Африка — земля парадоксов - Владимир Корочанцев

Примерно таково же мнение преподавателя лицея в Яунде Франсуа Мвенга:

— Мой отец тоже не хочет, чтобы я женился в церкви, и усердно старается убедить меня в пользе полигамии. В принципе я делаю то, что он велит, а в перспективе вижу одну послушную и серьезную супругу. Ее я сохраню на всю жизнь, женюсь на ней в церкви, а с остальными расстанусь по-хорошему, как это бывает между культурными людьми.

— Слушая тебя, напрашивается один вывод: чтобы жить по канонам католицизма, сначала надо обойти их? — замечаю я.

— Да, но только временно. Здесь женятся ради продолжения рода. Африканцы — ты должен осознать это — хотят иметь много детей. Таков обычай. Это важнее всего. Не думаю, что у вас лучший порядок. Признайся: европеец, который расписывается с девушкой в восемнадцать лет, действует наобум. Африканец же делает это раз в жизни и наверняка, когда ему уже ничего не страшно. Тогда можно жениться в церкви.

Думаю, что и с остальными женами он не расстанется, ибо прелаты простят ему полигамию, а он не простит себе, если оставит свое потомство на произвол судьбы. Малийский писатель, офицер Йоро Диаките однажды сделал любопытное замечание: «Конечно, наши интеллектуалы на словах клеймят многоженство, но понаблюдай — сколь часто они, кроме жены, имеют любовницу, да не одну». Можно произносить сотни гневных филиппик против многоженства, оставаясь полигамом в душе. Многие африканцы и не подозревают даже о церковных запретах. Отец восемнадцатилетней ученицы католической школы в Уагадугу (Буркина-Фасо) Селин, ревностный, как и она, католик. У него пять жен и двадцать два ребенка. Когда я сказал ей, что церковь такого не одобряет, Селин удивилась:

— Если ты католик, ты обязан иметь одну жену? Неужели?! — воскликнула она. — Смотрите, а я и не знала.

Католическая церковь на практике закрывает глаза на многоженство, мирится со многими обычаями и обрядами местных традиционных верований и культов.

В каждом чернокожем, какой бы европеизированный вид он ни имел, живет африканец, сын тропиков.

…Матье — служащий и сын чиновника, горожанин в двух поколениях. Он свободно говорит на французском, английском и эвондо, мыслит и рассуждает почти по-европейски. Такое мнение складывается, если, конечно, иметь с ним только шапочное знакомство. Но и он — часть своей среды. Ее своеобычие проглядывает в образе мыслей и действий Матье по мере того, как узнаешь этого камерунца поближе.

С Маталиной он познакомился, когда семнадцатилетняя девушка торговала кукурузной кашей перед зданием его министерства в Яунде.

— Каждое утро я бросал ей на бегу: «Мадемуазель, две тарелки каши с арахисом, пожалуйста».

Она щедро, с верхом, накладывала ему завтрак, и они судачили о том о сем, пока он расплачивался сотней-другой франков. В первый раз он рассыпался перед ней в изысканных комплиментах, будто какой-то граф де Шампань или маркиз де Помпадур.

— Я говорил ей: «Мадемуазель, старушка, — боже мой! — какая у тебя полненькая, налитая, аппетитная фигурка! Как я полюбил твою кашу!» Сравнивал ее с сочным манго. И еще что-то молол вроде этого, — с чувством вспоминает он.

Девушка хихикала, в смущении прикрывая рот ладонью.

В свободную минуту он выглядывал на улицу из окна своего кабинета на втором этаже, делал ей знаки рукой. Завидев его, Маталина начинала смеяться, а покупатели, стоявшие рядом с ней, удивлялись:

— Что там веселого наверху, Маталина? Всякий раз, когда ты поднимаешь глаза, тебе словно смешинка в рот попадает.

Она, прыская, отнекивалась: мол, ничего и никого там нет. Вскоре, однако, его неопределенные ухаживания стали раздражать Маталину. Африканские девушки не любят, когда ухаживания затягиваются. От кавалеров они требуют ясности, хотя период между знакомством, сговором и свадьбой бывает растянутым. И это практически повсюду на континенте.

Исповедь молодого журналиста из популярного южноафриканского еженедельника «Уикли мейл» Тшоколо ва Молакенга об учебе в Витватерсрандском университете во многом передает психологию юных африканцев. Он вырос в бедной семье в Бопутатсване. Но в семнадцать лет, как лучшему ученику, ему дали стипендию в Витватерсранд.

— В журналах и газетах, — вспоминает он, — я видел много фотографий черных и белых студентов, которые рука об руку шагают на демонстрациях, и думал, что в университете тоже так будет. Уже первая неделя в Витватерсранде отрезвила меня и принесла разочарования. Белые и черные студенты сидели на лекциях по разные стороны аудитории. Мне было одиноко. Так как я лелеял мысль о белой подруге, то приударил за одной блондинкой. Предложил ей сблизиться, но, ошеломленная, она всплеснула руками: «Ты с ума сошел, Тшоколо? Как ты можешь предлагать такое, бросаться словами о любви, если совсем не знаешь меня?» Я был в недоумении, поскольку полагал, что мы достаточно, уже целых два дня, знаем друг друга, тем более что занимаемся в одной группе. Позднее я выяснил, что белой женщине не предлагают любовь сразу после знакомства, как у нас. Сначала нужно поводить ее в кино и театр, еще куда-нибудь, прежде чем поведать о своей страсти. Белые с чувства не начинают. Это напугало меня. Черным такое не по вкусу. У нас принято другое. Вы встречаетесь с девушкой и тут же берете быка за рога. Сердце чернокожей красотки вам никогда не покорить, если вы попробуете «узнать» ее, станете тянуть время, так как в следующий раз, после очередного похода в театр, когда вы попробуете заговорить о своих чувствах, она обрежет: «Думаю, что нам лучше быть друзьями и оставить все как есть». Друзьям же шепнет: «Экий недотепа, какой трус, этот ваш Тшоколо. У него не все дома».

Однако, узнав мимоходом мнение Тшоколо, вернемся к повести о Маталине и Матье. Однажды она решила поставить точки над «i».

— Дорогой Матье, уже почти два месяца ты туманишь мне мозги своими «я люблю тебя». Я еще несовершеннолетняя и на вздохи непадкая: никаких надежд, учти, не питай. Мой отец умер, а я живу с тетей. Она очень строгая и теперь меня теребит, почему я больше не вожусь с другими парнями: мол, зачахнешь без мужа. Есть еще у меня брат и дядя. Я — девушка честная.

Надо отдать Маталине должное. Была она пышная, сдобная, жизнерадостная, какие вечно в моде в Африке. Африканцы же как раз больше симпатизируют полным женщинам, чем худощавым, тонким, английского склада. Грубо говоря, мерят любовь на пуды. Иногда можно видеть тщедушного мужичка и рядом крепкотелую, в три обхвата половину. У Матье, к слову сказать, уже была первая жена На-Монго.

Он пришел к родителям и преподнес им сюрприз:

— Дорогие родители, идите за моей второй женой.

Они сначала навели справки, разузнали о ней все. Его дядья, прихватив с собой, как заповедовали деды, несколько калебасов вина, отправились свататься к ее родителям. Разговор начался с избитой фразы:

— Есть ли у вас курочка, которая может стать матерью? Если да, то мы хотели бы также узнать, свободна ли она?

Африканцы употребляют слово «курочка», когда речь идет о девушке на выданье. Эта птица символизирует женский пол.

— Какая курочка? — деланно, как предписывает обычай, удивились родители невесты, запив изумление принесенным вином.

В Западной Африке в ходу пословица: «Жених — неиссякаемый источник вина». Всякое посещение родителей невесты без вина обречено там на провал. Сватовство — тем более.

— Разве у вас нет дочери по имени Маталина? — поднял бровь один из дядьев Матье и сделал вид, что закупоривает бутыль.

— Да, у нас есть девушка по имени Маталина, — деловым энергичным жестом остановил его ее дядя, предложив выпить за здоровье невестиной семьи.

Тост был поддержан.

— Приведите ее. Мы хотели бы увидеть ее воочию.

Предупрежденная ребятней Маталина пряталась поблизости в хижине-кухне, готовая предстать перед гостями.

Ее спросили:

— Ты знаешь Матье?

Она не стала отпираться — и «процесс пошел», как принято говорить в России. Суд да дело — сговорились. После того как был выплачен свадебный выкуп, Матье по утрам стал получать кашу бесплатно. Маталина даже приносила ему в отдельном горшочке кашу на молоке (у фульбе, туарегов и ряда других народов континента есть поверье, что молоко увеличивает мужскую силу) и прочие деликатесы.

— Почти два месяца я навещал ее, чтобы привыкнуть, — рассказывает Матье. — Она кормила меня, затем в полдень, в самое жаркое время дня, мы лежали бок о бок. Тут она сразу строго предупредила: «Ишь какой прыткий. Остановись, родимый! Я — девушка!» — и я не трогал ее: ведь факт целомудрия суженой — еще один плюс, привилегия и честь для меня. Мы делали все по обычаю, как завещали предки.

Однажды вечером родители Матье привезли Маталину в сопровождении ее родных. Жених пригласил на свадьбу своих друзей. Набежало много знакомых — со свадьбы же никого не прогонишь.