У Пяти углов - Михаил Чулаки

Потому и Филипп взял правило говорить с Федькой как бы невсерьез — в сущности, из самообороны, хотя Федька вряд ли догадывается, что отец в разговорах с ним уходит в глухую защиту.

— Привет-привет. А у тебя все доннер-вэтэр в голове?

— А чего? Проветривать все полезно, и голову тоже. Хуже, когда затхлость.

Оставалось надеяться, что, говоря про затхлость в голове, он не имеет в виду близких родственников.

— Ну и какие новости сообщишь на свежую голову

— А чего, просто так позвонить нельзя? Без новостей?

Филипп рад бы поговорить с Федькой просто так, и; о чем, но у них давно уже не получается просто так: видятся редко, подробностей жизни друг друга не знают. А ведь и у тех благополучных отцов, которые живут с сыновьями под одной крышей, часто не получаете: просто так — куда ж Филиппу!

— То, что ты жив-здоров, уже новость. Рад это слышать.

— Откуда ты знаешь? Может, нездоров? Может, мечусь в жару?

— По твоему голосу этого не слышно. Стало быть, здоров. Как успехи? Есть новые достижения в работе?

Когда Федька вместо девятого класса ушел в ПТУ, Филипп понимал, конечно, что ничего страшного не произошло — захочет учиться дальше, еще сможет, но зато повзрослеет быстрее, и специальность в руках никому еще не вредила. И на самом деле, Федька теперь на заводе, и со своим необычайным талантом ко всякой технике он там уже чуть не первый человек, а денег зарабатывает даже опасно много для своего возраста, потому что со своим талантом чинит любую импортную аппаратуру, — вроде бы сын доказал, что правильно ушел из школы (он сам говорит: «Из этого киндерса-да!»), а все-таки обидно: при его таланте ему дорога из института прямо в какое-нибудь космическое КБ, а он теряет время, чинит японские магнитофоны — и доволен. Вся надежда, что КБ еще впереди, но время, время… Повлиять на Федьку, чтобы учился, а не торопился зарабатывать, Филипп не мог, вот и оставалось вопрошать с иронией: «Есть новые достижения в работе?»

— Нет, старшим мастером еще не назначили. Пока… Ладно, фатер, не буду отрывать от твоих важных дел. Тайм из… что-то есть в тайме… да: тайм из мани, вот что. У меня к тебе проблема: можешь сделать пару билетов на твой концерт? Точнее, четыре.

Концерт только наполовину мой, — сказал Филипп из любви к точности. Ну и по скромности.

— Без разницы. Так сможешь? Ребята просят.

Вот это просьба приятная. И неожиданная. Филиппу всегда казалось, что они с сыном живут в разных музыкальных мирах, чуть ли не в разных галактиках. Федька, как почти все нынешние молодые, помешан на поп-музыке, на всех этих ВИА. Филипп эту молодежную музыку решительно не приемлет, и он очень смеялся, когда Лида Пузанова со своей обычной решительностью в выражениях назвала это течение жоп-музыкой. И все-таки… У молодых то преимущество, что они молодые. Филипп вглядывается в них не без тревоги: часто ему кажется, что следующее поколение от рождения обладает новым, более глубоким пониманием мира, что ли. Яркий пример — Федькин талант. Ведь он чувствует всю эту электронику, о которой недавно и помину не было, чувствует словно бы от рождения. Точно так же сам Филипп, к примеру, уверенно чувствует себя на любом перекрестке, ему не нужно задумываться, когда и куда двинутся потоки машин, а сколько раз видел он растерянных старичков и старушек деревенского облика, для которых обычный переход или пересадка в метро — задача! Так не похож ли сам Филипп на тех старичков, когда сталкивается с новой техникой? А может, и с новой музыкой?

Потому так приятна была неожиданная просьба: значит, не совсем устарел, значит, еще чем-то интересен этим загадочным молодым?

— Так сможешь? Ноу проблем?

— Смогу, о чем речь.

Ксана появилась из кухни, неся какое-то добавление к мясу. Остановилась около телефона:

— Ты что — надолго?

Филипп энергично замотал головой: не хватало, чтобы Федька услышал, что его отца торопят заканчивать разговор! И кто бы спрашивал — Ксана, которая болтает по часу! А Филипп редко говорит дольше пяти минут — все дела можно уложить в пять минут.

— Чтобы не остыло, — сказала Ксана и пошла дальше.

Кажется, Федька не расслышал, продолжал как ни в чем не бывало:

— Вот спасибо! А платных — или за так?

— За так.

Если и не осталось контрамарок, неужели бы Филипп унизился до того, чтобы брать деньги с сына и его друзей? Даже обидно, что Федька спрашивает. Да и остались, конечно, контрамарки, смешно, чтобы не остались.

— Тогда договорились. Ну, вроде все. Счастливо, коли все. Как мама? Здорова.

Отлично. Передавай привет.

— Если ты серьезно, то передам.

Это уже прямое нахальство: «Если ты серьезно». Да, с Федькой всегда трудно разговаривать.

С первой женой Филипп развелся шесть лет назад. Уже шесть лет! И не для того развелся, чтобы уйти от старой и постылой к юной и обожаемой, как обычно представляют в сплетнях, анекдотах и плохих фильмах. Начать с того, что Ксана даже на год старше Лизы, да и познакомился он с Ксаной уже после своего развода. «Любит — не любит» — эти испытанные штампы ничего не объясняют, да и неприложимы они к сложностям семейной жизни, когда складывается целый комплекс отношений, который не исчерпать ни словом «любовь», ни «нелюбовь», — так вот у них с Лизой постепенно получилось так, что они разошлись, хотя осталась и какая-то симпатия, и благодарность за счастливые дни. Филипп как-то назвал это культурой развода — может быть, немного докторально, но по сути верно: когда женятся — все хороши, а вот при разводе-то и проявляется истинная культура… Даже и не понять, кто из них кого бросил.

Филипп завел собаку, ту самую Рыжу, а тогда безымянную беднягу, выброшенную кем-то на улицу; и вдруг выяснилось, что Лиза не любит животных, а он, прожив с ней столько лет, и не подозревал в ней этого, не подозревал потому, что считал само собой разумеющимся, что всякий порядочный человек любит животных. Лиза, конечно, не выкидывала собаку обратно на улицу, не отводила усыпить, но просила поскорей найта ей другое пристанище — ей, то есть Рыже, а в конце концов получилось так, что другое пристанище нашлось ей — Лизе… Нет, не только из-за Рыжи они разошлись, но первая трещина появилась — а может, и не первая?

Филипп после консерватории работал в музыкальном издательстве, а тут решил уйти, потому что для своих сочинений после такой работы не оставалось не столько даже времени, сколько физической возможности: смотрел он в свои ноты, а перед глазами прыгали чужие. И вдруг Лиза так же неожиданно, как против Рыжи, восстала и против его свободы: не то чтобы она прямо говорила, что он обязан кормить семью, а потому должен держаться за место, где платят твердую зарплату, нет, она несла какую-то ахинею про независимость, про то, что музыку нужно писать не за деньги, а от души, а если он вынужден будет сочинениями зарабатывать, то не сможет писать свободно, придется угождать заказчикам.

Возможность уйти у Филиппа появилась, когда он впервые написал для кино, а там и правда иногда смешные требования: «53 секунды музыки под панораму осеннего леса», — ну и ничего страшного, можно высказаться и за пятьдесят три секунды, на то он и профессионал. А если послушать Лизу, когда она говорила про угождение заказчикам, можно подумать, что она принимает только элитарную музыку, почти никому не понятную и почти никогда не исполняемую; но нет же, как раз у Лизы вкусы самые средние: она больше всего любит всякую эстраду, часами смотрит по телевизору песенные фестивали; во время их развода еще не орала изо всех окон Алла Пугачева, но сейчас, кажется, Лиза признает достоинства и в ней. И пусть бы — но зачем тогда говорить про угождение заказчикам? Ничего угодливее шлягеркой музыки не существует!.. Нет-нет, разговоры про то, что нельзя писать музыку ради денег — всего лишь маскировка, а правда в том, что Лиза не верила в него, не верила, что он настоящий композитор, — и в этом-то первопричина их разрыва: зачем ему жена, которая в него не верит? Может быть, все это Филипп и сам не осознавал четко, но когда у нее начался флирт с неким директором завода, сильной личностью, капитаном индустрии — сплошь контрасты с мужем! — Филипп даже обрадовался: вот и пришло естественное освобождение. Наверное, это было не очень серьезно: на каком-то — надцатом году семейной жизни хочется новых впечатлений, волнений — попытка симулировать молодость! — и можно было пережить и потом вместе посмеяться, но Филипп ухватился за возможность освобождения. Так кто кого бросил? А отношения у них с Лизой остались вполне дружескими; видятся время от времени, тем более что по странному совпадению и живут совсем рядом: Филипп на улице Рубинштейна, Лиза с Федькой на Ломоносова, — если идти проходным двором, вообще три минуты; Федька мог бы забегать каждый день, а он иногда и не звонит по месяцу. За того директора завода, капитана индустрии, Лиза так и не вышла…