Безлимитный поединок - Гарри Каспаров

У меня появилось тяжелое предчувствие, что новый матч может не состояться вообще. Некоторые спортивные деятели уже откровенно говорили мне: «Нам нужен чемпион мира. Но такой, который был бы предметом всенародной гордости!» «Вам нужен чемпион мира или чемпион мира Карпов?» — спрашивал я.

Я был полон решимости не допустить кризиса, который помешал бы мне сыграть матч. В то же время я должен был заявить миру обо всем происходящем, чтобы впредь мои враги знали, что я не беспомощен и что все их неправедные дела будут преданы гласности.

Готовясь к поединку с Карповым, я решил провести два матча за рубежом, причем соперники и место для игры были тщательно выбраны с прицелом на будущий матч. Мне предстояло играть с западногерманским гроссмейстером Робертом Хюбнером в Гамбурге и шведским гроссмейстером Ульфом Андерссоном в Белграде. Я считал, что ФРГ и Югославия — идеальные места с точки зрения общественного интереса, ибо роль немца Кинцеля и югослава Глигорича в деле закрытия матча в Москве стала после моей критики предметом бурной полемики в их странах.

Оба, и председатель апелляционного комитета Кинцель и главный арбитр Глигорич, помогли Кампоманесу в его попытке переписать историю, послав свои личные сообщения в ФИДЕ, которые затем были распространены по всему миру. В обоих сообщениях была повторена ложь о том, что матч прекращен «в соответствии с пожеланиями Каспарова». Весь мир знал, что матч закончился фарсом. Только горстка людей, близких к ФИДЕ, пыталась защищать решение президента.

Можно понять мои чувства, когда Кампоманес выдвинул обе эти кандидатуры в качестве официальных представителей на сентябрьский матч и именно в тот момент, когда они были заняты публичной перебранкой с одним из его участников. Глигорич так и не осознал, что являлся частью диктаторского механизма Кампоманеса. Он даже написал мне: «После таких выпадов с Вашей стороны я перестал воспринимать всерьез все, что бы Вы ни говорили». Как бы мог такой человек быть нейтральным арбитром и как мог Кампоманес избрать его на эту роль? Это была явная провокация.

В довершение ко всему не была соблюдена положенная процедура. По возможности в арбитры нужно выбирать того, кто пользуется авторитетом у обеих сторон. В данном случае было одно имя, присутствовавшее и в списке Карпова, и в моем: Лотар Шмид из ФРГ. Но Кампоманес грубо проигнорировал этот факт и вместо Шмида выбрал Кинцеля и Глигорича. Таким вот демонстративным образом он выразил им благодарность за поддержку своего решения от 15 февраля. Проблема с главным арбитром оставалась открытой в течение всего лета, поглощая у меня энергию, столь необходимую для подготовки к матчу.

В конце концов разрядил ситуацию сам Глигорич: он снял свою кандидатуру, как явствовало из заявления президента Югославской шахматной федерации, сделанного им 25 июля в Белграде. Тем не менее 6 августа генеральный секретарь ФИДЕ Лим Кок Анн официально объявил, что главным арбитром будет Глигорич. И лишь 19 августа, то есть почти месяц спустя после отказа Глигорича, Кампоманес, наконец, обратился к Шмиду. В этот момент — и Кампоманес это прекрасно знал! — Шмид не мог принять предложение, потому что уже был связан деловыми обязательствами. Официальное приглашение последовало слишком поздно. Кампоманес попросту вывел его из игры.

Затем списки арбитров стали появляться как грибы после дождя. В итоге Кампоманес применил еще одну «новинку» в матчах на первенство мира — назначил сразу двух главных арбитров! На сцену попеременно выходили болгарский арбитр А.Малчев и советский арбитр В.Микенас, но в чем был смысл этой «реформы», так и осталось неясным. Во всяком случае, налицо было еще одно нарушение правил, для чего президенту вновь пришлось прибегнуть к своим чрезвычайным полномочиям (в им самим созданной чрезвычайной ситуации). Это лишь один пример того, как простые организационные вопросы раздувались до трудноразрешимых проблем.

Я направил послание конгрессу ФИДЕ в Граце с жалобой на Кампоманеса: «Он постоянно нарушает моральные принципы и существующие правила. Я ответил на все письма президента, но мои ответы таинственным образом исчезали. Не странно ли это? То, что он игнорирует все мои просьбы, ставит меня в неравные условия. Однако я, в отличие от президента, служу высшим интересам шахмат и чувствую себя обязанным играть даже в таких условиях. Надеюсь все же, что судьба звания чемпиона мира на этот раз будет решена за шахматной доской».

Но это письмо было написано уже после того, как самое страшное предматчевое испытание осталось позади.

В мае, выиграв в Гамбурге матч у Хюбнера со счетом 4,5:1,5 (три победы при трех ничьих), я дал интервью западногерманскому журналу «Spiegel». В интервью я решил рассказать обо всем: о роли Кампоманеса и Карпова в скандальном закрытии первого матча, о последовавших затем интригах, о кампании, развернутой против меня в преддверии нового матча… Интервью было единственной возможностью все открыть миру и тем самым пресечь попытки сорвать сентябрьский матч.

Затем я отправился в Белград, где победил Андерссона (выиграв две партии при четырех ничьих) и сделал достоянием общественности свою полемику с Глигоричем в открытом письме, опубликованном в белградской газете «Политика» без всяких сокращений.

Помимо этих двух выступлений в зарубежной печати я изложил свою позицию также в посланиях в ФИДЕ, причем не согласовав этого заранее с Шахматной федерацией СССР. Я чувствовал, что выбора нет! В советской прессе мне не оказывалось никакой поддержки. Единственную поддержку я получил от живущего во Франции Спасского. В интервью голландскому журналу «New in Chess» он сказал: «После того как Карпов согласился с решением Кампо прервать матч, что само по себе было невероятно, он оказался в исключительно неприятном положении. Он один не предвидел, что в создавшейся ситуации ему прежде всего следовало подумать о своем престиже. Карпову фатально не повезло — но в этом виноват только он сам. Что касается Кампо, то своим решением… он фактически уничтожил Карпова».

Я, однако, подозревал, что Карпов далеко не «уничтожен». Мое интервью в «Spiegel» предоставило ему и его покровителям как раз то, на что они очень рассчитывали. Само интервью им, конечно, понравиться не могло, но оно дало им повод, чтобы попытаться дисквалифицировать меня. Я не поддался на их провокации, когда речь шла о выборе места проведения матча, о выборе главного арбитра, о присуждении «Оскара». Но на этот раз они, должно быть, решили, что я зашел слишком далеко и сам себя приговорил. Однако все, что я сказал, было правдой. Меня могли обвинить в нападках на свою федерацию, но я выступал не против Советской шахматной федерации, а против Карповской шахматной федерации.