Сцены из жизни богемы - Анри Мюрже

– Но откуда же взялось это существо? – спросил Марсель, глядя, как омар ползет по полу.

– Теперь припоминаю,– признался Шонар.– Вчера я заглянул на кухню Медичи, и это пресмыкающееся, надо полагать, нечаянно свалилось мне в карман – ведь они подслеповаты. Но раз уж он попался ко мне,– добавил Шонар,– мне хочется его у себя оставить. Я его приручу и окрашу в красный цвет, тогда вид у него будет повеселее. Я скучаю по Феми, он составит мне компанию.

– Господа! Обратите внимание,– воскликнул Коллин.– Флюгер повернул на юг. Завтрак у нас будет!

– Еще бы,– поддакнул Марсель, хватая червонец.– Вот мы сейчас его сварим, да еще с приправой!

Началось длительное и обстоятельное обсуждение меню. Каждое блюдо вызывало споры и ставилось на голосование. Омлет, предложенный Шонаром, после тщательного изучения вопроса был отвергнут, а также и белые вина, против которых Марсель произнес вдохновенную речь, доказавшую его солидные познания в виноделии.

– Всякое вино прежде всего должно быть красным!– провозгласил художник.– И слушать не хочу о белых!

– А как же шампанское? – заметил Шонар.

– Ну и что? Это просто сидр пошикарнее, брандахлыст для эпилептиков! Я бы отдал все подвалы Эпернэ и Аи за бочонок бургундского. К тому же, мы с вами не собираемся обольщать гризеток или сочинять водевиль. Я против шампанского!

Когда меню было окончательно принято, Шонар и Коллин отправились в ближайший ресторан заказать завтрак.

– Не затопить ли камин? – предложил Марсель. – Отличная идея, это будет вполне своевременно,– поддержал его Родольф.– Термометр давно уже советует нам это! Затопим камин! Вот он удивится-то!

Родольф выбежал на лестницу и крикнул Коллину, чтобы он попутно распорядился и насчет дров.

Немного погодя Шонар и Коллин вернулись, а вслед за ними явился человек с большой вязанкой дров.

Марсель стал рыться в столе, разыскивая ненужные бумаги для растопки, и вдруг вздрогнул, увидев письмо, написанное знакомым почерком. Незаметно для приятелей он прочел его.

То была записочка, нацарапанная Мюзеттой карандашом и относившаяся к тому времени, когда девушка жила у Марселя. Записочка была написана ровно год тому назад. Она состояла лишь из нескольких строк:

«Мой милый!

Не беспокойся, я скоро вернусь. Я пошла немного пройтись, чтобы согреться, в комнате стужа, а торговец дровами крепко спит. Я отломила у стула две последние ножки, но они сгорели так быстро, что и яйца нельзя было бы сварить. А ветер врывается в разбитое окно и разгуливает по комнате словно у себя дома, он нашептывает мне разные дурные советы, и если бы я его послушалась, ты бы огорчился. Лучше немного погулять, я взгляну, что делается в ближайших магазинах. Говорят, есть бархат по десять франков метр. Просто не верится, надо самой взглянуть. К обеду вернусь.

Мюзетта».

– Бедная девушка! – прошептал Марсель, пряча записку в карман. И он на минуту задумался, обхватив голову руками.

К тому времени богемцы давно уже находились на холостом положении, если не считать Коллина, возлюбленной которого по-прежнему никто не видел и не знал по имени.

Даже Феми, незлобивая подруга Шонара, и та повстречала простака, который подарил ей свое сердце, обстановку красного дерева и колечко из собственных – рыжих – волос. Однако, не прошло и двух недель, как возлюбленный Феми отнял у нее и свое сердце и обстановку, ибо, взглянув как-то на руку любовницы, заметил на ней колечко из черных волос. И он осмелился заподозрить Феми в измене.

Между тем Феми не погрешила против добродетели. Дело в том, что приятельницы не раз подтрунивали над ее рыжим колечком, вот она и отдала перекрасить его в черный цвет. Когда все выяснилось, поклонник так обрадовался, что купил Феми шелковое платье – первое в ее жизни. Нарядившись в обновку, бедная девушка воскликнула:

– Теперь я могу умереть!

Мюзетта вновь стала почти официальным лицом, и Марсель уже три-четыре месяца нигде не встречал ее.

Что касается Мими, то Родольф давным-давно не слыхал ее имени и только шептал его про себя, когда оставался один.

– Что же это! – вдруг воскликнул Родольф, взглянув на Марселя, который в задумчивости прикорнул у камина.– Дрова не желают разгораться?

– Сейчас, сейчас,– ответил художник.

Он поджег поленья, и они запылали, весело потрескивая.

Пока друзья готовились к завтраку, подзадоривая свой аппетит, Марсель вновь уединился в уголке, только что найденное письмо он присоединил к памятным вещицам, оставшимся от Мюзетты. Тут он вспомнил об одной женщине, которая дружила с его бывшей возлюбленной.

– А! Вспомнил, где ее найти! – громко воскликнул он.

– Что найти?– Родольф. – Что ты там затеял?– он, видя, что художник берет перо и собирается писать.

– Ничего. Спешное письмо, чуть было не забыл,– ответил Марсель.– Одну минутку!

И он написал следующие строки:

«Милая крошка!

У меня появился капитал,– молниеносный удар фортуны! Дома ожидается роскошный завтрак, восхитительные вина, и мы, дорогая моя, даже затопили камин – как настоящие буржуа! Надо взглянуть на все это,– как ты любила говорить. Приезжай на часок, застанешь Родольфа, Коллина и Шонара. Ты споешь нам что-нибудь за десертом,– у нас будет десерт! Раз уж мы усаживаемся за стол, то просидим, вероятно, добрую неделю. Поэтому не бойся опоздать. Я уже так давно не слышал, как ты смеешься! Родольф сочинит в честь тебя мадригалы, и мы помянем нашу усопшую любовь тонкими винами, хотя она и может от этого воскреснуть. Ведь у таких людей, как мы с тобой… последний поцелуй никогда не бывает последним. Ах, если бы в прошлом году не стояли такие морозы, ты, может быть, не бросила бы меня. Ты изменила мне ради вязанки дров и потому, что боялась, как бы у тебя не покраснели ручки. И хорошо сделала – я не сержусь на тебя за это, и вообще все позабыл. Но приходи погреться, пока топится камин!

Целую тебя столько раз, сколько ты захочешь. Марсель».

Кончив письмо, Марсель написал другое, на имя подруги Мюзетты, мадам Сидони, с просьбой передать Мюзетте его записку. Потом он отправился к швейцару, попросил отнести письма и заплатил ему вперед. Увидев, как в руках художника блеснул червонец, швейцар, прежде чем исполнить поручение, поспешил доложить об этом домовладельцу, которому Марсель уже сильно задолжал.

– Сударь! У живописца с седьмого завелись деньжонки! Знаете, у того, длинного, который все зубоскалит, когда я подаю ему счет.

– Тот самый, что имел нахальство взять у меня взаймы и заплатил мне этими деньгами за квартиру? Я его выселю.

– Так-то оно так, сударь. Но сегодня он при деньгах. Я чуть не ослеп, так они сверкали. Он кутит… Теперь самое время…

– Хорошо! Я сейчас сам к нему схожу,– ответил хозяин.

Швейцар застал мадам Сидони дома, и она немедленно отправила горничную к Мюзетте с адресованным ей письмом.

Мюзетта жила в то время в прелестной квартирке на улице Шоссе-д'Антен. Когда ей принесли письмо, у нее сидели гости, а вечером ей предстояло быть на званом обеде.

– Вот чудеса! – воскликнула она и расхохоталась как сумасшедшая.

– Что такое? – спросил чопорный молодой красавец.

– Меня приглашают на обед,– ответила Мюзетта.– Какое совпадение!

– Совпадение неудачное,– заметил молодой человек.

– Почему же?

– Как? Неужели вы примете приглашение?

– Конечно приму. А вы уж как-нибудь обойдетесь без меня.

– Но, дорогая, ведь это просто неприлично. Вы пойдете туда как-нибудь в другой раз.

– Вот еще! В другой раз! Это мой старый знакомый, Марсель, он приглашает меня на обед, и это такой необычайный случай, что я хочу непременно взглянуть собственными глазами, что там делается. В другой раз! Да ведь всамделишные обеды в этом доме – такая же редкость, как затмение солнца!

– Позвольте! Вы хотите нарушить свое слово, собираетесь повидаться с этим субъектом и прямо говорите об этом мне! – возмутился молодой человек.

– А кому же мне еще говорить? Турецкому султану? Это его не касается.

– Странная откровенность!

– Вы отлично знаете, что я ничего не делаю как другие люди,– возразила Мюзетта.

– Но какого вы обо мне будете мнения, если я вас отпущу, зная, куда вы идете? Опомнитесь, Мюзетта! Подумайте обо мне, да и о себе самой. Ведь это же просто неприлично. Скажите ему, что вы никак не можете…

– Дорогой господин Морис, вы знали, с кем имеете дело, когда предложили мне свою любовь,– ответила мадемуазель Мюзетта тоном, не допускающим возражений,– вы знали, что у меня тьма причуд и что никому на свете не отговорить меня, если я что-нибудь задумала.

– Просите у меня чего хотите,– ответил Морис,– но это… Причуда причуде рознь.

– Морис, я пойду к Марселю. Я ухожу! – заявила она, надевая шляпку.– Если хотите,– расстанемся, но уступить я не могу, лучше его нет на свете, это единственный человек, которого я по-настоящему любила. Будь у него сердце из золота, он расплавил бы его и наделал бы мне колец. Бедняжка, как только у него появилось немного Дров, он зовет меня погреться,– вот посмотрите,– сказала она, протягивая Морису письмо.– Ах, почему он такой лентяй и почему в магазинах такая бездна бархата и шелков!… Как я была счастлива с ним! Ему удавалось меня мучить, и это он прозвал меня Мюзеттой за мои песенки. Во всяком случае, будьте уверены,– от него я вернусь к вам… если вы захотите меня принять.