Соседи - Евгений Суворов

— Вы мне ответьте на такой вопрос: когда было время у Дементия ночью ходить к Мезенцевым и стоять на огороде? И для чего это ему надо было? Ты меня золотом осыпь, и я не пойду. За день наработаешься, не то что стоять, а не знаешь на котором боку лежать…

— Тебе говорят, пугать ходил.

— Кого?

— Петра Ивановича. Ты, дядя Афанас, как будто с неба свалился, говорим-говорим, а ты — кого?

— Вот я и говорю, кого бы другого пугать, а Петра Ивановича…

— Дядя Афанас, — спросил бригадир, — у тебя есть что-нибудь сказать или ты просто так — поговорить захотел?

— Да нет, не просто. Человека судим, а я никак разобраться не могу — за что? Ты, Дементий, я так понимаю, завидуешь Петру Ивановичу или как?

— Я тебе, Бурелом, отвечу! — неизвестно отчего приобщившись, пообещал Дементий. — Можно, я ему отвечу?

— Давай, — разрешил бригадир. — Только без грубостей.

Дементия перекорежило от этих слов, но он пересилил себя, считая, что все это мелочь, надо объяснить главное, а то и в самом деле припишут такое, до чего сразу и не додумаешься… И так уже вон куда заехали! Дементий не хотел подниматься со стула, но сидя как-то не говорилось, и он встал и тем самым как будто подвинулся ко всем.

— По правде сказать, я не ожидал, что дело дойдет до собрания. Ну, поймал меня Емельянович, правда, ему Петр Иванович помог… Ну, думал я, сядем мы втроем, поговорим, и на том дело кончится. А оно вон как повернулось! От кого-кого, а от Петра Ивановича я не ожидал этого.

Вмешался участковый.

— А это и не Петра Ивановича затея про собрание, это я предложил.

— Хорош родственник, ничего не скажешь, — похвалил Дементий. Держался он так, будто судили сегодня кого-то другого, а не Дементия.

— Ну, ты и гусь, — сказал участковый. — Напакостил и еще хочешь героем быть.

— А я герой и есть, — нисколько не сомневаясь, сказал Дементий. — Давай посчитаем. Только попрошу меня не перебивать.

— Не слишком ли ты много хочешь, — съязвил ему участковый и отвернулся, чтобы хоть какое-то время не видеть Дементия, — настолько он ему надоел.

— Так вы меня, конечно, засудите, — покорно сказал Дементий. Он потряс головой, сожмурил веки, как бы повторяя: да, засудите.

— Пусть говорит, не перебивайте, — попросил Благодеров. Председателем в Муруе он работал второй год, людей знал еще плохо, и ему было интересно, что скажет Дементий дальше.

Улыбка тронула губы Дементия — или оттого, что за него вроде как заступился председатель, или оттого, что Дементий опять какую-нибудь каверзу придумал, или оттого, что Петр Иванович все время молчал, — наверное, чувствовал себя в чем-то виноватым… Но еще не было случая, чтобы Петр Иванович поддался Дементию или кому-то другому, и ни разу не было, чтобы Петр Иванович пришел на собрание и просидел молчком. Значит, все еще впереди!

То, что Петр Иванович молчал, для Дементия было и хорошо и плохо: учитель, наверное, сидит и копит силы, обдумывает, как получше накинуться, чтобы покончить с Дементием одним разом. Выступит учитель, все разойдутся из клуба, и Дементий опять останется в дураках!

Надо нападать первому, догадался Дементий, изо всех сил… чтобы Петр Иванович не смог подняться… А если и поднимется, то не с таким гонором, как это бывало раньше… А может, не нападать? И Петр Иванович, глядишь, просидит, бросая на Дементия острые и опасные взгляды… Хорошо, не трону, а он возьмет да тронет? Тогда мне еще хуже… Тогда получится, что я вроде как оправдываться буду…

Он перепирался до этого, готов был скандалить с каждым, а тут заговорил тихо, как будто прислушивался к своим словам, будто не нападал на Петра Ивановича, не мстил ему, а пытался объяснить что-то непонятное себе и другим.

— Тридцать два года я только и слышу в Белой пади: Петр Иванович, Петр Иванович… Не спорю, было когда-то. Но нет давно того Петра Ивановича, разве только в две смены учит по привычке…

— Ну, а ты чем за эти годы отличился? — спросил председатель. Дементий похвалился:

— Если я стану перечислять, пальцев на руках и на ногах не хватит!

— А ты перечисли, — вроде как подбодрил его председатель.

Дементий посмотрел на потолок, как будто там было записано все, что он сделал для Белой пади, потом наткнулся в зале на холодный, презрительный взгляд Петра Ивановича, который, казалось, говорил: тронешь — пощады не будет! Да и как Петр Иванович должен смотреть теперь на своего соседа, — конечно же, только плохо, а стало быть, и Дементий будет смотреть на Петра Ивановича так же. Теперь они — враги.

А может, все это померещилось Дементию — и взгляд Петра Ивановича, и то, что Петр Иванович так думал о Дементий, и то, что они стали врагами? И ему вдруг захотелось, чтобы ничего этого не было, — ни ночных хождений около дома Мезенцевых, ни этого собрания, и чтобы его отношения с Петром Ивановичем и со всей деревней оставались прежними. Вот же Петр Иванович сидит, как всегда, чуть-чуть улыбается, будто они и не ругались… А ведь правда не ругались, можно сказать, из ничего сыр-бор загорелся!

Когда собрание только началось, Дементий видел: победить Петра Ивановича — это победить всех, кто сидел в клубе. И не потому, что так уж все до одного были за Петра Ивановича, — такого не должно быть, считал Дементий, но так уж получилось, что сначала все были против Дементия, а сейчас, он считал, кое-кто и на его стороне. Председатель, казалось Дементию, уже не смотрел так любезно на Петра Ивановича… И потом… кто такой Петр Иванович для председателя колхоза? Чужой человек. А Дементий — свой, Дементий в колхозе работает. Действуй, сказал себе Дементий, только помягче, а то опять накинутся все разом и заклюют как паршивого цыпленка.

— Я буду разом говорить — и про себя, и про Петра Ивановича.

— Можно разом, можно отдельно, лишь бы правда была!

— Правда будет, — пообещал Дементий.

Интерес к Дементию усилился, все стали ждать, что он расскажет, как чудил по ночам около дома Мезенцевых. И все недоуменно стали смотреть на Дементия, когда он начал очень уж откуда-то издалека.

— Все вы знаете, как в тридцатых годах Петр Иванович был секретарем сельсовета. Такого смелого человека я в то время больше не видел… И тут бы, конечно, кому-то не плохо спросить: «А ты, Дементий Корнилович, ты что в это время делал?» Я бы ответил: «Работал в колхозе и день и ночь». Сделали Петра Ивановича учителем. Ничего не скажу, учит он в две смены, вечером ликбез ведет, в конторе и в школе лекции читает-рассказывает, что делается на земном шаре… Летом Петр Иванович с мужиками и бабами в лесу, как будто он не учитель, — сено косит для колхоза! А я что, сижу сложа руки? Нет, я работаю в колхозе день и ночь. Не то, что некоторые… А до войны и первые годы после войны, помните, как было на Седьмое ноября, на день Красной Армии? И ученики, и взрослые ходили колоннами с флагами и лозунгами! Кто это все делал? Петр Иванович. А после каждой демонстрации — обед в бригаде! И для детей, и для взрослых! А кто для обеда коз в тайге стрелял? Дементий Лохов.

— Не ты же один стрелял?!

— А я и не говорю, что один.

Чтобы не сбиться, Дементий даже не посмотрел в ту сторону, откуда раздался выкрик, и продолжал:

— Пока Петр Иванович был секретарем в сельсовете, на него было два покушения… А разве я не рисковал, когда в Саяны по графит ездил?! За зиму два-три раза с конем и с санями под лед провалишься! А потом едешь по морозу… На лес на всю зиму кого посылали? Меня. Кто был, знает: сколько раз за день лесиной может прихлопнуть?

— Лохов, — обратился к нему председатель, — ты же знаешь: колхозники давным-давно в Саяны за графитом не ездят, лесозаготовками не занимаются…

Дементий только этого и ждал.

— И Петр Иванович то же самое: ликбез не ведет, лекций не читает, на покос с нами не ездит, отпустит учеников — и лето сидит дома.

— На мой вопрос, Лохов, ты не ответил.

— Какой вопрос?

— Чем ты отличился за последние годы?

— А что тут отвечать: работал в колхозе и день, и ночь.

— А точнее.

— Строил.

— Что именно?

— А хоть бы этот клуб, гараж! Артезианский колодец! Дома колхозникам строил…

Дементий и половины не назвал того, что он сделал для Белой пади, но его перебил бригадир:

— Ты бы лучше себе дом построил, а то живешь, как до революции!

Благодерову было непонятно: Лохов — крепкий, умный, старательный мужик, а дом и все, что к нему прилегало, — стайки, баня, ворота, заборы на глазах заваливались, и он палец о палец не хотел ударить, как будто все это было, по словам же Дементия, не свое, а чужое.

— Ленился или некогда было? — спросил он у Дементия.

Тот бросил острый взгляд на председателя:

— Лени у меня никогда не было, это все знают. А время, если бы захотел, нашел бы.