Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство - Александр Козенко

Следующей под запрет цензуры попала пьеса Гренвилл-Баркера «Пустыня». Это вызвало возмущение среди писателей и побудило Голсуорси к активным действиям. Пригласив к себе на обед профессора Гилберта Мюррея, он проинформировал его о сложившейся нетерпимой ситуации и попросил его поговорить о ней с Дж. М. Барри. Ими был создан комитет, которому содействовали Уильям Арчер, Гренвилл-Баркер, Артур Пинеро и сэр Уильям Гилберт.

Комитет распространил подписанное семьюдесятью одним драматургом письмо, его представителей принял министр внутренних дел Герберт Гладстон. Им был составлен законопроект, поддержанный известным историком и литератором Чарльзом Тревельяном и главой палаты общин и литератором, автором комедий Робертом Вернон Харкуртом. В конце концов, осенью 1909 г. он был рассмотрен на заседании обеих палат, на котором с речью выступил Голсуорси. Она была издана в виде Голубой книги, и на этом дело закончилось, по сути, безрезультатно.

Большую часть лета 1907 г. чета Голсуорси провела в Девоне и Корнуэлле, преимущественно в Бьюте. В июле Голсуорси начал писать роман, позже получивший название «Братство». Он с супругой часто переезжал с места на место. В конце августа Ада писала Моттрэму: «В пятницу мы поедем в Телвертон. У Джека есть разрешение на посещение дартмурской тюрьмы. Это ужасно, но он так давно хочет там побывать». Голсуорси позже вспоминал: «Здесь (в Бьюте) мы пробыли до тридцатого августа, затем до 2 сентября побывали в Ту-Бриджис в Дартмуре (где я посетил тюрьму), в сентябре опять жили в Тауне. Здесь великолепно – такой воздух, такие скалы, пески, холмы и тропинки, такое небо. Здесь слишком хорошо, чтобы работать, и аромат тоже чудесный». В октябре они приехали в Манатон, уже твердо решив снять со следующего года здесь сельский дом, куда они могли бы в любое время выезжать на отдых. В Манатоне Голсуорси продолжил работу над романом.

Голсуорси интенсивно работал над романом «Братство» и в Лондоне, куда они вернулись в ноябре, и за границей, в поездке в более теплые страны зимой. После краткого пребывания в Париже они направились на Лазурный берег Франции и остановились в столице Восточного Прованса – Грассе, несколько северо-западнее Канн в приморских Альпах. Они провели на этом курорте пять недель в декабре и январе. И пока Ада «изучала» новейшие течения европейской моды в области парфюмерии, – а Грасс известен как мировая столица парфюмерии, где производятся самые изысканные духи, – Голсуорси, прогуливаясь по живописным окрестностям, в свое время понравившимся королеве Виктории и сестре Наполеона, обдумывал свой роман «Братство».

Глава 19

В основном роман «Братство» был написан в Манатоне, куда супруги Голсуорси прибыли в апреле 1908 г. и где прожили тринадцать недель. Эта маленькая деревушка на границе с Дартмуром между Мортонхемпстедом и Бови-Трейси была им хорошо знакома. Они уже несколько раз приезжали сюда, наслаждаясь видом окружающих ее вересковых пустошей, которые, как писал Джек Гарнету, в солнечные дни великолепны. В деревне было всего несколько домов, почта, лавка и паб.

В свои приезды чета Голсуорси останавливалась в качестве «платных гостей» фермера Эндакотта в его деревенском доме Уингстон. На этот раз они решили арендовать парадные комнаты на много лет вперед. Хозяева занимали другие помещения в этом же доме. Во время пребывания Голсуорси и их гостей в Уингстоне они исполняли функции обслуживающего персонала: миссис Эндакотт – главной распорядительницы, а ее супруг еще и присматривал за их лошадьми. В доме также жил их старший сын Эрик, младшие дети и племянницы Фарза, а также иждивенцы и сельскохозяйственные рабочие.

Уингстон стоял на самой окраине деревни, к нему вела узкая дорога, вдоль которой были посажены деревья с обеих сторон. Она заканчивалась у черного входа на заднем дворе. Через всегда открытую кухонную дверь постоянно сновали дети хозяев, по двору носились собаки, гуляли цыплята, и на нем стояли повозки и другое имущество фермера. Но Голсуорси и приезжавшие к ним в деревню гости ничего этого не видели. Их подвозили непосредственно к парадному крыльцу. Большое число цветочных клумб окружало веранду и стеклянные двери, украшавшие фасад дома. С этой стороны дом имел весьма элегантный вид. И действительно, облицованный гранитом двухэтажный фасад выглядел более солидно, чем у других фермерских домов. На первом этаже французские окна открывались на веранду с полом из каменных плит и смотрели на восток поверх того, что в других регионах Англии было бы выгоном для лошадей, а здесь было неровным полем, в котором обнажались каменные породы Дартмура. Выгоном для лошадей служила большая лужайка, хотя на ней иногда паслась хозяйская скотина. Каменная стена отделяла ее с севера от луга, вокруг которого стояли церковь, общественные здания и полдюжины других коттеджей. В северо-восточном углу имелась ступенька для перехода через изгородь, и от нее тропинка проходила через выгон. Но к официальному входу вела дорога для экипажей.

Если встать в двери в центре веранды, то слева, т. е. с севера, были французские окна гостиной, в которой стоял Адин Бехштейн, в центре размещался стол, а слева и справа от камина, который был во внешней северной стене, стояли их кресла. Джеку казалось, что Ада любит больше сидеть, что она делала с неподражаемой грацией, на кофре – своеобразном ящике, который они сделали, чтобы держать в нем поленья. Это позволяло ей, только повернувшись, оказаться за своим письменным столом слева от двери-окна. Следующая дверь вела в холл.

Если, стоя в центральной двери, посмотреть на юг, то видна дверь – окно столовой. Если войти в нее, то справа будет дверь в холл, а в углу стояла любопытная конторка, в прошлом, вероятнее всего, бывшая переносной кафедрой проповедника, которую уличные евангелисты носят на себе, а Джон приспособил для себя, пытаясь работать стоя. С молодых лет он презирал позу сидения за исключением сидения в седле. Однако у него с этим ничего не получилось, и эта «кафедра» служила ему для хранения рукописей.

Вдоль задней стены стоял роскошный диван, покрытый прекрасным отрезом вышитого шелка, которым Ада, где бы она ни была, любила драпировать вещи. Камин в столовой тоже был во внешней южной стене, и между ним и стеклянными дверями стояло большое плетеное кресло. Джек, как правило, работал, сидя в нем. Он обычно писал, положив стопку бумаги на колени. Поэтому никому нельзя было входить в столовую между завтраком и ланчем или между традиционным пятичасовым чаем и ужином. К югу от веранды была видна каменная арка над дорогой для экипажей со двора. Над комнатами первого этажа располагались их спальни (над гостиной), импровизированная ванная (над холлом) и комната для гостей (над столовой). Подняться наверх можно было по широкой лестнице с невысокими ступеньками, освящаемой окном, обращенным на запад, на двор фермы.

В юго-западном углу дома размещалась громадная старинная кухня с каменной плитой. В ней постоянно было много людей, собаки, домашняя птица и другие животные, которых нельзя было выкинуть из дома. Из всегда открытой кухонной двери можно было, пересекая мощеный булыжником участок, попасть, утопая по лодыжки в грязи и навозе, на задний двор. Северный участок дороги для экипажей вел сквозь ворота и небольшую плантацию к зеленой лужайке, а южный уже под громадным ясенем становился грязной колеей, ведущей к всегда открытым воротам на первобытную вересковую пустошь.

В нескольких футах в сторону проходила большая мощеная дорога из города Бови-Трейси и железная дорога в Ньютон-Эббот. Пройдя в ворота в другом направлении несколько футов, надо было перейти крошечный ручеек, но искать дорогу обратно в плотный туман можно было несколько дней.

Газон – хорошо выкошенная лужайка – был отделен от выгона для лошадей Адиной клумбой и четырьмя симметрично посаженными ирландскими тисовыми деревьями. За ним бурный подлесок, переходящий в плантацию за воротами для экипажей, и далее, казалось, возвышалась древняя каменная обсерватория, а еще дальше взгляд ловил крошечный ярко-голубой треугольник канала Ла-Манш близ Эксмута.

Направо или на юг выгон для лошадей постепенно понижался к аллее деревьев, и начинался лес с протекавшим по нему ручьем, несмолкаемый шум которого был одним из удовольствий этого места. За ним равнина снова постепенно поднималась к красно-коричневым склонам (Hound Tor) собачьей скалистой вершины холма, замечательный монолит которой выглядел как доисторический памятник, но который, скорее всего, был продуктом естественного процесса выветривания. Он назывался Нос Бонермена.

Голсуорси воспринимал автомобиль как некую опасную экзотику, доставившую бы лишь дополнительные хлопоты. Поэтому, чтобы добраться до Манатона, Голсуорси и посещавшие их гости по железной дороге доезжали до Бови-Трейси или Ньютон-Эббота, а затем на встречавшей их крестьянской повозке или тележке, запряженной собаками, они со своим багажом направлялись по узкой тенистой дороге к Уингстону.