Змея за терновым троном - Мари Конва

Я присаживаюсь на корточки и со всем дружелюбием, на которое способна, интересуюсь:

— Сильно ушиблись?

Мальчик отворачивается и выпячивает нижнюю губу. Он приглаживает растрёпанные серебристые волосы. Без толку.

— Служанкам в это время суток вход сюда запрещён, — бубнит он и пытается встать, путаясь в накидке. Руку мою тут же отталкивает с нескрываемым презрением. — Да ещё и замарашкам.

Как он меня назвал?

— Юноша! — раздаётся за спиной строгий голос генерала. Настолько строгий, что я дёргаюсь вместе с противным мальчишкой. — Вы растеряли манеры, когда упали?

— Я бы не упал, если б не она.

Мальчик поднимается с пола и отряхивается от пыли. Хочу поставить его на место, но прикусываю язык. Не хватало оскорбить честь и достоинство очередной королевской задницы.

Я встаю и смотрю на него сверху вниз.

Генерал убирает руку с меча и беспрекословным тоном произносит:

— Если бы ты смотрел, куда бежишь, то не оказался бы в столь постыдной ситуации для юноши. — Она подходит к мальчику и тыкает тому пальцем в лоб. — А если не хочешь, чтобы Шай узнала, что ты одолжил без спросу её вещь, то сейчас же извинись перед леди Фэй.

Спесь с него тут же сходит. Он горбит спину, будто кто-то схватил его за шиворот и держит. Бледная до этого кожа покрывается багровыми пятнами.

— Извините. — Вижу, как тяжело даются ему слова. Он пережёвывает их и выплёвывает: — Леди Фэй.

— Вы назвали меня замарашкой, — напоминаю я. — Почему?

Мальчик бросает смущённый взгляд на Калипсо, но та не кидает спасательного круга.

— Скажи ей.

Он мнётся.

— Потому что такие, как вы, марают чистую кровь моего народа.

Калипсо вздыхает.

— А разве не такие, как вы, мараетесь о людей, вынуждая таких, как я, появляться на свет? — парирую я.

Не уверена, что в его возрасте фэйри вообще знает, откуда берутся дети.

— Люди… они сами…

— Что же?

Мальчик ещё больше краснеет, хотя, казалось бы, он уже и так один сплошной стыд.

— Люди соблазняют нас. Так папа говорил маме, когда они ругались.

Не удивлюсь, если этот папочка заделал детей девушке из моего мира, а после ему пришлось объясняться с женой.

— Послушайте, — говорю я, — Вы выглядите сильным и смелым. А воля ваша выкована из самой прочной неваровской стали. — Сжимаю кулак, иллюстрируя слова. — Я ведь не ошибаюсь?

Он активно мотает головой.

— Всё верно. Я такой! Могу даже поднять старшую сестру. — Мальчик играет воображаемыми мускулами, и я притворно восхищаюсь им. — Во, какой я сильный!

— И папа твой такой же?

— Ещё как!

— И каждый фэйри?

— Да!

— Хорошо. Тогда скажите мне вот что… — я задумчиво почёсываю подбородок. — Такие могучие создания, как вы, могут позволить людям управлять ими?

— Никогда!

Ухмыляюсь.

— Так как тогда человек способен соблазнить фэйри? Это бы значило, что он имеет над ним власть. — Ребёнок округляет глаза и застывает с открытым ртом. Его детский эгоцентризм ни за что не признает подобную слабость, которая делает всех нас схожими. И я пользуюсь его нерешительностью: — Это же уму не постижимо! Согласны? — Он с сомнением кивает. — Вот видите! Называя меня «замарашка», вы соглашаетесь с тем, что моя чистокровная мама, как и другие родители полукровных, слабее людей в своих желаниях. Это ведь не так?

— Нет. Мы сильнее, проворнее, умнее и выносливее.

— Не смею спорить, юноша. Значит ли это, что чистокровные по собственной воле идут на союз с людьми?

— Да, но… — Фэйри почёсывает затылок. — Почему папа так сказал?

Пока я пытаюсь придумать вразумительный ответ, Калипсо приходит на помощь.

— А об этом вам лучше подумать самому. — Калипсо подталкивает его. — А теперь ступай.

Фэйри робко улыбается и кланяется нам.

— И не забудь вернуть зачарованную накидку!

— Ещё увидимся, леди Фэй! — говорит мальчик мне. — Вы занятная взрослая. — Он убегает прочь и кричит, не оборачиваясь: — Когда я вырасту, то женюсь на вас!

Мы с Калипсо смеёмся, а ловелас надевает капюшон своей мантии и исчезает под зачарованной тканью, растворяясь в воздухе. Лишь топот маленьких ног выдаёт его.

Любопытный предмет гардероба.

— Вы хорошо ладите с детьми, — говорит мне Калипсо.

— Сама в шоке.

— Не сердитесь на него. Дети знати редко бывают в вашем мире, а полукровные почти не посещают Дворы. Взрослея, они учатся вести себя сдержаннее.

— Хотите сказать, учатся скрывать свою неприязнь к полукровкам?

Я застаю её врасплох: она оступается на ровном полу.

— О, нет! Прошу прощения.

— Калипсо, всё нормально. Я привыкла к высокомерным взглядам. К счастью, не все из вас таковы. На моём пути часто встречаются замечательные фэйри, чьё сердце открыто всему миру, и в них нети тени самомнения.

— Ваши слова дают мне надежду.

Перед нами новый коридор — мрачный без конца и края, и я уже давно потеряла возможность найти дорогу назад. В нём почти нет света, и этот резкий контраст с залом и лестницей заставляет напрячься. Как только Калипсо идёт вперёд, а я за ней, сотни свечей вдоль стен загораются перед нами на несколько шагов вперёд. Я вспоминаю фильмы ужасов, где в стенах замка скрываются призраки, а скрип половиц за спиной пробирает до холодного пота.

— Если на том конце коридора будет фэйри или кто-то ещё, я его увижу?

— Свечи зачарованы и реагируют на любое живое существо. И везде дежурит стража. Вам нечего опасаться, Фэй.

— Да, понимаю. Просто спросила.

Совсем не просто.

Каждая дверь в коридоре походит на предыдущую, но я продолжаю мысленный счёт, чтобы позже суметь найти свою. И вот генерал останавливается у одной из них, приоткрывая.

— Устраивайтесь, а я зайду к вам утром.

Не успеваю вставить и слово в духе «А где у вас дамская комната?», как Калипсо разворачивается и постепенно удаляется прочь. Вскоре тьма поглощает её, оставляя о ней воспоминания из запаха тления фитилей. Лишь несколько огней вокруг меня создают сомнительный ореол безопасности. Разумом я понимаю, что они не погаснут, но внутренний страх твердит обратное. Спешу открыть дверь комнаты пошире, чтобы выпустить свет.

В комнате много окон, и солнечные лучи выжигает мою тревожность. Занеся ногу над порогом, я замираю от внезапного прилива страха. Шаги. Кто-то приближался с другой стороны коридора. Я выглядываю из-за косяка и вижу, как свечи загораются всё ближе и ближе ко мне, очерчивая мутный силуэт. Моя рука впивается в сумку с вещами, и я уже представляю, как баррикадирую дверь. Бешеный стук сердца заглушает доводы рассудка, а ноги наливаются тяжестью и врастают в пол.

— Кто здесь? — проносится эхом мой дрожащий голос и съедается тьмой.