Люди средневековья - Эйлин Пауэр

Эти распоряжения очень сильно отличаются от скромных инструкций Томаса Бетсона: «Не тратьте на мои похороны слишком много денег, пусть они будут скромными, трезвыми и достойными во имя по'Лггания и прославления Всемогущего Бога». Богатый суконщик тоже не забывал о Боге, но на его погребальные церемонии было истрачено более пятисот фунтов в переводе на наши деньги — больше, чем на создание часовни. Хорошо, что его глаза закрылись навсегда еще до того, как во время Реформации были закрыты все часовни в Англии, а с ними и часовня Пейкоков в приделе Святой Катерины, в которой еженедельно выдавалась милостыня шести беднякам. Томас Пейкок жил в старые добрые времена, но через четверть века жизнь в Эссексе начала меняться. Монахов выгнали из аббатства, а с его храма содрали крышу; звучный латинский язык перестал звучЗть'подсьодами церквей, и священники не молились больше за упокой души Томаса и его жены, а также его родителей и тестя. Произошли перемены и в текстильной промышленности — с появлением более тонких видов ткани графство еще больше разбогатело. Эти ткани были принесены сюда ловкими чужаками, «торговцами новой мануфактурой», которые получили прозвище «Байка-болтайка». Ибо, как поется в одной английской песенке:

Хмель, Реформация, байка и пивоЯвились к нам все в один год, как на диво.

Когсхолл стал еще более знаменитым благодаря новой ткани под названием «коксальская байка», которую начали изготовлять племянники Томаса Пейкока, когда он уже лежал в могиле[26]. Впрочем, одна вещь не переменилась — прекрасный дом Томаса Пейкока продолжал стоять на Западной улице, напротив дома викария, и радовал глаз всех, кто его видел. И он по-прежнему стоит здесь, и, когда мы смотрим на него и вспоминаем Томаса Пейкока, который когда-то жил в нем, нам на память приходят знаменитые слова Екклесиаста:

«Давайте теперь восславим великих людей и отцов, давших нам начало.

Бог с самого начала вдохнул в них огромную силу, и они добились для него великой славы».

Богатые люди, наделенные талантами, мирно жили в своих домах — все они пользовались почетом у своих современников и были славою своего времени.

Примечания

1

«Колон Бодо и его жена Эрментруда, колона, арендаторы Сен-Жермена, живут с тремя детьми. Он держит один свободный манс, в котором имеется восемь бунуариев и две антсиньи пахотной земли, два арипенни виноградников и семь арипенни лугов. Он вносит два серебряных шиллинга на содержание войска и два бочонка вина за право пасти своих свиней в лесу. Каждые три года он отдает сотню досок и три шеста для забора. Он пашет зимой четыре перча (примерно 20 метров) пашни, а весной — два перча (десять метров). Каждую неделю он обязан отработать два дня на барщине и один — на ручных работах. Он отдает три курицы и пятнадцать яиц и выполняет поручения, которые ему дают. И еще он арендует половину ветряной мельницы, за которую платит два серебряных шиллинга».

2

Приводим здесь описание роскошных одежд франкской знати, составленное монахом прихода Святого Галла: «Был праздник, и они только что приехали из Павии, куда венецианцы свозят все богатства Востока со своих заморских территорий — другие, говорю я, вышагивали в одеждах, украшенных шелками и фазаньими шкурками или шеями, спинами и перьями павлинов на своих плюмажах. Некоторые были украшены лентами пурпурного или лимонного цвета; некоторые были задрапированы в покрывала, другие — в горностаевые мантии». Однако в переводе были допущены вольности — «платье из феникса», указанное в оригинале, скорее всего, было сделано не из перьев фазана, а из перьев розового фламинго, как полагает Ходсон в книге «Древняя история Венеции», или из шелка, на котором были вышиты или вытканы фигуры птиц, как думает Хейд («История левантийской торговли»).

3

Это маленькое стихотворение было написано ирландским писцом на полях скопированного им труда Присциана (римского грамматика VI века) в монастыре Святого Галла в Швейцарии, того самого, откуда происходил биограф Карла Великого, обладавший столь живым воображением.

4

Чтобы быть точным, фламандские суда, прошедшие в 1308 году через Гибралтар в Саутгемптон и Брюгге, были первыми, которые отправились в плавание после 1268 года. В течение XIV и XV веков они ходили туда каждый год, и Саутгемптон обязан своим процветанием тому, что был конечным пунктом их назначения.

5

Эти слова были сказаны, когда представители императора Лонгина пытались заручиться поддержкой венецианцев в борьбе против ломбардов в 568 году и предложили им стать подданными императора. Эпизод с хлебами имел место, когда Пипин, сын Карла Великого, пытался зимой 809/810 года задушить голодом Риальто. Сравните рассказ о Карле Великом, бросающем свой меч в море со словами: «Поистине, так же как это оружие, которое я бросил в море, не будет принадлежать ни мне, ни вам, ни какому-либо другому человеку на свете, так и ни один человек не сможет причинить вреда Венеции, а тот, кто сделает это, почувствует на себе гнев и недовольство Господа, хотя бы этот гнев и недовольство пали на меня и на мой народ».

6

Во время роковой войны между двумя республиками — Венецией и Генуей, которая завершилась в 1381 году, говорили, что генуэзский адмирал (по другой версии — Франческо Каррара), когда венецианский дож попросил его принять послов с предложением о мире, ответил: «Это произойдет только после того, как я разобью коней святого Марка».

7

Венеции особенно повезло с описаниями, которые оставили о ней современники — и не только собственные жители (такие как Канале, Санудо и дож Мочениго), но и иностранцы. Часто цитируют знаменитое описание венецианской торговли, сделанное Петраркой в XIV веке. Он рассказал о том, что видел из своего окна: «Посмотрите на бесчисленные суда, которые покидают итальянские берега суровой зимой и изменчивой, богатой штормами весной, одни поворачивают на восток, другие — на запад. Одни везут вино, которое будет пениться в кубках британцев, другие — наши фрукты, которыми будут лакомиться властители скифов, и, что труднее всего себе представить, древесину наших лесов на Эгейские и Ахейские острова. Одни плывут в Сирию, в Армению, в арабские и персидские земли, отвозя туда масло, полотно и шафран и привозя нам оттуда все их разнообразные товары… Позвольте мне попросить вас провести еще один час в моем обществе.

Стояла глубокая ночь, небеса были полны гнева, и я, наполовину уже уснувший, заканчивал писать, как вдруг до моего слуха донеслись крики моряков. Зная на собственном опыте, что это может означать, я быстро встал и поднялся к самым верхним окнам моего дома, откуда открывался вид на порт), что за спектакль, наполненный чувствами жалости, страха и восхищения, открылся предо мной! У мраморных берегов, служивших пристанью для большого дворца, который этот свободный город предоставил в мое распоряжение, зимовали, бросив якоря, несколько судов. Высота их мачт и перекладин превышала высоту двух башен, стоявших по бокам моего дома. Самое крупное из двух судов в этот момент — несмотря на то, что звезды на небе были закрыты тучами, ветер сотрясал стены, а воздух заполнял рев моря, — поднимало якоря и отправлялось в плавание. Ясон и Геракл онемели бы от изумления, а Тифис, сидевший за рулем, умер бы от стыда, что не способен совершить такой подвиг. Если бы видели это судно, вы бы подумали, что это гора, плывущая по морю, хотя под тяжестью огромных парусов большая часть его была скрыта под водой. Целью этого путешествия был Дон, дальше которого ни один корабль из наших морей не заходил, однако многие из тех, кто находился на палубе этого судна, достигнув этого места, собирались продолжить свое плавание и нигде не останавливаться, пока они не достигнут реки Ганг, или Кавказа, или Индии, или Восточного океана. Так сильно жажда приобретения стимулирует ум человека». (Цитата взята из «Старческих писем» Петрарки.)

8

Это описание Гуанчжоу взято частично из главы 68 книги Марко Поло «О благородном и величественном городе Кинсае» и частично из книги Одорика Порденонского «Катай и путь туда».

9

Одорик Порденонский, который был прежде человеком, а потом уж монахом, отмечает: «Китайцы приятны на вид, но бесцветны. Они отращивают бороды из длинных, свисающих волос, похожих на кошачьи усы. Что же касается женщин, то они самые красивые в мире». Марко Поло также никогда не забывает отметить, в какой области женщины особенно красивы, подобно тому как другой путешественник, Артур Янг, среди достопримечательностей сельской местности во Франции всегда описывает внешний вид горничных в гостиницах и бывает крайне недоволен, если ему прислуживает ничем не примечательная девушка. Марко Поло отдал пальму первенства женщинам из провинции Дамаган, расположенной на северо-восточной границе Персии, о которых он пишет так: «Люди в целом довольно привлекательны, особенно женщины, которые здесь, с моей точки зрения, самые красивые в мире».