Другие времена, другая жизнь - Лейф Перссон

— Стрид? Какой Стрид? «Мир любой ценой»? — переспросил Юханссон.

Не иначе как старик меня разыгрывает, решил он.

— Именно он. Хотя он, по-моему, сам не понял, что к чему. Ну хватит, — прервал Перссон сам себя. — Устроим маленький праздник и тяпнем виски. У меня припрятана бутылочка, высший сорт, моя дама подарила на день рождения, так что я тоже не лыком шит. Расскажи лучше о своей новой жене. Я слышал, баба что надо.

— Выглядит она неплохо, — подтвердил Юханссон.

И человек хороший, подумал он. Что же хочет сказать старый пьяница: этот Стрид — тридцать три несчастья — вычислил то, что благополучно прозевали Викландер, он сам и даже его лучший друг Бу Ярнебринг?

26

Съездить к Стриду Юханссон поручил Викландеру. Накануне он явился домой очень поздно, вечер воспоминаний затянулся, Юханссон словно позабыл, что для такого высокопоставленного чиновника, каковым он теперь стал, существуют определенные границы: что он может себе позволить, а что не может. Побывать у старого товарища по работе, поесть жареной свинины с фасолью — куда ни шло, но на следующее же утро ехать еще к одному старому товарищу? Это было, во-первых, несолидно, а во-вторых, выше его сил. К тому же у него было больше сотни помощников, каждый из которых мог бы справиться с этим заданием, а Викландер — лучше других.

Стрид, естественно, был дома. Среди коллег говорили, что по части умения уходить в оплачиваемый отпуск он превосходит даже футболиста Диего Марадону. Где же ему было быть, как не дома, когда предстоящие выходные обещали полиции чертову уйму работы!

— Тебе, наверное, интересно, о чем я собираюсь тебя спросить, — начал Викландер после необходимых корпоративных формальностей. Обязательный кофе уже дымился на столе.

— Примерно догадываюсь.

— Да что ты?

— Видишь ли, — объяснил Стрид. — Я больше тридцати лет служу в полиции, и за все это время СЭПО только единожды мной поинтересовалась. Коллега Перссон, ну ты знаешь, такой здоровенный… Это было больше десяти лет назад, но мне кажется, ты явился по той же причине. Западногерманское посольство?

— Да. Меня интересуют твои наблюдения в апреле тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Почему они меня интересуют, сказать, к сожалению, не могу, а ты не должен не только упоминать об этом разговоре, но даже рассказывать, что мы встречались, — одним духом выпалил Викландер и улыбнулся, чтобы смягчить впечатление от приказного тона.

— Да ладно, — отмахнулся Стрид, — я тоже не первый день замужем. Ты наверняка знаешь, что я на следующий же день написал рапорт на несколько страниц. Подожди-ка, было это двадцать пятого апреля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Ты ведь читал?

— К сожалению, нет. — Викландер решил экономить время и играть, пока возможно, с открытыми картами. — Твой рапорт заблудился где-то в наших архивах.

Можно и так на это посмотреть, подумал он.

— Странно… А я-то считал, архивы на то и существуют, чтобы такого не случалось… Хотя иногда кажется, что все наоборот. Меня немного интересует история, честно говоря, это самое большое увлечение в жизни…

— Ты написал рапорт… — напомнил Викландер.

Ну давай же, шевели мозгами, старина, мысленно подбодрил он Стрида.

— Я даже снял копию, — довольно сказал Стрид. — Так что на этот раз можно поправить дело… ну, если моя записка затерялась в архиве. Это, может быть, против правил, но мне тогда пришло в голову, что я стал свидетелем исторического события, а поскольку я так интересуюсь историей…

— Это же замечательно! — воскликнул Викландер и дружески улыбнулся. — Расскажи сначала, как все было, а потом посмотрим на бумаги.

— Конечно расскажу. С удовольствием, — ответил Стрид.

Он рассказал о загадочной машине, которую он тогда остановил, о разговорах с охранником в норвежском посольстве, о разных мыслях, приходивших ему в голову до, во время и после развернувшихся событий 24 апреля 1975 года. Как и можно было ожидать, рассказ занял немало времени.

— Жуткая история, — заключил Стрид. — Помню, я все думал о словах Черчилля во время войны. Немцы из посольства могли бы и получше подготовиться…

— Что ты хочешь сказать?

Викландер почему-то вспомнил учителя истории в своей карлстадской школе. У того было прозвище Ночной Колпак. Стрид вполне мог бы быть его братом.

— Ну как же, если верить газетам, коллеги по СЭК… или СЭПО, как она теперь называется, вроде бы предупреждали немцев… в смысле, что-то готовится… — объяснил Стрид.

— Я имел в виду Черчилля, — напомнил Викландер.

О господи! — подумал он, что за сумбур у него в башке! Он даже не просто брат, он близнец Ночного Колпака.

— Да-да, я о нем и говорю. — Стрид с удовольствием покивал. — Я имел в виду его высказывание: «Who is forewarned, is also forearmed» — и перевел торжественным голосом: — «Кто предупрежден об опасности, тот к ней подготовлен»! Мне кажется, то, что все так скверно обернулось… ну и другое, конечно… доказывает, что история нас ничему не учит. А ты как считаешь?

— Да, пожалуй, — согласился Викландер. — Давай лучше посмотрим на твою докладную.

Желательно успеть до лета, подумал он.

С полицейской точки зрения рапорт Стрида был просто идеален. Можно было, конечно, обсуждать расположение материала, язык, умение писать на машинке, но что касается содержания — просто пример для подражания.

Стрид зафиксировал номера остановленной машины, место и время проверки. Сам полез в регистр транспортных средств, нашел владельца — большой «мерседес» 1973 года выпуска принадлежал частнопрактикующему педиатру по имени Рольф Штейн, жившему в то время, согласно переписи, на Риддаргатан на Эстермальме.

Имя водителя он также запомнил, на всякий случай проверил и его, — Стен Веландер, 1947 года рождения, права получил в 1965 году.

Стрид докопался и до спутницы. «Молодая женщина, — писал Стрид, — идентифицирована мною как Хелена Ловиса Штейн (имя обращения — Хелена, приписана к тому же адресу, что и вышеуказанный Штейн, Рольф). Хелена Штейн родилась 10 сентября 1958 года и является дочерью вышеуказанного Штейна, Рольфа».

— Тебе, наверное, интересно, почему я так думаю? — спросил Стрид.

— О чем? — спросил Викландер, которому становилось все труднее демонстрировать напряженное внимание.

— Ну, что девушка в машине действительно была Хелена Штейн, — пояснил Стрид. — Тебе, наверное, интересно, почему я так думаю?

— Да-да! — Викландер энергично закивал. — Как ты пришел к такому выводу?

Надо держаться, подумал он. Ведь это я к нему пришел, а не он ко мне.

— Хм… — прочистил горло Стрид. — Как я уже тебе рассказывал, она сказала, когда я их остановил, что это машина ее родителей… Или она сказала, что это папина машина? И я…

— Посмотрел данные переписи? — быстро спросил Викландер.

— Вот-вот… вот именно, — сказал Стрид. Вид у него был разочарованный.

— Но это же потрясающе! — как можно сердечнее воскликнул Викландер. — Твоя помощь просто неоценима!

— Загляни еще раз в мою докладную. Я попытался описать ее приметы, так что ты можешь раздобыть ее фотографию, школьную или… ну, в общем, тех времен. Но я почти уверен, что это она. У Штейна была только одна дочь, эта самая Хелена. У меня очень хорошая память на лица, так что найдешь что-нибудь на нее, милости прошу…

— Спасибо за предложение. — Викландер быстро встал.

Чтобы я еще раз к нему пришел? Да ни за какие коврижки, решил он.

Уже сидя за собственным письменным столом, в относительном покое и не рискуя быть заговоренным до обморока, он стал размышлять: возможно ли, что таинственный «четвертый» вовсе не «четвертый», а «четвертая»? Конечно возможно, он даже не особенно удивился. В то время женщины в европейских террористических группах были едва ли не активнее мужчин.

Его смущало другое: она была слишком молода. В год захвата посольства ей было шестнадцать лет… ну хорошо, шестнадцать с половиной, если быть точным. Маленькие дети всегда называют точный возраст. Хотят быть постарше. Но даже если оставить в стороне ее с криминологической точки зрения чересчур нежный возраст, рассуждал Викландер, самое разумное — предположить, что ее втянули в нечто, о чем она имела весьма смутное представление. И в этом случае юный возраст не помеха, а, наоборот, преимущество. Шестнадцатилетняя девчонка радикальных взглядов? Вполне разумное и правдоподобное допущение. Шестнадцатилетняя школьница активно участвует в самой крупной за послевоенные годы политической акции и хладнокровном убийстве двух человек? Исключено, решил Викландер. Ее вряд ли посвящали в детали.

У него самого шестнадцатилетняя дочь.

Вероятнее всего, приятель, который был почти вдвое старше, ее просто использовал. Двадцативосьмилетний интеллектуал, тележурналист — и шестнадцатилетняя девочка из хорошей семьи, дочь врача… Нет, конечно, надо сделать скидку на распущенные нравы семидесятых, однако есть же какие-то границы, размышлял Викландер, записывая вопросы к сотрудникам из группы внутреннего наблюдения. Этот орешек мы раскусим. Он был совершенно уверен, что его коллеги, если понадобится, выкопают и черта из-под земли.