Чёрный сокол - Сапронов Евгений

   - Встаньте и говорите, - распорядился Гуюк-хан, покосившись на молчавшего Бурундая.

   - Бату-хан в двух часах пути, - доложил один из воинов. Он идет с запада по той широкой реке, - монгол указал рукой в сторону заслоненной лесом Оки.

   К тому времени, как у Коломны собралась вся армия вторжения, деревянный город выгорел уже на две трети, и большая его часть превратилась в груды багровых углей. Но волны раздуваемого ветром пламени еще перекатывались в кольце валов, на которых, выбрасывая в бледное зимнее небо снопы искр, полыхали собранные из толстенных бревен заборола.

   Большая походная юрта Бату-хана стояла на высокой колесной платформе, которую тащили двадцать два большерогих вола, запряженных по одиннадцать в ряд. Ось этой супер повозки не уступала по размерам мачтам ганзейских парусников, торчавших лесом у Новгородских пристаней.

   Как только жилищу руководителя похода выбрали достойное место, рядом с передвижной неразборной юртой слуги быстро установили на мерзлой земле еще одну юрту - разборную. Потом по лагерю поскакали посыльные, созывавшие всех, имевшихся в наличии, потомков Чингисхана на внеочередной малый курултай. Малый потому, что на Русь прибыли далеко не все чингизиды. Кроме тех, в чьих жилах текла кровь "Священного Воителя" на курултай пригласили Субэдэя, который официально считался военным советником Батыя, а на самом деле являлся настоящим руководителем Великого Западного похода. Кроме этого, он имел целых два тумена, подчинявшихся лично ему. В свое время Чаурхан-Субэдэй стал одним из первых соратников молодого Тэмуджина. Вместе Боорчу, ставшим первым нукером молодого и практически нищего нойона и своим старшим братом Джэлмэ, Субэдэй сделал так много для превращения Тэмуджина в Чингисхана, что теперь пользовался непререкаемым авторитетом. Заносчивые внуки Потрясателя Вселенной откровенно побаивались этого сурового, поседевшего в походах старика, с темным, иссеченным морщинами лицом и страшным шрамом, пересекавшим вытекший глаз. Даже самые недалекие потомки Чингисхана понимали: если случится что-то нехорошее, то неизвестно еще, за кем пойдут тумены - за одним из них или за Субэдэем. Вместе с опытным, испытанным в десятках сражений полководцем на курултай был приглашен и молодой, но подающий большие надежды Бурундай.

   Сначала белую юрту совета окружили тургауды Бату-хана и Субэдэя. И те и другие носили начищенные до зеркального блеска посеребренные шлемы и длинные ламеллярные латы, набранные рядами из узких вертикальных пластин. Сталь покрывала отборных воинов от макушки до щиколоток, оставляя открытыми только глаза. Затем, к взятой под охрану юрте приблизились два шамана и развели по сторонам от входа два костра. Когда огонь угас, служители Вечного Синего Неба стали бросать на угли травы, привезенные из самой Монголии. От тлеющих пучков повалили густые клубы светлого дыма. А шаманы тем временем взяли в руки здоровенные бубны и двинулись вокруг кострищ, приплясывая и ударяя плоскими колотушками в тугую темную кожу. С их шапок и поясов свисали на шнурках многочисленные железные амулеты, которые тихо позвякивали в такт движениям. Сделав несколько кругов молча, служители культа заунывными голосами затянули заклинания. Поплясав и попев от души, вспотевшие шаманы, подожгли два больших травяных веника и с волчьими завываниями принялись окуривать дымом внутренность юрты.

   Пока шел очистительный обряд, к юрте совета подъезжали ханы, окруженные собственными тургаудами, набранными из самых преданных нукеров. Всем прибывшим приходилось останавливать коней в тридцати шагах от входа перед кольцом, стоявшей густой цепью охраны. Когда собрались все, кроме Бату-хана и Субэдэя в неразборной колесной юрте отворилась, заменявшая полог, деревянная дверь, обшитая сверху донизу золотыми листами, покрытыми причудливой чеканкой. Перед входом в мобильную юрту располагалась просторная площадка, похожая на балкон с перилами. С нее возницы управляли волами. Сейчас к этой площадке была приставлена лесенка, по которой спустился, выбравшийся из юрты Субэдэй, и тут же поднялся в седло.

   Олег не шутил, когда говорил, что монголы и по нужде за юрту верхом ездят. Так оно на самом деле и было. Для хана считалось позором ходить на открытом воздухе пешком. Многие европейцы, посещавшие монголов, отмечали, что их знать садится на коней, даже когда надо проехать всего два десятка шагов. Батыю в этом смысле крупно не повезло. Вслед за отъехавшим Субэдэем, тургауды на руках вынесли из юрты Бату-хана, который из-за раны в ногу не мог не только ходить, но и держаться в седле. Когда хана сидевшего на куске толстого войлока волокли в юрту совета, он изо всех сил пытался сохранить достоинство и напускал на лицо самое надменное выражение, на какое только был способен. После того, как официальный глава похода был доставлен в юрту, тургауды расступились, пропуская остальных.

   Горчаков с оруженосцем и дружинниками нагнал отступавшую армию как раз на середине пути между Москвой и Коломной. Двигаясь по льду Москвы-реки, они проезжали мимо пепелищ, оставшихся от деревень и сел. Это создавало некоторые проблемы. По вечерам Олег со спутниками рубили две ели или сосны, разгребали снег и разводили между уложенными рядом деревьями большие костры. Потом лопатками, которые везли с собой, отгребали угли к срубленным деревьям и ложились одетыми на горячую землю. Древесные стволы, обгорев снаружи, медленно тлели всю ночь, бросая на спавших воинов багровые отблески. При такой жизни чистоплотный Горчаков временами не выдерживал, он морщился, ощущая идущий от своей одежды запах и как о сказочном чуде мечтал о горячей бане и чистом белье. Мирила Олега с этими трудностями только мысль, что его план выполнялся в точности. Армия отступала, забирая с собой крестьян и то имущество, которое можно было вывезти. Все остальное предавалось огню.

   Самым трудным было уговорить князей эвакуировать жителей и сжечь Коломну. "Главное было начать, - размышлял Горчаков, - а дальше колесики сами закрутятся, по инерции". И действительно, после осуществления такого масштабного мероприятия, как эвакуация в глубокий тыл пусть и небольшого, но все-таки города, присоединение к длинной колонне беженцев жителей деревушки в пять - десять дворов и сожжение кучки строений никто уже не считал серьезной проблемой.

   Армия Северо-Восточной Руси отступала, но отступала она непобежденной. И боевой дух ее бойцов был на должном уровне. Все от князей с боярами и до гридней городовых полков были воодушевлены первой победой над монгольским туменом. Чтобы избежать кривотолков по поводу отступления после удачной битвы, по совету Олега в войсках была проведена политинформация, с подробным разъяснением "текущего момента". Теперь все воины и гражданские лица были в курсе, что к Коломне идут по Оке с двух сторон монгольские рати в тридцать и сорок тысяч.

   Придуманная Горчаковым акция устрашения тоже в целом прошла гладко. Добравшись до устья Осетра, Олег отпустил двух пленников и объяснил, что двигаясь вверх по этой реке, они смогут добраться до армии Батыя. Он надеялся, что у монголов хватит ума не попасть в руки жителей какой-нибудь прибрежной деревни, которые либо грохнут врагов на месте, либо свяжут и повезут в Коломну. Захваченные в Спасском пленники, видевшие жуткую казнь своих товарищей, были рады как можно скорей оказаться подальше от Горчакова. Получив полную свободу, монголы пустили в ход возвращенные им плети и, пригнувшись к лошадиным гривам, помчались так, будто за ними гналась целая стая демонов. Олег с усмешкой посмотрел им вслед и развернул коня в противоположную сторону.

   Один из отпущенных монголов вез в мешке "подарок" Горчакова Батыю - мороженные головы ханов-чингизидов Бури и Аргасуна. У второго в поясной сумке лежал свернутый вчетверо листок принтерной бумаги с посланием всего из двух слов: "Ты следующий!". Внизу вместо подписи был нарисован, расправивший крылья, черный сокол.

   Олег устроил снайперский помост на высоком дереве, стоявшем на левом берегу Оки, напротив устья Осетра. Чуть выше по реке располагалась деревня из восьми дворов, покинутая жителями, вероятно тогда, когда князь Роман рассылал своих дружинников, настоятельно рекомендовавших окрестным жителям, искать спасения в Коломне. Горчаков со своими парнями занял одну из пустых изб и ждал приближения неприятеля в комфортных условиях. Пока остальные сидели в тепле, кто-то один дежурил на берегу Осетра.

   Когда вовремя предупрежденный Олег занял позицию для стрельбы, он понял, что не продумал один важный момент: за каждым из чингизидов возят туг с белыми лошадиными хвостами! "И как я узнаю, который из них Батый?" - разволновался Горчаков. Выручила его когда-то прочитанная фраза о девятихвостом знамени Чингисхана.