Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

– Сейчас встаем, сворачиваем лагерь и идем, – тихо скомандовал бывший страж.

– Куда? – удивился Марат.

– К Трактиру.

– Но если людожеги выступили два дня назад, они уже там! – не унимался чешуйчатый.

– Когда придет время, я узнаю об этом, – шушуканье меж раздольников усилилось, – у нас еще есть шанс их опередить, крошечный, но есть.

Лешага выговаривал необходимые слова с невероятным трудом.

– В Трактире много людей, умеющих держать оружие, – продолжил он. – И самого оружия много. Надо предупредить обитателей.

– Но если они, – Марат кивнул в сторону реки, – уже там, тогда что?

– Тогда придется отступать. И очень быстро отступать. Но если мы знаем, должны поднять тревогу, иначе мы тоже будем виновны в гибели священного места Дикого Поля. Надо спешить. Меньше разговоров. – Лешага обнял стоявшую рядом девушку. – Мне было бы спокойнее, если бы сейчас ты была дома.

– И мне было бы спокойнее, если бы мы оба были дома, – откликнулась Лилия. – Но у нас нет дома. Не говори мне, что там опасно. Рядом с тобой ни разу не было по-другому.

Леха шел быстро, почти не сбавляя шага на подъемах, лишь изредка останавливаясь на вершинах холмов, оглядеться и подождать отставших. Небо рухнуло и придавило его, как пел на вечернем привале Тиль. Слова эти осколками засели в душе воина и бередили ее, причиняя изнурительную боль.

«Спаслись лишь пятеро. И они разнесли миру учение – прощальную, словно предсмертный стон, песню. Возможно, кто-то из этих пятерых когда-то передал свое искусство учителю Старого Бирюка и Сохатого. Или они жили еще раньше? И то, что досталось мне и Бурому, – лишь тень прежних знаний. Поросшая чертополохом тропинка на месте освященного веками пути».

Сердце отказывалось верить, что Шаолиня больше нет, что все его надежды докопаться до истины, да что там, хотя бы представить, на что похожа эта самая истина, разлетелись, точно скорлупа птичьего яйца под горным камнепадом. «Теперь нет другой мудрости и другого знания, кроме твоих, – крутилось в голове у Лешаги. – Кроме тех, что соберешь ты, по крупинке, по зернышку. Знать бы раньше! О стольком еще надо было расспросить Сохатого. И столькому научиться».

Леха остановился. Очередная вершина лежала под его ногами, открывая наблюдателю роскошный обзор речной низины, поросших лесом берегов и дальних пустошей где-то у самого горизонта, там, за Серой Водой. Следов людожегов не было видно, и бывший страж не знал, радоваться этому или печалиться. Опасение застать извергов в Трактире крепло с каждой минутой. И с каждой минутой все сильнее жгла тревога: не успеть, попасть в засаду, не прийти вовремя на помощь.

Пока его отряду ничто не угрожало. Внизу на уцелевших лодках шли речники с десятком бывших раздольников на борту – не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с таким жестоким и свирепым врагом. Леха стал внимательно оглядывать побережье. Черный, единственный изо всей стаи без труда выдерживавший привычный темп Лешаги, уселся рядом, насторожив уши. Чуткий нос его улавливал почти незаметный запах гари. Воин невольно почувствовал беспокойство вожака, но не мог пока понять причины.

Ни зарева пожара на горизонте, ни удушливого низового дыма, какой бывает, когда сами собой воспламеняются торфяные болота, заметно не было. Однако Черный недовольно рычал, ощущая далекую, тихо подкрадывающуюся угрозу. Вокруг ни дыма, ни пламени… Словно не доверяя себе, бывший страж вновь и вновь обшаривал взглядом лес, когда увидел вдали людей.

Их было довольно много, не меньше полутора сотен. Они шли устало, неумело. «Люди, привыкшие к походам, так не двигаются». Эти брели вразнобой, едва плелись, то и дело прислоняясь к деревьям, чтоб перевести дух. Среди неизвестных Леха насчитал пару десятков вооруженных мужчин, но он готов был спорить на что угодно, это были не людожеги. Бойцы с оружием замыкали колонну, если только уныло бредущая толпа могла именоваться колонной. Они то и дело озирались, засев за толстыми стволами деревьев, ждали, когда все остальные пройдут, затем, дав им оторваться, вновь догоняли.

«Боятся погони, – решил ученик Старого Бирюка – и, судя по всему, погоня может быть совсем близко».

Неизвестные упорно, падая и вновь поднимаясь, двигались к реке, будто широкая, бурная в этих местах Серая Вода была для них местом спасения. Конечно, можно было предположить, что где-то здесь есть брод. Но Лешаге почему-то казалось, что толпой движет отчаяние, точно кнутом, подгоняемое страхом. Он посмотрел вниз. Его маленький отряд, окруженный для пущей безопасности стаей, уже начинал подтягиваться к холму.

– Марат, – подозвал Леха.

Чешуйчатый поднял на учителя подернутые дымкой беспросветной усталости глаза.

– Я, наверное, тут… – сказал он. И тут же уселся наземь. – Можно я лягу, хоть ненадолго?

Воин недовольно сдвинул брови, намереваясь обрушить гнев на юнца. Старый Бирюк, пожалуй, и разговаривать бы не стал, поднял бы в два пинка и заставил карабкаться на холм, навесив для вразумления еще пару набитых вещмешков. Но Лехе вдруг стало жаль посеревшего от пыли драконида, и без того делающего куда больше, чем позволяют его физические возможности.

– Сто вдохов, – отрезал Лешага, стараясь, чтоб ученик не заметил его минутной слабости. – Затем бегом к берегу, предупреди Анальгина. Скоро появятся гости с той стороны.

– Людожеги? – моментально хватаясь за автомат, выпалил Марат.

– Нет, скорее, беженцы. Но они вооружены. С перепугу могут начать палить во все, что движется. Позаботься, чтобы обошлось без кровопролития.

Глаза чешуйчатого вспыхнули, плечи сами собой расправились.

– Да я мигом, – он вскочил на ноги, позабыв об усталости. – Потом отдышусь.

Леха подошел к любимой и, смущенно коснувшись ее щеки губами, заговорил:

– Лилия, надо ставить лагерь. Возьми пять бойцов.

– А ты? – насторожилась девушка.

– А я с остальными на всякий случай устрою засаду у реки. Мало ли, как дело обернется.

– Странно, – вытирая пот со лба, устало вздохнула дочь старосты. – У людей несчастье, горе, они убегают, а ты засаду.

– Горе лишает разума, и от того, убьют нас эти люди преднамеренно или со страху, живее мы не станем.

– Ты правда не хочешь их убить? – пристально глядя бывшему стражу в глаза, на всякий случай опасливо спросила Лилия и тут же закрыла рот ладошкой. Во взгляде Лешаги промелькнула то ли боль, то ли растерянность. – Прости, прости, глупость сказала.

– Я не люблю убивать людей, – нахмурился Леха. Кому другому он не стал бы объяснять, но ведь это его женщина. – Каждый раз, когда я лишаю человека жизни, думаю об одном: нас с Того Дня и так осталось раз-два, и обчелся, теперь же будет меньше еще на одного. Но почему-то так складывается, что этот один чаще всего – мразь. Сколько же можно?! Знаешь, я в прежние годы, когда караваны водил, руку дней порою шел и ни одной живой души не встречал. Казалось бы, живи и радуйся, места всем хватает, еду можно раздобыть. Так нет же, убиваем и убиваем!

– Но ты же… Воинские искусства…

Лешага покачал головой.

– Воинские искусства учат жить, а не убивать, – он вдруг смутился от непривычно длинной речи, поправил автомат и, пригладив разлетевшиеся волосы Лилии, притянул ее к себе, коснулся губами щеки и прошептал:

– Ну, я пошел.

В очередной раз бывшие раздольники во главе с новым предводителем убедились, что Лешага – это не какой-нибудь там Шестипалый. Едва успели они пристать к берегу и занять позиции за деревьями, как на противоположном берегу показались люди. Беженцы все прибывали и прибывали. Подходили к воде и удивленно замирали, точно водная преграда на пути оказалась для них полной неожиданностью.

– Похоже, они не знали, что тут Серая Вода, – себе под нос пробормотал Марат. – Значит, жили неблизко.

Он выждал еще немного, и вот на той стороне, у кромки воды, собралась вся пестрая толпа. Смирившись с неизбежным, люди заголосили, бросая наземь вещи и выискивая способ перебраться через бурную стремнину.

– Теперь пора, – вздохнул чешуйчатый и скомандовал раздольникам показаться из-за деревьев.

– Стойте, – громогласно скомандовал юнец, стараясь придать голосу торжественное звучание. – Вы находитесь у границы владений светлого рыцаря Лешаги Храброго, Замдекана драконьего народа, хозяина дикой Стаи, верховного предводителя отступников зла, осененных благодатью раздольников, личного послушника Сохатого, любимца Ноллана, избранника Дедмороза. Если вы пришли сюда как враги, сложите оружие или бегите, ибо гнев Лешаги Храброго подобен волне Того Дня. И всякий, дерзнувший выступить против него, не узрит завтрашнего утра.

– Что он несет?! – схватился за голову Леха, но было поздно. А впрочем… Толпа на другом берегу замерла при виде вооруженных раздольников. Прозвучавший невесть откуда голос и вовсе привел их в состояние благоговейного трепета. Когда же чешуйчатый явился во всей красе, беженцы окончательно позабыли о сопротивлении.