В гостях у турок - Николай Лейкин

Ѣхали по набережной Золотого Рога. Виднѣлся цѣлый лѣсъ трубъ и мачтъ паровыхъ и парусныхъ судовъ. Шла разгрузка и нагрузка. Тѣснота была страшная. Пришлось ѣхать шагомъ. Собаки съ визгомъ выскакивали изъ подъ ногъ лошадей. Отряды солдатъ въ разныхъ формахъ показывались изо всѣхъ переулковъ, ведущихъ къ набережной. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они уже разставлялись шпалерами по набережной. А движеніе конки не превращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагомъ, но не переставали двигаться при неустанныхъ звукахъ рожковъ. И что удивительно, не было безпорядка. Прохожіе и проѣзжіе сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этотъ порядокъ движенія не уклонился отъ наблюденія Николая Ивановича, и онъ тотчасъ-же указалъ на него женѣ.

— Вино запрещено — оттого, отвѣчала та. — Трезвые люди, никто не нализавшись. Вѣдь у насъ отчего лѣзутъ, напираютъ, давятъ другъ друга, толкаются? Отъ того, что какъ какой-нибудь праздникъ, какъ какая-нибудь церемонія — сейчасъ съ ранняго утра нальютъ себѣ глаза.

— И полиціи-то вѣдь не особенно много видно. Кой-гдѣ только… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.

— Ну, Какъ-же… Вотъ полицейскій стоитъ, а вотъ опять.

— Да что-же это, матушка, значитъ! Пустяки.

— Говорю тебѣ, что трезвые люди. По ихъ закону вино и водка имъ запрещены — вотъ и порядокъ, повторила Глафира Семеновна. — Опять-же можетъ быть и боятся уже очень полиціи. А вѣдь у насъ народъ нахальный…

— Да чего тутъ бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого-нибудь, что называется, честью просили. Полицейскіе стоятъ и даже руками не машутъ, а не то, чтобы что нибудь… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Скоро пріѣдемъ?

— Вонъ мечеть виднѣется.

Дѣйствительно, вдали высилась бѣлая мечеть съ тонкой изящной лѣпной отдѣлкой, кажущаяся издали какъ-бы убранная вся кружевомъ. На тонкомъ высокомъ минаретѣ виднѣлась черная точка имама, бродившаго по балкону. Войска пошли уже вплоть шпалерой. Стояла конница. Военныя формы были самыя разнообразныя, напоминающія и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренбергъ вынулъ пропускной билетъ и сталъ помахивать имъ на козлахъ, вслѣдствіе этого экипажъ супруговъ Ивановыхъ пропустили дальше. Здѣсь уже не было тѣсно. Экипажъ помчался мимо рядовъ войскъ. Ихъ обгоняли коляски съ сановниками въ фескахъ и въ залитыхъ золотомъ мундирахъ. Сами супруги обогнали карету съ сидѣвшей внутри турецкой дамой въ модной шляпкѣ съ цвѣтами, въ пенснэ и съ закутанною вуалью нижней частью лица. Экипажъ дамы былъ великолѣпный, съ иголочки, на козлахъ молодцоватый кучеръ въ англійской кучерской ливреѣ и желтыхъ перчаткахъ, но въ фескѣ. Рядомъ съ кучеромъ евнухъ. Нюренбергъ обернулся къ супругамъ Ивановымъ и тихо произнесъ:

— Это мадамъ супруга султанскаго шамбелена…

И онъ назвалъ имя сановника.

— Почему вы ее узнали? Вѣдь у ней лицо закрыто, сказала Глафира Семеновна.

— Я? Я по кучеру и по ея лакею знаю, отвѣчалъ Нюренбергъ.

Экипажъ подъѣхалъ къ мечети и прослѣдовалъ къ довольно скромному двухъ-этажному дому, находящемуся противъ мечети, окна котораго сплошь были открыты и въ нихъ виднѣлись мужчины и нарядно одѣтыя дамы. Коляска остановилась.

— Пожалуйте, пріѣхали…. Сходить надо. Вотъ изъ оконъ этого дома вы будете смотрѣть на церемонію, проговорилъ проводникъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ помогать Глафирѣ Семеновнѣ выходить изъ экипажа.

LIV

Супруги Ивановы вышли изъ коляски и спѣшили отъ той военной пестроты, которая окружила ихъ. На площадкѣ, около крыльца, ведущаго въ домъ, по которой имъ пришлось проходить, бродило и стояло множество военныхъ всѣхъ чиновъ и оружія. День былъ прекрасный, теплый и при солнечныхъ лучахъ ярко блестѣло золото, серебро и вычищенная сталь мундировъ.

Они остановились, но Нюренбергъ выбѣжалъ впередъ, махнулъ пропускнымъ билетомъ и заговорилъ:

— Пожалуйте, пожалуйте! Идите за мной. Вы будете смотрѣть изъ самаго лучшаго окна въ первомъ этажѣ. Московлу (т. е. русскій), сказалъ онъ какому-то, указывая на Николая Ивановича, военному, который заглянулъ въ пропускной билетъ.

Военный приложилъ ладонь къ фескѣ на лбу и поклонился.

По каменнымъ ступенькамъ крыльца, на которыхъ стояли люди въ фескахъ и въ статскомъ платьѣ, супруги Ивановы вошли за Нюренбергомъ въ домъ и вступили въ прихожую съ вѣшалками, сдавъ верхнее платье сторожамъ въ пиджакахъ съ петлицами. Сторожа величали ихъ «султанымъ» и «эфендимъ». На встрѣчу имъ выдвинулся рослый красавецъ въ фескѣ и флигель адьютантскомъ мундирѣ. Нюренбергъ забѣжалъ впередъ и подалъ ему пропускной билетъ супруговъ, на — звалъ ихъ фамилію и, прижимая ладонь къ фескѣ, ретировался въ сторону.

— Charmé, сказалъ флигель-адьютантъ и, протянувъ Николаю Ивановичу руку, пригласилъ его съ женой пройти въ слѣдующую комнату. И все это на чистѣйшемъ французскомъ языкѣ и даже съ парижскимъ акцентомъ. А затѣмъ прибавилъ:- Публики сегодня немного и вы можете помѣститься у окна, какъ вамъ будетъ удобно.

Комната, куда вошли супруги, была большая въ нѣсколько оконъ и, очевидно, въ другое время имѣла назначеніе для какихъ нибудь засѣданій, ибо посрединѣ ея стоялъ большой длинный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. У двухъ отворенныхъ оконъ сидѣли уже мужчины и нарядно одѣтыя молодыя дамы. Трое мужчинъ были одѣты во фраки и бѣлые галстухи и между ними супруги увидали и англичанина, который ѣхалъ съ ними вмѣстѣ въ вагонѣ. Николай Ивановичъ съ особеннымъ удовольствіемъ бросился къ нему и ужъ, какъ старому знакомому, протянулъ руку, спрашивая его по-французски о его здоровьѣ.

— Wery well… I thank you… отвѣчалъ англичанинъ по-англійски и отошелъ къ своимъ дамамъ.

Проводникъ Нюренбергъ приготовилъ стулья около свободнаго открытаго окна, усадилъ супруговъ и шепнулъ Николаю Ивановичу:

— Дайте мнѣ еще два серебряннаго меджидіе… Здѣсь нужно дать бакшишъ направо и налѣво, а вамъ чтобы ужъ не безпокоиться.

— Да нѣтъ у меня больше серебряныхъ денегъ. Все вамъ отдалъ, отвѣчалъ тотъ.

— Дайте золотаго… Я размѣняю у знакомаго сторожей. Дайте русскаго золотой, я его размѣняю и потомъ представлю вамъ самаго аккуратнаго счетъ.

Николай Ивановичъ далъ.

— Потомъ не забудьте расписаться въ книгѣ… продолжалъ Нюренбергъ. — Вонъ на столѣ большаго книга лежитъ. Здѣсь всѣ именитаго люди пишутъ своего фамилій и откуда они.

— А по-русски можно?

— На какомъ хотите языкѣ. Въ книгѣ есть и бухарскаго, и японскаго, и китайскаго подпись. Имя, фамилій и городъ…

Нюренбергъ исчезъ. Николай Ивановичъ тотчасъ-же отправился къ лежащей на столѣ книгѣ, испещренной подписями, и расписался въ ней: «Потомственный Почетный Гражданинъ и Кавалеръ Николай Ивановичъ Ивановъ съ супругой Глафирой Семеновной изъ С.-Петербурга». Перелистовавъ ее, онъ, дѣйствительно, увидѣлъ, что она была покрыта подписями на всѣхъ языкахъ. Латинскій алфавитъ чередовался съ строчками восточныхъ алфавитовъ.

— Припечаталъ… шепнулъ онъ торжественно женѣ, вернувшись съ окну. — И тебя подмахнулъ. Теперь наша подпись и въ Константинополѣ у султана, и въ Римѣ у папы въ Ватиканѣ, и на Везувіи, и на Монбланѣ, и въ Парижѣ на Эйфелевой башнѣ, и…

— Ну, довольно, довольно… Смотри въ окно… Вонъ ужъ пескомъ посыпаютъ, стало быть скоро поѣдетъ султанъ, — перебила его Глафира Семеновна.

Дѣйствительно, на площадку, передъ рѣшетчатой желѣзной оградой мечети, пріѣхали двухколесныя арбы съ краснымъ пескомъ и рабочіе въ курткахъ и фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Нѣсколько полицейскихъ заптіевъ, одѣтыхъ въ мундиры съ иголочки, торопили ихъ, крича на своемъ гортанномъ нарѣчіи, махали руками и, какъ только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчасъ-же угоняли ее прочь. Пропустили нѣсколько арбъ въ ограду мечети, и тамъ началась посыпка пескомъ. Около супруговъ опять появился Нюренбергъ и шепнулъ:

— Я забылъ сказать… Если при васъ есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите въ него. Здѣсь этого дѣлать нельзя… Падишахъ не любитъ и запретилъ.

— Да при насъ и бинокля-то нѣтъ, — отвѣчала Глафира Семеновна

— Но я къ тому, что всѣ именитаго иностранцы пріѣзжаютъ сюда съ бинокль, и мы предупреждаемъ всегда, чтобы въ бинокль не смотрѣли. Золотаго вашего размѣнялъ и даю бакшишъ направо, бакшишъ налѣво… «Вотъ, говорю, отъ его превосходительства господина русскаго генерала». Всѣ благодарны до горла, прибавилъ Нюренбергъ.

— Ахъ, зачѣмъ вы это, Афанасій Ивановичъ! проговорила испуганно Глафира Семеновна. — Ну, какіе мы генералы! Послѣ всего этого еще можетъ выйти какая-нибудь исторія. Пожалуйста не называйте насъ генералами.

— Ничего, ничего… Такъ лучше. Я опытнаго человѣкъ и знаю, что въ этого слова есть большаго эффектъ.