Тени черного леса - Алексей Щербаков

— Я готов сказать все что знаю, — сказал он.

— Меня интересуют ваши немецкие друзья. Не прошлые, а нынешние. Те, которые к вам вчера в гости на огонек хотели заглянуть, но не дошли.

— Они все-таки были…

— Да уж, кое-кто в кустах до сих пор валяется.

— А Барон?

— А вот теперь поподробнее.

— Я не знаю настоящего имени этого человека. Он называет себя Бароном. Да он и выглядит, как аристократ. Хотя, по-моему, он из СС. Из какой-то их специальной команды.

— Высокий, с неподвижным лицом?

— Это он.

— Кто он теперь, чем занимается?

— Я точно не могу сказать. Я контактировал с ним по приказу Ковалевского. Знаю, что он и его группа базируется где-то в Литве, возле границы. Его поддерживают люди из литовского сопротивления. Мне было приказано координировать с ним усилия. Насколько я понимаю, он собирался что-то делать в Восточной Пруссии, на севере.

— Более всего нас интересует Черный лес.

— Барон все стремится туда попасть. Он уверял, что там есть оружие и боеприпасы. Много. Под его нажимом мы посылали туда два отряда. Один нарвался на мины. Не решился идти дальше. Второй пропал без вести… Так вот, Ковалевский тоже очень хотел проникнуть в Черный лес. Но они с Бароном друг другу не доверяли. В чем дело — тут я могу только догадываться. Барон стремился выйти на англичан. Но не просто на их разведку, а как-то с краю. У него были свои интересы. Ковалевский не хотел давать ему этих выходов…

— Это все?

— Оба искали людей, которые бежали с того объекта.

— Цель его несостоявшегося визита?

— Ему нужны были документы. На трех человек. Как я понимаю, Барон собирался в Восточную Пруссию.

— Где эти документы?

— Их должен был привезти курьер. Тот идиот, который начал стрельбу. Но он их не привез. Сообщил, что Ковалевский убит.

— Кто его убил? Как он сообщил?

— Он сказал, что это внутренние разногласия в руководстве. Не все там, наверху, придерживаются крайних взглядов.

— А вы?

— А мне давно уже наплевать. Я плыл по течению. И чувствовал, что добром это не кончится. Англия далеко, вы, русские, — близко. Я понимаю — чем бы все ни кончилось, такие, как мы, до победы не доживут. Если даже будет эта победа. Но куда мне было деваться?

— Вы имеете представление, где находится база Барона?

— Недалеко от границы. Не более, чем в двух переходах отсюда. А, вот, вспомнил… Кто-то из них, из литовцев, которые в прошлый раз говорили с Бароном, произносил слово «замок».

— Что это значит?

— Я не знаю. Но возле границы с Пруссией находится множество развалин старых замков.

…Когда арестованного увели, Еляков, закурил и задумался.

— Вот такие дела, Мельников. Этот тип кружит вокруг Черного леса. И мне кажется, не зря кружит. Он знает явно больше, чем мы. И собирает по крупицам информацию. И почему-то мне кажется, что он может нас опередить. Кажется, придется нам двигаться на родную сторону. В Литву. У меня есть еще одна идея… Пошарить еще раз там, где мы начинали, в Зенебурге. Но начинать все равно придется с Каунаса.

— Почему? Можно разделиться…

— А мы и разделимся. Только ты со своими погонами многого в Литве не добьешься. Да и рыть носом в Пруссии должен я — ты пока, извини, еще любитель. Так что поедем на Родину вместе. А там — поглядим, что к чему.

16 июля, Каунас

За время войны Сергею Мельникову много где пришлось побывать — но вот с большими городами ему как-то не особенно везло. Все как-то судьба проносила его мимо них. Вот ведь даже до Кенигсберга не дошел нескольких километров. Если, конечно, не считать руин Варшавы, где смотреть было особо не на что. Да и времени не нашлось. Так случилось и с Литвой. Все время, пока Сергей находился тут во время войны, он болтался по каким-то глухим углам.

В бывшую литовскую столицу[47] Мельников попал впервые. Она его не впечатлила. Каунас производил впечатление зачуханной провинции, по сравнению с которой его родной Саратов был центром цивилизации. Большинство улиц представляли собой унылый ряд двухэтажных кирпичных и кирпично-деревянных построек. Сами улицы были плохо замощены — и «виллис» прыгал на горбатой мостовой, как горный козел. Соборы производили впечатление таких же сараев — только чуть побольше и со шпилями. Бывший дворец президента тоже не впечатлял. В общем, все было как-то убого, отовсюду веяло захолустьем. Впечатление Мельникова дополнил шофер:

— Да уж, товарищ лейтенант, это не город, а черт-те что… Мне в Кракове довелось побывать — вот это город! Сказка! А тут… — Машину тряхнуло на очередной колдобине и шофер сплюнул.

— Задворки Европы, — развил мысль шофера Еляков. — Ты, Мельников, на другое обрати внимание — ни одного нового дома!

— То есть…

— А то и есть. Сколько в наших городах, да хоть в твоем же Саратове, построено со времени, когда окончилась Гражданская война? А в Москве? А в Ленинграде? А тут за двадцать лет ничего не соорудили! Не сумели. Вот такая у них была независимость.

— Да уж, я догадываюсь. Мне один литовский парень рассказывал: они со своей деревни даже в этот убогий Каунас приезжали, как в чужой город. Тут все больше жили поляки. Так что невесело было в этой самой Литовской Республике…

К представителям родного ведомства Еляков не стал даже наносить визита вежливости. Он знал по своим каналам, что в данном районе НКГБ работало как танцор из поговорки, которому всегда известно что мешает. К тому же местные чекисты наглухо запутались в местных непростых проблемах, да еще влезли в вялотекущую склоку со «смежниками». А вот ребята из внутренних дел как раз мышей ловили. Поэтому двинулись сразу к ним.

Здание НКВД помещалось в большом унылом трехэтажном доме, неподалеку от бывшего президентского дворца, в котором теперь располагалась и районная управа, и развевался флаг Литовской ССР — красный с зеленой полосой по низу. Здесь все участники команды чувствовали себя почти как дома. Хотя формально они находились на территории родного государства, но… Литва, по крайней мере пока, — была чужой страной. Слишком многое тут оставалось иностранным — и скрыто враждебным. Но все-таки порядка в Литве наблюдалось куда больше, чем на территориях, откуда они приехали — которые вообще непонятно кем и как управлялись. Тут все-таки была четкая Советская власть.

Мельникова вместе с Оганесом и шофером Еляков отправил в полуподвал, где находилась местная столовая, а сам двинулся разговаривать с местным начальством.

Встреча, как он и ожидал, была кислой. Его принимал подполковник НКВД, на лице которого застыло привычное выражение безнадежной усталости. Несмотря на то что визит капитана согласовывался аж через Москву, чекист смотрел на Елякова, как на рвотное. К этому капитан, вот уже почти год выполнявший особые задания, вдоволь нашатавшийся по территориям, недавно освобожденным от врага, успел привыкнуть. Дело было, конечно, не в том, что он представлял другое ведомство. Или, точнее, не только в этом. Просто земли после немцев доставались в таком состоянии, что «органам» работы было выше крыши. Особенно здесь, в таких вот краях, с чудовищной мешаниной национальностей, полным набором сложнейших социальных противоречий и заковыристой новейшей историей… В результате тут приходилось вести сложнейшую политику, а к такой деятельности многие люди из «органов» оказались просто не готовы. В 1939 году уже наломали столько дров… Впоследствии кое-кто поехал сторожить зэков на Колыму — но кому приходилось работать сейчас, от этого было не легче.

Поэтому что удивляться, что визитера, который приносил дополнительные проблемы, встречали отнюдь не хлебом-солью.

Правда, на этот раз Елякову было проще вести переговоры с местным начальством. В принципе, он не наваливал дополнительного бремени на плечи здешних ребят. Наоборот. Он брал на себя какую-то часть их забот. Ему было нужно нащупать одну из местных банд, которые мешали всем. Но все равно подполковник слушал Елякова с очень невеселым выражением лица.

— Капитан, как говорится, гладко на бумаге, да забыли про овраги, — заговорил он, выслушав Елякова. — Да, мне из Вильнюса приказали всячески вам содействовать. И я бы рад. Только вот не очень представляю — чем я могу вам помочь? Вы человек, облеченный доверием, поэтому я буду с вами откровенен. Обстановка в районе сложная. Очень сложная. Значительная часть населения против нас. Или, по крайней мере, помогать нам не расположена. В этом во многом мы сами виноваты. Кое-кто из наших коллег в тридцать девятом наломал тут дров. Хотели побыстрее отчитаться, что полностью установили Советскую власть… Вот и допустили перегибы. Тех деятелей привлекли к ответственности — да что толку-то? Этим дела не поправишь. Прибавьте сюда еврейский вопрос. Многие литовцы и поляки, как немцы пришли, бросились с евреями сводить счеты. Возможно, вы знаете, что немецкая оккупация Вильнюса началась с грандиозного еврейского погрома, который по собственной инициативе устроили местные жители. В Каунасе было поменьше, но тоже… Случилось кое-что.