когда все разъедутся по домам, отправляется в монтажную в центральном Лондоне и бранится на всех там. На последнем прогоне он не уходит домой раньше часа ночи.

Он настолько занят, что даже не особенно глазеет на Софию и Рейчел. А потом объявляет, что увольняет всех, кто у родителей первенец, поскольку «того требует религия».

Наконец, когда все снято и смонтировано, все отправляются по домам отдыхать. Только не в Top Gear: Для нас начинаются съемки шоу. Мы записываемся по средам в старом ангаре, где раньше красили палубные Harrier, а это означает, что во вторник ведущим нужно появиться в конторе.

Ричард проводит этот день, гоняя ниткой между зубов или названивая своему дантисту, Джеймс чуток поглазеет на Рейчел, а потом лезет на eBay изучать цены на старые мотоциклы, но мне приходится писать сценарий и готовить вопросы для гостей.

В среду мы читаем написанный мной сценарий, чтобы убедиться, что он не на французском. Потом наскоро репетируем в ледяной или раскаленной студии. Потом у Джеймса следует плотный ланч из трех блюд, потому что плотный завтрак из трех блюд миновал у него уже довольно давно. А обед из трех блюд ожидается никак не раньше шести часов. Ричард не ест, это вредно для цвета зубов.

И вот пора готовиться к выходу. Это означает, что мы раскладываем гладильную доску и приступаем утюжить себе рубашки: когда на монтаж одного сюжета уходит по тридцать три дня, на костюмерш денег не остается. Или на такси до студии. Даже на гримерку.

У нас есть только вагончик. Главный штаб операции. Там нет отопления, нет Интернета, нет стульев, и некуда приткнуться свите гостя.

Летом мы сидим прямо на траве, озирая старый аэродром, откуда в войну поднимались в небо истребители, и представляя, будто мы пилоты и ждем команды «По машинам!».

Команда поступает примерно в 14:30, когда публику впускают и запирают ворота. А примерно в 14:28 в вагончик обычно залетает птица и гадит на Джеймса. Или он вдруг чувствует, что проголодался, и решает перекусить, или отправляется на толчок. В общем, произнося слова: «Поприветствуем Джеймса Мэя», я вижу, как он топает к сортиру с Daily Telegraph под мышкой.

На сегодня в очереди за билетами на запись Top Gear стоят 190 000 человек. В студию раз в неделю попадают 500, и значит, чтобы пропустить всех, потребуется 19 лет. Конечно, мы понимаем, что для зрителей оказаться тут важно, и потому устраиваем чайные паузы, во время которых стоим с Ричардом и Джеймсом втроем, а публика фотает нас телефонами. Джеймса это озадачивает: во-первых, он не понимает телефонов с фотоаппаратами, но главное, не может сообразить, зачем кому-то могут понадобиться карточки парня, который только и делает, что гадит. Но я люблю среду и гудение студии, люблю стоять и невдуплять, почему никто не смеется моим шуткам, и гадать, мощный ли смех будет в этом месте после озвучки.

Люблю колоссальные объемы Red Bull, который мы пропускаем через себя, чудовищные количества выкуриваемых сигарет. И как часто мы можем обзывать Хаммонда голубым. Люблю энергию, суматоху и то, как реагируют зрители на тот самый фильм, над которым ты расшибался в лепешку. Фильм, где два мужика играют в снукер, никогда не вызовет такого оживляжа.

Февраль 2006 года

Rover

Ну вот, когда страсти вокруг Rover поулеглись, оставив лишь несколько шаров перекати-поля, и большая часть работников нашла новые места, пришла пора повнимательнее взглянуть на тех потребителей, что позволили худой старой британской собаке так долго протянуть.