Открывашка и пробой - Павел Смолин

— Спроси, откуда мы их забрали, и что они там делали, — ответил Геннадий Петрович.

Я спросил, и правый быстро, с мешающим разобрать суть характерным «техасско-деревенским» акцентом, затараторил.

— Помедленнее, пожалуйста, — попросил я. — И попроще.

Кивнув, он начал рассказывать медленнее и проще. Пока он говорил, на полянку успели выбраться наши и выдать мужикам камуфлированные штаны, зеленые футболки и фляжку с водой, к которой сразу же припал левый.

— Три часа назад в двадцати трех километрах от Сент-Луиса открылось окно, наше подразделение оказалось ближайшим. Какая-то сука в штабе решила, что нас хватит. Когда мы зачистили первую группу жуков, из окна полезла следующая — я насчитал больше сотни. Чтобы не попасть в окружение, мы начали отступать. Когда в живых остались только мы с братом, командование приняло решение ударить ракетами. Я на такое дерьмо не подписывался! Какого черта в штаб набирают идиотов? Если бы не вы, нам бы пришел конец. Я — ваш должник, парни. Но кто вы? Очень много матерится, — добавил я «от себя».

— А кто бы на их месте не матерился? — не стал осуждать физрук. — Переводи обратно. Вы — в России, в Сибири. Меня зовут Гена, я — командир сводного отряда… Не успеваешь? — заметил мою заминку.

— Не знаю, как перевести «сводный отряд», — признался я.

— Раша! — схватился за голову правый. — Ви а факд!

— Держи себя в руках, Джим! — рявкнул на него правый. — Сорри, продолжайте. — Это нам.

— Правый очень расстроился, что попал в Россию, а левый его успокоил, — перевел я для Геннадия Петровича.

— Переводи как сможешь, только чтобы понятно было, что мы — не регулярная армия, — велел тот.

— Мы — деревенское ополчение, — подобрал я слова. — Не армия, — добавил на всякий случай. — Оборотни. Не будете создавать проблем — мы вас не тронем. Но если попадете в руки правительства — вам конец.

— Факин коммис! — простонал правый.

— Грёбаные коммуняки, — мстительно перевел я, но, будучи отходчивым парнем, перевел и слова левого. — Мы не будем создавать проблем, мистер Гена.

— Посовещаться надо, — взял паузу Геннадий Петрович.

Я перевел, и оборотни сбились в кучку. Нет, ничего не слышу. Шептались и американцы — этих тоже не слышно. Поняв, что у меня трясутся ноги, я уселся на траву и спрятал лицо в ладонях. Плакать не хотелось, смеяться — тем более. Такое чувство, что все эмоции куда-то исчезли, спрятавшись под толстым слоем жалости к себе. За что мне это все? Я что, худший человек в мире? Где я так оступился, что меня сослали сюда? Разве я это заслужил? Я просто хочу жить нормально! Почему у меня отобрали эту возможность? Вот бы вернуться на три дня назад и не ходить в долбанный пробой! Спал бы сейчас спокойно в доме у бабы Зины, горя не знал!

— Андрей, ты в порядке? — заметил неладное Геннадий Петрович.

В порядке! Оставьте вы меня уже в покое!

— Нормально, — буркнул я. — Переводить?

— Нет еще, сейчас староста придет, отдыхай пока, — разрешил он.

Подавив истерический смешок — раньше я привратником работал, а теперь вот еще обязанности переводчика добавились! Карьерный рост очевиден! — я поднялся на ноги и сходил до ручья, умыв лицо ледяной водой. Почему вместо вот этого убожества мне не выдали перемотку времени, заодно оставив в прошлом мире? Вот уж всем способностям способность! Выброшенный кулак правой руки глухо вошел в грязь и нашел там острый камень, воткнувшийся между костяшек среднего и безымянного пальцев. Больно, блин! Зашипев, умыл руки в ручье и сунул саднящую ранку в рот. Ощутив солено-железный вкус, внезапно успокоился. Чего уж теперь — если судьба определила меня вот сюда, снабдив нелепейшей во вселенной способностью, значит так надо. Зачем и кому — даже не представляю, но рано или поздно обязательно выясню. Путь домой? Хрена с два — мой билет, я почему-то в этом абсолютно уверен, был в один конец. Ощутив, как с души свалился огромный камень, я поднялся с корточек на ноги и пошел обратно к оборотням.

Ненавижу этот мир, но другого у меня все равно нет.

Глава 18

Совещались оборотни долго, а еще дольше разговаривали с американцами, узнав немало интересных для меня и подтвердивших рассказы средств массовой информации для остальных фактов:

— Как только появляются способности, оборотней забирают в центр подготовки, — вещал «правый», которого звали Билл. — Там нас разбивают на юниты… — подумав, я подобрал перевод. — Тактические группы. Мы называем их «стаями». Стая — это все равно что семья, потому что из Центра выпускают только на боевые задания, а потом возвращают обратно. Мы с Джимом с пяти лет в центре — всю жизнь. Я и читать-то с трудом умею, учат кое-как, лишь бы учебники по тактике и инструкции к спецсредствам читать могли. Тренировки по двенадцать часов, но кормят отлично, четыре раза в день. В случае успешно выполненного боевого задания привозят виски, проституток и дают три дня отдохнуть.

Оборотни гоготнули, и американцы приободрились — «факинг коммис» наконец-то перестали изображать хладнокровие.

— На самом деле ничего веселого, — вздохнув, продолжил вместо брата Джим. — Это просто охренеть как несправедливо — другим эсперам… Наверно у них так «открывашек» называют, — добавил я от себя.

— У нас так же, официальный термин, — пояснил мне Геннадий Петрович.

Джим дождался, пока мы поговорим, и продолжил:

— Другим эсперам — почет и уважение, а нам — казарма с тренировками, в случае неподчинения или дезертирства — расстрел. В самое пекло бросают, пироманты и телекинетики с людьми второй линией идут, когда мы всю работу за них сделали. Целителей вообще чуть ли не в жопу целуют — десять тысяч долларов за прием, в особняках с бассейнами живут, у них в конгрессе свои люди. Мы что, животные? — Джим грустно уставился в пространство.

— А у вас деревня своя? — спросил Билл.

Ответил Владимир Ильич, на правах старосты:

— Да, самая большая в Сибири деревня оборотней. Власти нас стараются не беспокоить — мы друг за другом приглядываем, помогаем и заботимся. Правительство только шерифа назначает. Он пьет и подарки берет, а за это к нам не лезет.

— Твою мать, это почти свобода! — позавидовал Джим. — Нам рассказывали, что у вас тут оборотней в урановые рудники до конца жизни отправляют. За что нам это все? — задал риторический вопрос. — В Империи сразу убивают, в Японии в загонах держат, с запретом принимать человеческую форму…

Осекшись, я вопросительно посмотрел на физрука.

— Так и есть, — кивнул он. — Превратился в человека — сразу казнь, потому что животное должно оставаться