Соседи - Евгений Суворов

Постояв около прилавка, Иван маленькими шажками (в магазине тесно было) пошел к двери с таким видом, как будто у него дело, не терпящее отлагательства.

Скоро он очутился возле двухэтажного здания колхозной конторы, в котором размещались клуб и библиотека. В этом доме, наверно, еще что-нибудь размещалось, только Иван не знал. Зато он хорошо знал: двухэтажное шлаколитное здание, осевшее и давшее трещину посередине, строилось лет пять, и называлось, пока строилось, Домом культуры. И вывеска такая была: «Дом культуры колхоза «Большой Шаг». Теперь вывески нет, но по разноцветным цифрам на деревянных подставках и по тому, что нарисовано рядом с цифрами, еще издалека видно, что здесь — правление колхоза.

Нынешний председатель Георгий Алексеевич Сухарев, если случалось из ряда вон выходящее, ни на кого не кричал, не выгонял из кабинета, держался так, будто ничего не случилось, и даже посмеивался в том месте, где другие наверняка бы начали кричать и топать ногами.

«Смеется-смеется, а потом и до меня доберется», — сочинил Иван невеселую шутку.

Бригадиром только Илью Андреева оставил, из Шангины, остальных — всех заменил. Тут, правда, Ивану повезло: с Ильей они вроде бы давно столковались! Илья сколько раз говорил Ивану:

«Зря ты, Иван Захарович, боишься Сухарева, — хороший мужик!»

«Для тебя-то он, может быть, и хороший, — отвечал Иван, — а мне с какой стороны к нему подступиться? А ну как не в добрый час попадешь, — всему конец!»

Как бы так угадать, думал Иван, чтобы Сухарев был в хорошем расположении духа. Несколько раз он пытался разведать, какое в данный момент настроение у председателя, и от разных людей слышал один и тот же ответ: «У него всегда хорошее настроение. Иди, не бойся!»

Иван делал вид, что идет к председателю, а сам сматывал удочки на заимку.

В последнее время появилось новое, обнадеживающее чувство, подсказывающее Ивану, что все лучше, чем ему кажется. Иван и сам знал, что выход есть из любого положения, главное, не унывать. «С веселым человеком трудней справиться!» — неожиданно для себя заключил Иван, пытаясь сообразить, так ли это, потому что по себе знал: не всегда ему нравились веселые люди, и даже чаще — не нравились!

Прошел по высохшему тротуару, удобному тем, что в грязь об него можно обчищать сапоги, что Иван тут же тщательно проделал, и скрылся в дверях колхозной конторы. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Иван уже меньше боялся председателя и выбросил из головы мысль, которая сопровождала его каждый раз, когда он поднимался по лестнице, — чтобы председателя на месте не оказалось.

— Председателя нету? — спросил он у главного бухгалтера Михаила Александровича Кирпиченко, который жил раньше в Шангине и в Бабагай перебрался только в прошлом году, а то все ездил на работу из Шангины.

— У себя, — ответил Михаил Александрович грустным и усталым голосом, и перед тем как снова застучать костяшками, так скорбно поглядел на Ивана, что Иван сразу же пожалел колхозного бухгалтера и за этот усталый взгляд, и за страдальческие морщины в углах рта и около носа, и за то, что он всю жизнь считает чужие деньги.

Главный бухгалтер слышал, что Иван не ушел, и с каким-то упоением считал деньги, — вроде как Иван Федосов как-то подействовал на него — не плохо, как некоторые привыкли говорить, а наоборот, хорошо.

Что-то сосчитав, Михаил Александрович отложил счеты в сторону, отрывисто бросил:

— Чего хотел?

— Председателя мне надо, — ответил Иван.

— Председатель — там, — Михаил Александрович кивком указал, где председатель, то есть в противоположной стороне коридора. Он провел по лицу ладонью, прогоняя усталость и как бы заодно удостоверясь: может, никакого Ивана Федосова нет, может, он ушел и тогда не надо с ним ни о чем говорить? Но Иван Федосов стоял в бухгалтерии, даже дверь за собой прикрыл, и смотрел только на главного бухгалтера…

Тот не каждому предлагал сесть возле своего стола, а Ивану — предложил.

Иван сел не напротив — этот стул был для просителей, — а чуть в сторонке, как будто рядом с Михаилом Александровичем. К тому же он видел, что главный бухгалтер устал и наверняка найдет время поговорить с ним. И в самом деле, Михаил Александрович с удовольствием отодвинулся от стола и оказался совсем рядом с Иваном, как бы подтверждая этим, что раньше, когда он еще не был бухгалтером и жил в Шангине, у них отношения были простыми и такими же они остались. Иван может говорить с ним как свой со своим, хотя Михаил Александрович отлично понимал, что Иван свой, да не совсем. По собственному желанию или, как там говорят, помимо воли он все больше и больше отдалялся от колхоза. Но никуда Ивана не денешь, приходится принимать таким, какой есть: не исправишь его сейчас, не переделаешь!

Как бы там ни было, а встретил его Михаил Александрович по-приятельски — так, как и хотелось Ивану.

Такой прием, оказанный Ивану главным бухгалтером, привел в некоторое замешательство всю бухгалтерию.

Тихон Бадейников, не удивленный, а скорее возмущенный поведением Ивана и не одобрявший поведения Михаила Александровича, бросил работу, а точнее сказать, выронил из рук счеты (у него тоже, как у Михаила Александровича, были счеты, только поменьше) и смотрел на Ивана, как бы говоря: «Кто тебя звал? Кому ты здесь нужен?»

Своего презрения к Ивану Тихон не скрывал и, снова начав работать, чутко прислушивался, о чем будет говорить с ним главный бухгалтер.

— Не надумал переезжать?

Иван чуть не подпрыгнул на стуле от этого вопроса: удружил Михаил Александрович, как холодной водой окатил! Справившись с собой, Иван ответил:

— Буду доживать свой век на заимке. Я там никому не мешаю. Ты бы, Михаил Александрович, запланировал на заимке летний лагерь для скота. Сарай не надо строить — готовый стоит. Колодец рядом. Мы бы с Марьей скот сторожили. И колхозу хорошо, и нам.

Летом колхоз держал на Татарске то овец, то свиней, то коров. Иван с Марьей слушали блеянье овец, рев свиней, мычание коров со счастливыми лицами, как будто это были свои овцы, свои свиньи, свои коровы…

Сейчас бы Иван не согласился держать столько свиней, коров, быков, кур, огорода — силы не те, а смотреть, когда много живности, приятно.

— Лагерь откроем на заимке на будущее лето, — сказал Михаил Александрович.

Его слова прозвучали отрешенно, вроде как летний лагерь — одно, а заимка, то есть Иван с Марьей, — другое.

Иван сделал вид, что не уловил этой интонации, и веселеющим голосом сказал:

— Это хорошо.

Бухгалтер, казалось Ивану, чего-то недоговаривал, скрывал, что ли. Спрашивать, не подкапывается ли председатель колхоза к заимке, Иван считал, не стоит. Промолчит, оно, глядишь, и лучше… И в то же время Иван прикидывал, что прятаться не надо, — пусть знают: здесь Иван, никуда он не потерялся.

Сделав жест рукой, Иван нечаянно коснулся локтем Михаила Александровича, вроде как по-дружески его подтолкнул, и, может быть, от этого прикосновения, а главное, конечно, оттого, что сидел рядом, вдруг расхрабрился — стал поглядывать на бухгалтера так, будто тот был у него в руках, будто не Иван в ложном положении, а бухгалтер.

— Что Марья делает?

— Копается, — небрежно и как будто с неохотой ответил Иван. — Что ей еще делать.

Иван ждал, что Михаил Александрович спросит о чем-нибудь другом, более интересном. А про Марью что спрашивать?

— Зря так о Марье говоришь, — укорил Ивана Михаил Александрович.

— А что такое?

— Марья — великая труженица.

«Что он с ним антимонию разводит, — выходил из себя Бадейников. — Нашел кого хвалить — Марью!»

Иван как-то вдруг разом потускнел: какой может быть разговор, когда столько свидетелей? Но, подумав, он и этим остался доволен: как-никак Михаил Александрович бросил работу, сел рядом, о чем-то спрашивает… Зря, что ли, Бадейников сидит бесится… Да-а, попадись-ка ему в лапы — мигом голову скрутит!

Михаил Александрович что-то хотел спросить, но передумал или некогда было, и так стукнул разом костяшками счетов, что даже испугал Ивана, потому что Иван не видел никакого движения рукой, а его сразу оглушил удар костяшек. Он понял, что Михаил Александрович не намерен больше разговаривать да вроде и не о чем — у Михаила Александровича одни заботы, у Ивана — другие. Но что-то с той самой минуты, как Иван заглянул в бухгалтерию, объединяло его с Михаилом Александровичем…

Перед тем как уйти, Иван весело оглянулся, и в это время его настиг голос Михаила Александровича.

— Иван Захарович, может, ты дашь мне взаймы десять тысяч?

Иван вздрогнул, хотя просьба бухгалтера прозвучала, как ему показалось, шутливо. Просьба бухгалтера, пусть даже несерьезная, прозвучала не столь уж и неожиданно: Иван все эти дни мучился над чем-то над этим, а бухгалтер как будто угадал и посмеялся над Иваном: мол, не мучайся, я у тебя спрошу, ты мне ответишь, и ответ мне твой заранее известен, и все останется на своих местах, — Михаил Александрович ни о чем не просил, а Иван — ничего не слышал.